Едва ли были кулаками, «спекулянтами и прочими сельскими мироедами» начальник Емуртлинского главного штаба Ф. Боровков, командиры отрядов в Ялуторовском уезде Булыгин, Романовский и Шуклин, в Ишимском уезде – Зломанов и Сикаченко. Во всяком случае в воспоминаниях П. Е. Россомахина, занимавшего с августа 1921 г. по март 1922 г. должность командующего коммунистическими частями Тюменской губернии, все они фигурировали как обыкновенные крестьяне различных волостей Ялуторовского и Ишимского уездов.

Воинские формирования восставших продолжали оставаться преимущественно крестьянскими по своему составу и партизанскими по типу организации. Офицеры внесли в них лишь некоторую стройность, элементы организованности, но так и не сумели обуздать стихию крестьянского бунта. Все наиболее важные вопросы руководства восстанием на всем его протяжении решали общие собрания повстанческих отрядов, т. е. сами крестьяне. В воинских формированиях повстанцев не соблюдалась субординация: часто старшие по чину офицеры находились в подчинении младших офицеров, унтер-офицеров, бывших рядовых и даже гражданских лиц. Во главе отрядов, штабов, комендатур, военных советов офицеры находились часто только до тех пор, пока восставшие не начинали отступать или терпеть поражения. В последних случаях крестьянский характер восстания проявлялся в полной мере: офицеров отстраняли от руководства, а нередко и жестоко расправлялись с ними физически, обвиняя в неудачах за потери и поражения. Фактически отстраненными от командования в середине апреля 1921 г. оказались все лидеры главного штаба Тобольской Народной Армии после ее отступления из уездного центра. В селе Самаровском повстанцы выразили недоверие В. М. Желтовскому, Н. Н. Силину, Б. Ф. Сватошу и другим. Был создан контрольный орган для наблюдения за хозяйственной и иной деятельностью прежнего комсостава. В результате остатки Тобольской Народной Армии, и ранее не являвшейся единым и прочным воинским формированием, с середины апреля 1921 г. потеряли своих военных руководителей, превратились в сборище мелких отрядов и групп. Наконец, от рук самих же повстанцев погибли командиры отрядов из Голышмановской группы офицеры Размахин, Зубков, Б. Волынский и даже главком Сибирского фронта В. А. Родин и начальник главного штаба объединенного казачьего войска А. Ф. Кудрявцев.

Таким образом, результаты исследования состава руководящих органов Западно-Сибирского восстания, практики их формирования, удельного веса и степени влияния белогвардейских офицеров, чиновников, представителей зажиточных слоев населения и других «бывших», не дают оснований безоговорочно считать восстание «белогвардейским» и «кулацко-эсеровским», а свидетельствуют о преимущественно крестьянском его характере.

(Третьяков Н. Г. Состав руководящих органов Западно-Сибирского восстания 1921 г. // Гуманитарные науки в Сибири. 1994. № 2. С. 21–25)

Тема 9

Чрезвычайщина, репрессии. Крестьянство Сибири в 30-х годах XX века

У истоков чрезвычайщины

Сибирский крайком ВКП(б) возглавил С. И. Сырцов, назначенный в январе 1926 г. вместо отозванного в ЦК С. В. Косиора. Сырцов был известен в верхах партии своей жестокостью в расказачивании на Дону в 1919 г. Сталин знал его лично по работе в аппарате ЦК – тот заведовал Учетно-распределительным отделом ЦК в 1922–1923 гг., т. е. в то время, когда под руководством Сталина проводилась секретная партийно-государственная реформа, в результате которой иерархия партийных комитетов во главе с назначенными секретарями стала «становым хребтом» советской государственности. Однако Сырцов был известен не только своей жестокостью, но и умением лавировать вместе со Сталиным в его политике. В 1929–1930 гг., пока не «оступился», он занимал должность председателя СНК РСФСР.

