Тогда почему не позаботились о защитнике его товарищи по борьбе? Но ведь и их преследуют и бросают в тюрьмы.
Чего только ни предлагали ему, лишь бы он отказался продолжать борьбу. Сулили и свободу, и деньги. Он плюнул следователю в лицо и получил то, что за это ему полагалось: двадцать четыре часа карцера, сутки зловония и мрака.
— Ты думаешь, о тебе кто-нибудь помнит? Кому ты нужен? Ладно, карцер научит тебя. Ты запомнишь эти двадцать четыре часа.
— Хоть двадцать четыре года! Хоть всю жизнь держите меня здесь! Все равно мы победим.
— Заткнись!
— Вначале были сотни борцов и среди них — мой отец…
— Тебе сказали, заткнись!
— …а потом осталось только сорок…
— Замолчишь ты наконец или нет!..
— Потом их стало пятеро. За цветы на их могилах не давали и кирша…
— В карцер, в карцер!..
Слова, которые он бросил в лицо своему тюремщику, отозвались эхом в зловонии камеры. Двадцати четырех часов во мраке и гнили вполне достаточно для того, чтобы человек потерял веру в человека.
Сколько он передумал в тот день, когда его арестовали с десятками других и увели из гетто.
…Человеческий поток залил улицы и прорывался сквозь удушающую завесу газа, с помощью которого военная жандармерия пыталась навести порядок. Стена из щитов и дубинок содрогнулась под напором людей. Товарищи все подходили и подходили. Жандармы оттерли его в сторону… Он понял, что ловушка захлопнулась. Глаза неотступно следили за теми, кто шел мимо. Люди уходили все дальше и дальше, пока не скрылись вдали.
В порту протяжно завыл гудок: десять часов. С усмешкой он смотрел на газеты, разбросанные по полу. Сбросил пижаму и быстро натянул брюки, приготовленные на сегодняшний вечер. Бросил на себя безразличный взгляд в зеркало, висевшее на стене. Он выглядел бледным и усталым. Но этой ночью он должен казаться королем — этого требовала задуманная им месть.
Амин остановился у входа в парк «Бустан аль‑Карма». Некоторое время со стороны разглядывал толпу. И вдруг, решившись, вступил в море праздничных огней, отраженных в блеске и сиянии сотен лихорадочных глаз. До него доносились приглушенные голоса, шепот.
— Это тот, что сидит на скамейке против нас?
— Ты о ком?
— Об Амине Асаде!
— Амин Асад? Ах, это действительно он. Когда же он вышел из тюрьмы?
— Говорят, месяц назад. Но я вижу его впервые.
— Говорят, он совершенно больной.
— Вот горе‑то… Бедняга! Да и не только он один… Такое выкинули не с ним одним… Но их не сломить.
— Скажи‑ка, тебе не приходилось сидеть — в тюрьме?
— Нет. А что?
— Сдается мне, ты так и жаждешь попасть в этот райский уголок и меня прихватить с собой!
— Разве это преступление — говорить о…
— Такие разговорчики дорого обходятся. Давай лучше сменим пластинку. Ну, зачем мы пришли сюда? Ведь я тебе сказал — здесь будут прекрасные дамы и пижоны в американских тряпках. Так что смотри в оба! Ты хорошо танцуешь?
— Прилично. Да толку что? Не видишь, около каждой свой мул. Что ростом, что силой. Попробуй подойди…
— Открою тебе одну тайну — стоит им набраться, и куда только все девается!
— Ну хорошо, допустим, я подойду к какой-нибудь девице. И что дальше? Нет, никак я не могу взять в толк, зачем мы с тобой сюда пожаловали? А самое удивительное — появление здесь Амина Асада. Может, его купили, а?
— Знаешь, с меня хватит. Либо ты прекратишь болтать чепуху, либо мы расстанемся.
— Все, молчу. Сегодня я буду танцевать вон с той красоткой. Видишь, вон там стоит. Если, конечно, будет на то воля аллаха и ее приятель напьется.
— А я…
Уши Амина уловили другой диалог:
— Перейдем за соседний столик, немного подальше…
— Почему?
— Мне здесь не нравится. Ну пожалуйста…
И еще один разговор привлек его внимание.
— Папа, не Видад ли это сидит с мужем? Бедняга Амин!
Амин вздрогнул, как от удара. Оглянулся.
— Он, наверное, и не видел ее с тех пор, — продолжал девичий голос за его спиной. — У него ничего не осталось. Даже Видад его предала. Папа, ты позволишь потанцевать с ним, если он пригласит?
