Янгхаар больше не знал, жив ли он.

   Боль.

   ...и зеленая трава.

   Боль.

   ...синее-синее небо. Жаворонок падает, словно камень.

   Снова боль и ничего, кроме боли, даже там, на иной стороне мира...

   - Где?

   Спекшиеся намертво губы, которые не пропустят слова, хотя Янгхаар сказал бы... уже сказал бы, только пусть оставят его, позволят просто умереть.

   И стыдно за слабость.

   - Танцуй... - Хазмат с копьем сам выплясывает у столба, он обнажен, и сухое тело его покрыто множеством шрамов.

   - Это мои шрамы!

   Хазмат хохочет и, направляя острие в грудь Янгара, повторяет:

   - Танцуй!

   - Где Печать? - голос Ерхо Ину пробивается в видение. И черная плеть змеей обвивает шею, где не осталось ни клочка целой кожи. - Отвечай, змееныш...

   И плеть сползает по груди, разрастается, превращаясь в Великого Полоза. Стыдно смотреть ему в глаза, но Янгар не способен отвернуться. И Полоз обвивает правнука.

   В коконе тепло.

   Надежно.

   И раздвоенный язык касается щеки Янгара.

   - Я жив, - получается сказать, пусть бы два эти слова и забирают остаток сил.

   - Ты жив, - отвечает ему змеедева.

   Ее косы паутиной рассыпаются по траве. Пойманные ромашки наливаются золотом, меняются сами травы, и вот уже нет неба, но есть выложенный синим камнем потолок пещеры.

   - Потерпи, малыш. Скоро все закончится.

   - И я останусь здесь?

   С ней можно говорить. И боли почти нет. Только слепят глаза алмазные чешуйки змеедевы.

   - Нет, - качает она головой. - Тебе еще рано.

   - Я не хочу возвращаться...

   ...сияют камни на перстнях, которые слишком тяжелы для тонких пальцев матери. Она же снимает с полки очередной ларец, каменный, с высокой крышкой, на которой свернулся кольцом змей. Мама прикасается к нему с опаской.

   - Что выбрать? - она садит Янгара на колени, и он, зачарованный драгоценными россыпями, пытается считать камни.

   Умеет до десяти.

   И дважды до десяти... и потом устал загибать пальцы. Но что-то важное ускользает из памяти. И Янгар задирает голову, силясь рассмотреть мамино лицо. Вот только взгляд останавливается на красном пятне.

   - Ты платье вымазала, - говорит Янгар, трогая его.

   Липкое. И пахнет нехорошо.

   - Ничего, дорогой, мне уже не больно...

   Он вдруг вспоминает и, спохватившись, что уже поздно, даже понимая, что уже поздно, спешит сказать:

   - Я спасу тебя.

   - Не потеряй, - качает головой мама, вкладывая в ладонь камень, не драгоценный, но темно-зеленый, с золотыми искорками и дырочкой, сквозь которую видно солнце.

   - Я спасу тебя...

   ...где?

   У боли тоже есть порог.

   И за ним Янгара не станет. Его подводят к этому порогу, но уйти не позволяют. Держат на краю.

   - Не спеши, малыш... - новый голос, но такой знакомый, родной. - Выпей... вот так, малыш, глотай. Осторожно.

   Горькое.

   И травяное, со знакомым кисловатым послевкусием.

   - Потерпи, уже все закончилось.

   Неправда!

   - Тихо-тихо... я тебе не враг.

   Янгар помнит.

   Друг.

   Толстый каам с обрезанным именем, которое дают изгнанникам. Но он сам ушел, пытаясь понять, кем же является. И просил забыть о мести. Янгар не послушал.

   - Просто поспи, ладно? Попытайся хотя бы...

   Сон от трав тягучий. Сквозь него Янгхаар слышит звуки. Скрип колес. И лошадиное ржание. Голоса... больше не задают вопросов.

   Качает.

   Колыбель выстлана мягким мехом. От него тоже пахнет травами. Мех порой раскрывают и тогда возвращается боль. С нею приходит Кейсо. Он уговаривал потерпеть. И наново сдирал кожу...

   ...повязки.

   Они прилипали к ранам, которых было слишком много, чтобы они могли зарасти сами.

   Было тяжело.

   Дышать.

   Пить.

