Меня разбудил звонок дверь. Я запаниковала, как на моем месте поступил бы любой зараженный человек. Я встала у закрытой двери, а затем прокричала:

— Кто там?

— Шон, — последовал ответ. — Впусти меня!

— Не могу, — завыла я. — У меня ветряная оспа.

Он рассмеялся:

— Кло рассказала. Впусти меня.

— Не могу, — снова взвыла я. — Это очень заразно.

— Я уже болел ею! — отозвался он.

— Но ты можешь покрыться чешуей, — стонала я.

— Эмма, открой чертову дверь, пожалуйста!

Я открыла. От света у меня заболели глаза. Он шагнул в комнату. Я подняла голову. — Отлично, но только не обвиняй меня, если покроешься чешуей. У тебя опухнет мозг, и ты умрешь. Шон смеялся, получая удовольствие от моей истерики.

— Где ты это услышала?

Я указала на брошюры, оставленные врачом. Он взял их, прочел и улыбнулся.

— По — моему, у кого — то небольшая истерика.

— Неужели, — сказала я раздражительно. — Что ж, если бы ты заболел оспой, с тобой приключилось бы тоже самое.

Он рассмеялся, и я поняла, что, несмотря на его высокомерие, я радовалась его приходу.

— Я принес фильмы, мороженое и еще каламинового лосьона.

«Мой герой».

Мы решили посмотреть фильм. Он заставил меня надеть рукавицы, так что наслаждаться мороженым было весьма нелегко, но я постаралась. Мороженое оказалось единственной пищей, не вызывающей у меня рвотный рефлекс. Немалая часть лакомства оказалась на моем лице, но я вытерлась рукавицей. — Очень сексуально, — расхохотался Шон.

— Ха — ха, — находчиво ответила я. На большее мой мозг был неспособен, болезнь изрядно подточила остроумие. — Нет, серьезно, вот ты сидишь во фланелевой пижаме, усыпанная страшными красными пятнами, в рукавицах и с лицом, испачканным мороженым. Я и вправду завелся.

Он ухмыльнулся, придя в восторг от своей шутки.

— Сволочь! — Я была слишком больна, чтобы соперничать с его даром остроумия. — Отвали!

— Узнаю прежнюю Эмму. Не возражаешь, если я буду записывать за тобой? — с досадой спросил он.

Я бросила в него подушкой.

— Я болею. У меня ветряная оспа. Я могу умереть, — ныла я, добиваясь страдания.

Шон захохотал.

— Ты можешь умереть! — повторил он ради собственного удовольствия.

Из его уст эта фраза прозвучала несколько истерично. Я попыталась оправдаться.

— Так написано в брошюре, — с горестным видом ввела я его в курс дела. — Кожа взрослых покрывается чешуей, а в редких случаях наблюдается вышеуказанное разбухание мозга и последующая смерть.

Его смех не утихал.

— У тебя ветряная оспа. Несколько дней ты будешь чувствовать себя паршиво, тело будет зудеть, а потом все будет в порядке.

— Отлично, — согласилась я, — есть вероятность того, что смерть обойдет меня стороной, но сейчас мне слишком плохо, чтобы выслушивать, как ты меня дразнишь.

— Я не дразнился, — смеялся он. — Ты выглядишь сногсшибательно.

Я попыталась сохранить серьезное выражение лица, но, заметив на пижаме большое коричневое пятно от мороженого, я не выдержала и расхохоталась. Я была в убийственном состоянии, черт возьми, а он острил. Король комедии, который оставался привлекательным, даже заболей он ветряной оспой. Я втайне надеялась, что он поймет это, и мы проверим теорию на практике. Шон намазал мне спину каламиновым лосьоном и приготовил чай. Мы вместе посмотрели фильм, и, когда мне понадобилось сходить в туалет, он помог мне снять рукавицы. В десять он отправил меня в кровать, убедившись, что мои лекарства рядком стоят на тумбочке.

— Почему ты до сих пор один? — высказала я вслух мысль, когда он взбивал мою подушку. — Из тебя бы вышел отличный муж. — Я свернулась калачиком.

Впервые за все время нашего знакомства он покраснел. Я тут же поняла его неловкость, которая ощущалась так же остро, как и признак того, что в лифте кто — то сходил в туалет. Я притворилась, что сплю, не понимая истинной причины такой смены настроения. Шон вышел из комнаты.

— Спокойной ночи, — бросил он.

Я прикрыла глаза и почувствовала, что перед тем, как закрыть дверь, он несколько секунд внимательно смотрел на меня.

«Что с ним?»

Шон остался у меня ночевать и утром приготовил завтрак. Я зашла в кухню, когда он собирал поднос. Мое внезапное появление расстроило его.