— Делай как знаешь. Твоему отцу не хватает только этой неприятности… Ничего не скажешь, хорошенький подарочек ты припасла мне под Новый год!
Оркестр заиграл веселую танцевальную мелодию. Амин не сводил глаз с Видад. Он с удивлением отметил про себя, что ему хочется танцевать. Даже очень хочется Он и впрямь чувствовал себя королем среди этого сборища. И все-таки почему бы ему не потанцевать сегодня? Он немало перенес из-за этой своры. Хватит с него.
Амин раздавил сигарету в пепельнице, поднялся и решительным шагом направился к Видад.
— Позвольте? — Он сделал приглашающий жест рукой.
Видад лишь изменилась в лице и смотрела на него не отвечая. На губах Амина застыла гримаса, которую можно было принять за улыбку. Видад повернулась к мужу. Тот смотрел на Амина с недоверием и любопытством, не в силах скрыть своей растерянности и не находя выхода из этой мучительной ситуации.
— Господин, конечно, разрешит? — усмехнулся Амин, не выпуская руку Видад из своей.
Она встала и сделала шаг к нему. Скоро они затерялись в толпе танцующих.
— Амин, слава богу, ты жив и здоров. — Она украдкой посмотрела ему в глаза.
— Слава богу… — Амин улыбнулся.
— Как дела? — настороженно спросила она.
— Как видишь. Танцую вот.
— Амин… — выдохнула Видад и шепнула: — Не придвигайся ко мне так близко…
В ответ он привлек ее к себе:
— Помнишь, мы танцевали с тобой сальву?
— Но то было тогда…
— Ну и что? Если бы не ты, я не был бы здесь сегодня!
Музыка смолкла. Площадка для танцев медленно пустела.
— Тише, Амин… Оглянись, все расходятся. Мы с тобой почти одни…
— Пусть расходятся. Это их дело. Меня это не касается.
— Подумай обо мне…
Прямо перед собой он увидел ее глаза. В них был страх.
— Тебе не нужно напоминать мне об этом. Посмотри, твой сидит как идиот и молчит, будто в рот воды набрал. Смотрите, люди добрые, до чего я благородный! Тут прямо конкурс джентльменов. Можешь не сомневаться, первый приз получит твой муж. Я ему это устрою. Подойду к нему с тобой, а он так и рассыплется в благодарностях… Ничего не скажешь, настоящий джентльмен!
— Амин… Но ведь он мой муж!
— Ну и что, разве я сказал о нем что-нибудь плохое? — Амин улыбнулся. — Он мне даже нравится.
— Амин, Но он не виноват! Это я, все я!.. Не по своей воле… Ты ведь знаешь.
— К сожалению…
— Музыка кончилась… Благодарю…
— Подожди, — он снова прижал ее к себе, — потанцуем еще!
— Амин, прошу тебя…
— Слышишь? Пасадобль! Что за прелесть! Я весь горю, танец успокаивает меня… Мне не везет. Не везет ни в чем! Может, — хоть сегодня посчастливится!
— Амин, умоляю тебя…
— Нет-нет, еще не все. По крайней мере не сейчас…
Он немного отстранил от себя Видад и положил руки ей на плечи.
— Вот так! Ты всегда великолепно танцевала… Как истая испанка… Видад, ты должна смотреть на партнера!
— О боже! Мы остались совсем одни…
— Что делать? Таковы законы борьбы!
— Амин, прошу тебя… Мне плохо… Ты что, не видишь, муж от злости с ума сходит…
В такт музыки все сильнее и сильнее звучали дружные хлопки.
— Слышишь, это нам хлопают. Решили посмеяться. Собаки… Ну, ничего, мы им еще покажем… Пусть стараются…
— Да будет тебе, Амин! Всем просто нравится, как ты танцуешь.
Кругом дружно засмеялись. Взбешенный Амин, сверкая глазами, оглянулся. Сквозь толпу проталкивался лысый толстяк, таща за собой пожилую партнершу.
— Але… хоп, — гикнул толстяк и громко щелкнул искусственными челюстями.
Амин не выдержал. Перед глазами прыгали, что-то крича, искусственные челюсти. Он отстранил Видад и, с трудом сдерживая себя, отошел в сторону.
Около бочек, приготовленных для фейерверка, он остановился. Во рту пересохло. Подташнивало. Он вытер рот носовым платком. А, вы еще заливаетесь! Ничего, скоро вам будет не до смеха.