   Глотать густой, вываренный бульон, которым Кейсо отпаивал с ложечки, как младенца. Даже просто находиться в сознании сколь бы то ни было долго, оказалось непосильным почти делом.

   Боль заглушала все.

   И травы Кейсо помогали слабо.

   А потом, когда Янгар почти смирился с тем, что так будет всегда, к нему прикоснулись другие руки. Они были холодны.

   И такой родной голос произнес:

   - Не уходи. Пожалуйста.

Глава 36. Нити судьбы

   Я знала, что люди жестоки. И что порой жестокость их лишена всяческого смысла, но это...

   ...их я увидела издали.

   Белое поле, лиловые тени, словно кружевная шаль.

   Кромка леса. Ели. Осины, чьи ветки украшают ледяные ожерелья. И весеннее, все еще робкое солнце, забравшееся высоко.

   Дорога.

   Серая полоса где-то у самого горизонта.

   Я смотрю на нее до рези в глазах. Какой уже день я выхожу сюда и, присев на вывернутую осину, жду... с каждым днем ждать все сложней.

   И голосок сомнений шепчет, что, верно, Янгар уже не вернется. Да и зачем ему? Он нашел себе другую женщину, красивую и... живую.

   А я?

   Я вот сижу, глажу обындевевший ствол, не ощущая ни холода, ни боли, пусть бы ледяное крошево и расцарапало ладонь. Мои руки грубы, а ногти желтеют. Лицо перечеркнуто шрамом, а на плечах проклятьем лежит медвежья шкура.

   Сумею ли избавиться от нее?

   Осталось не так долго, но... кем я стану после?

   И все же я приходила на окраину леса, садилась и ждала...

   ...дождалась.

   Лошадка брела, проваливаясь в сугробы по самое брюхо. Она была невысока и лохмата. В гриве ее застряли колючки репейника, а гнедую шкуру украшали шрамы. Грязный хомут был слишком велик для нее, а массивные дровни и вовсе казались неподъемными. И все же лошадка брела.

   Тащила.

   И человек, который шел рядом, марая белизну поля цепочкой свежих следов, придерживался рукой за оглоблю.

   Его я узнала сразу, пусть и был он облачен не в шелковый халат, а в косматый овечий тулуп. Правда он был подпоясан широким алым поясом, а лысую голову прикрывала высокая кунья шапка, лихо заломленная на левое ухо. Кейсо ступал легко, будто бы и не было сугробов. И лошадку, когда та останавливалась, тянул вперед.

   - Эй, - завидев меня, Кейсо остановился. - Госпожа медведица, покажись.

   Я вышла из тени.

   Не к нему, но к тому, кто лежал на дровнях, укутанный в меховые одеяла.

   Бежала?

   Летела по снегу. А он, цепляясь за длинный мех моей шкуры, делал ее невыносимо тяжелой, словно тянул обратно, в лес.

   - Помоги, - попросил Кейсо, отступая. И лошадка, вдохнув звериный мой запах, попятилась. И была остановлена твердой рукой. - Если можешь, помоги ему. Пожалуйста.

   Как?

   Я вглядывалась в такое родное лицо и кусала губы, пытаясь не расплакаться.

   Кто сделал это?

   И за что?

   - Он сильный мальчик, - теплая рука Кейсо нашла мою ладонь. - Он выкарабкается. Нужно только помочь немного...

   ...его сердце стучало медленно, тяжело.

   И запах крови, свежей и старой, пропитавшей повязки, дурманил.

   Я сглотнула слюну.

   - Нам некуда больше идти, - Кейсо пытался поймать мой взгляд. - У него столько врагов, что... добьют.

   ...и я не друг.

   Я хийси-оборотень, нежить.

   И солнце слепит мне глаза, а в голове одна-единственная мысль: Янгхаар Каапо все равно умирает. И смерть его мучительна. Разве не милосердно было бы отпустить его.

   Я сумею убить быстро.

   И сердце будет сладким... слаще меда...

   - Нет, - сказала я себе.

   А Кейсо только хмыкнул и, вцепившись в поводья, потянул лошадку назад. Она пятилась по собственному следу.

   - Стой, - я понимала, что это правильно.

   Они должны уйти.

   Оба.

   Слишком много ран. Крови. Искушение, преодолеть которое я не сумею... и однажды убью.

   - Ты... - мне сложно смотреть в глаза человеку. - Ты не должен оставлять нас наедине.