Во главе Сибкрайисполкома стоял Р. И. Эйхе, также известный Сталину своей преданностью и инициативностью в проведении политики Центра. Во время хлебозаготовительного кризиса 1925 г. Эйхе, тогда заместитель председателя Сибревкома, по своей инициативе решил выйти из него наиболее простым и естественным для коммунистической власти путем – путем насилия. Он приказал Полномочному представительству ГПУ по Сибири арестовать несколько крупных частных хлеботорговцев и мукомолов, которые покупали хлеб по ценам выше лимитных, установленных государством. В письме Рыкову от 3 февраля 1925 г. Эйхе объяснял свой антинэповскии шаг тем, что «принятыми мерами, носившими отнюдь не массовый характер, рынок был оздоровлен, доказательством чего служит успешность заготовок». Эти меры Эйхе определил как целесообразные и тогда же предлагал распространить их на всю Сибирь.

Полномочное представительство (ПП) ОГПУ по Сибири возглавлял Л. М. Заковский. Он получил назначение в Сибирь одновременно с Сырцовым, а до этого был начальником Одесского отдела ОГПУ. В 30-е гг. за свои «заслуги» был переведен для борьбы с «врагами народа» в Ленинград.

Как видим, «головка» коммунистической власти в Сибири состояла сплошь из назначенцев, не связанных с этим краем, не выросших на этой земле. Сибирская партийная организация была в основном крестьянская по своему социальному составу, а во главе ее стояли партийные чиновники, зависимые только от Центра, подчинявшиеся только ему и выполнявшие только его указания. По приказу Центра все они в годы Большого террора были уничтожены.

29 декабря 1927 г. бюро Сибкрайкома ВКП(б) приняло свое первое постановление о хлебозаготовках, подготовленное в духе полученных директив. Призывов к открытому насилию в нем еще не было. Однако показательна реакция Эйхе: один из пунктов постановления о сборе сельхозналога, принятого на заседании президиума Сибкрайисполкома

4 января 1928 г., гласил: «Предложить окрисполкомам принять меры репрессий в отношении недоимщиков налога».

Настоящий испуг пришел после сталинской директивы от 6 января 1928 г., которая заканчивалась строгим предупреждением: «Промедление в исполнении этой директивы и недостижении в недельный срок реальных успехов в смысле решительного перелома в хлебозаготовках может поставить ЦК перед необходимостью замены нынешних руководителей парторганизаций». В директиве содержались не только угрозы, но и картбланш на репрессии: «При взыскании недоимок по всякого рода платежам применять немедленно жесткие кары, в первую очередь в отношении кулачества, особые репрессивные меры необходимы в отношении кулаков и спекулянтов, срывающих сельскохозяйственные цены».

Получив директиву Сталина, сибирское руководство приступило к решительным действиям. 9 января 1928 г. бюро Сибкрайкома телеграммой просит Центр санкционировать свое предложение: «Признать необходимым привлечь к уголовной ответственности держателей крупных запасов хлеба и его скупщиков из числа особо зажиточных слоев деревни. Для ускорения дела эти пропускать через органы ОГПУ». А на другой день оно создало хлебную «тройку».

Сталин был удовлетворен заседанием бюро Сибкрайкома 18 января и последующими действиями сибирских властей. «Работники готовы разбиться в лепешку для того, чтобы выправить положение», – сообщал он в шифротелеграмме из Новосибирска в ЦК С. Косиору. И в другой шифротелеграмме: «Здешние партработники взялись за дело с большим рвением и работают по совести, как истые большевики…»

(Коммунистическая власть в Сибири и ее роль в экспансии чрезвычайных мер // ЭКО. 1995. № 2. С. 137–142)

Высылки крестьянства Западной Сибири

При подготовке и проведении массовых высылок крестьянства начала 30-х гг. для региональных политических элит, куда входили и руководители ОГПУ на местах, существенное значение приобретал вопрос о направленности, а не только о масштабах и сроках осуществления принудительных миграций сельского населения. Так, в феврале-марте 1930 г. проявилось совершенно очевидное (пусть и временное) несовпадение интересов региональных элит: руководство основных зернопроизводящих районов страны стремилось максимально сжатые сроки обеспечить высылку экспроприированных крестьянских семей, сознательно переложив организационные, экономические и кадровые проблемы на власти тех регионов, куда направлялся поток депортированного населения – преимущественно с запада на восток и с юга на север.