— Я собирался принести тебе завтрак в постель, — сказал он.

Я улыбнулась.

— Мне немного лучше.

Я поблагодарила его за то, что он пришел. Он приказал мне сесть и протянул чай и гренки.

— Джона нет уже год, четыре месяца и два дня, — сказала я ни с того ни с сего.

Шон повернулся ко мне.

— Да уж, — пробормотал он.

— Да. Раньше я могла сказать это без подготовки, но последнее время мне приходится напрягать голову, — призналась я.

Он продолжал молчать.

— Ты думаешь, он видит нас?

— Что? — отозвался он.

Я повторила вопрос. Шон ответил, что сомневается в этом.

— Почему? Неужели ты думаешь, что он не видит нас? — не отставала я.

— Эм, я не буду задумываться над этим. Мне просто хочется верить, что где — то ему лучше, чем здесь.

Его голос звучал грустно, и я размышляла о причине этой грусти. Может, я задала глупый вопрос. Просто я устала. Я не хотела расстроить его.

— Прости. Ты прав. Наверное, ему лучше, чем нам. Стал бы он ошиваться здесь, — сказала я, пытаясь придать голосу жизнерадостности.

Шон снова занялся гренкам.

— Однажды ты отпустишь его, Эмма. Надеюсь, это произойдет как можно раньше, а не позже, — сказал он, выпрямляясь на стуле.

Я теребила гренок.

— Я тоже, — ответила я.

Вскоре он ушел. Его настроение изменилось, и я даже обрадовалась, что он ушел, потому что я почувствовала себя глупо. Конечно же, он не хотел слышать о Джоне, как только проснется. Это его угнетало. Шон скучал по другу, поэтому и вел себя странно. Он продолжал жить и хотел, чтобы я последовала его примеру. Все сходится.

«Если не считать, что не сходится ничего».

Через десять дней я чувствовала себя значительно лучше и решила проведать Джона. Я уже давно не заходила к нему. Пришла пора проверить куст и привести его в порядок. Стоял ясный весенний день, деревья распустились, воздух был неподвижен. Я аккуратно шагала, стараясь не наступить ни на чью могилу. Я держалась тропинки, ведущей к небольшому кусту, который я посадила много месяцев тому назад. Он цвел. Три красные розы и два бутона гордо росли у нового надгробия с именем Джона:

Красиво. Должно быть, выбирала его мама.

«Жаль, что ты не со мной и я не храню твой сон».

Я присела на сухую землю.

— Эй, незнакомец.

Ничего. — Извини, я давно не приходила.

Тишина. — Но я скучаю по тебе.

Снова ничего.

— Шон присматривал за мной. Я перенесла ветряную оспу. Я почти поправилась. Он был очень добр ко мне. Лучшего друга и не найти. А у тебя есть друзья?

«Глупый вопрос».

Я подняла глаза к небу.

— Я так хотела бы услышать от тебя лишь слово и знать, что у тебя все хорошо. Мне больше не снятся сны. Раньше ты приходил ко мне каждую ночь. Я не видела тебя уже много месяцев. Интересно, я когда-нибудь увижу тебя снова?

Я смотрела на его надгробную плиту в поисках ответа. Ответа не последовало, и тогда меня осенило. Я больше не помнила его голоса.

«О Боже!»

у меня хлынули слезы.

«О Боже!»

Я бросилась прочь от могилы, больше не задумываясь о том, наступаю ли я на чьих — то покоящихся близких. Я добежала до машины и выдохлась.

«Я не помню. Я не помню!»

Я поехала так быстро, как только могла. Мне стало жутко стыдно.

«Да как я могла так быстро забыть? Что со мной происходит?»

Я добралась до дома раньше, чем следовало. Затем я перевернула все вверх дном в гостиной, на кухне и в спальне, пока не нашла кассету автоответчика, которая оказалась запрятанной в тумбочке. Я убрала ее туда несколько месяцев назад. Я быстро вставила кассету и нажала на кнопку воспроизведения. «Здравствуйте. Вы позвонили по номеру шесть, четыре, ноль, пять, два, шесть, один. Мы в каком — то экзотическом месте, поэтому оставьте нам сообщение, и если вы придетесь нам по душе, мы вам перезвоним». Ну вот. Я почувствовала облегчение. Я до сих пор хранила кассету: даже если я не смогла сохранить его голос в памяти, он был у меня на пленке. Я поблагодарила Бога за все автоответчики на свете. Я сказала себе, что все будет в порядке. Но это не соответствовало действительности. А разве могло быть иначе? В моей душе царил полный хаос.