В начале XX в. австрийский врач З. Фрейд (1856–1939) получил экспериментальный материал, подтверждавший основополагающую роль подсознания в человеческом поведении. Воле к разрушению и смерти противостоит в человеке воля к жизни, частью которой является сексуальное желание. Взаимодействие этих двух воль определяет, по Фрейду, поведение человека. Первичные желания могут замещаться другими, находящимися на более высоком уровне. Сексуальное желание может сублимироваться в творчество. В этом смысле вся духовная культура является сублимацией исходных инстинктов человека. Положительное значение Фрейда в том, что он оценил важность первых лет жизни ребенка для его развития, хотя некоторые его построения, вроде эдипова комплекса, по-видимому, ошибочны, как и психоаналитическая интерпретация культуры в целом.

Подсознательную психическую первореальность Фрейд видел в безличной сексуальной энергии «либидо». Но его ученик К. Юнг (1875–1961) считал таковой иерархию «архетипов» – универсальных бессознательных образов, властвующих над человеком. Большое значение в психоанализе приобрела теория символов, которую еще в начале века развивал Э. Кассирер (1874–1945), назвавший человека «символическим животным», т. е. животным, использующим символы. Символ отличается от знака тем, что не только обозначает определяемый предмет, но имеет другое, более глубокое значение, которое никогда не может быть полностью раскрыто, как в математике нельзя точно вычислить иррациональное число.

Э. Фромм (1900–1980) развил представление о двух моделях поведения индивида. Или он идет по пути приобретательства, стараясь заполучить как можно больше вещей в свою собственность – путь западных стран, названных «потребительским обществом». Или он совершенствует заложенные в каждом способности. «Иметь или быть» – назвал Фромм эту дилемму. Человек идет по пути потребительства, когда не осознает свое глубинное стремление стать полноценной личностью.

Развиваясь в этом направлении, западная культура, следуя совету Эпикура, уходит от проблемы смерти, за счет этого получается некоторая экономия времени, однако это обманчивое преимущество. Как древнейшая египетская цивилизация ближе всего к смерти, так современная европейская дальше всех от нее. И неудивительно, что родиной религий был Восток, а родина светских отраслей культуры – философии и науки – Запад. Западная цивилизация ушла от глубинных основ культуры, связанных с осознанием смысла жизни и смерти, но так или иначе возврат в рамках западной или других культур, приходящих ей на смену, неизбежен.

Новое время началось с того же. С чего Возрождение, – с синтеза. Место Данте занял Дж. Мильтон (1608–1674), по-своему воссоздавший художественный синтез Овидия на христианском материале. Это было повторением Данте под иным углом зрения. Мильтона интересовал не столько пантеон, сколько пандемониум (слово, которое он придумал). Бог рассматривается отправленным в Ад Сатаной как тиран, назло которому

Сатана мыслит вполне диалектически:

Против такой диалектики, полагает Сатана, бессилен даже Господь. Сатана надеется «в отчаянье – решимость почерпнуть», заставляет вспомнить экзистенциалистов ХХ в. Злые силы, замечает Мильтон, действуют согласованно, в отличие от людей, у которых царит раздор. Войско Сатаны, по совету Маммона, добывает в Аду золото.

Главнейший рангом после Сатаны Вельзевул высказывает дьявольскую мысль: совратить человека, чтобы отомстить Богу за низвержение в Ад, и быть может, занять его место на Земле. Поручив своему воинству «сделать Ад отчасти выносимым». Сатана отправляется на разведку. Этот же мотив вочеловечившегося и спустившегося на Землю Сатаны позже использует Л. Андреев в романе «Дневник Сатаны».

Мильтон постоянно акцентирует мысль: смерть порождена грехом. Не будет греха, не станет и смерти. Заставляя падших ангелов «предаваться высоким помыслам», Мильтон как бы подводит скорбный итог эпохе Возрождения и ее вдохновителям – античной философии и искусству: «праздных дум тщета и мудрость ложная». Этот итог как небо от земли отличается от восторженного настроя Данте и свидетельствует: эпоха Возрождения прошла.

Функции литературной критики и теории искусства, которые в Древней Греции выполняли по совместительству философы – Платон и особенно Аристотель, – в Новое время приобретают особых исполнителей. Н. Буало (1636–1711) сформулировал в стихотворной форме основные принципы классицизма, а Г. Лессинг (1729–1781) открыл принципиальные различия между живописью и поэзией, заключающиеся в том, что предметом живописи являются тела с их видимыми свойствами, а предметом поэзии‑действие.

В XVIII в. появляется новый раздел философии – эстетика, которая рассматривает проблему прекрасного. Н. Буало, обсуждая, как писать стихи с позиций классицизма, признанным теоретиком которого он был, советовал поэтам судить «строже всех свои произведения», заставляя вспомнить утвердившийся подход среди ученых и методологов науки ХХ в., введших принцип фальсификации. Виднейшими представителями классицизма в литературе были И. В. Гёте (1749–1832) и И. Ф. Шиллер (1759–1805). Искусство поддерживает свое реноме все более масштабными синтезами. Самым крупным из них стал «Фауст», в котором соединены мифология, религия и наука. Задача Гёте в «Фаусте» та же, как у других гениев – синтезировать старые и новые культурные достижения. Гёте дал просвещенческий синтез, не только включив в него науку, но и подчеркнув ее господствующее положение тем, что главный герой Фауст – ученый. Этот третий европейский синтез в искусстве соответствует философскому синтезу Гегеля, соединившему античную и новоевропейскую философию.

После реформации в центр художественной картины мира становится или обидевшийся на Бога Сатана, как у Мильтона, или продавший душу дьяволу Фауст у Гёте, который готов пожертвовать своей душой, потому что не видит в жизни ничего достойного вечности. Фауст стремится к познанию, и в отличие от Адама, его стремление осознанно. Он заключает, можно сказать, рациональный договор с дьяволом. Это рациональный Адам, поднявшийся на более высокий интеллектуальный уровень, Адам-ученый, стремящийся к активной деятельности. Фауст выражает деятельностный характер западной души и в начальных словах Евангелия меняет «Слово» на «Дело»: «В начале было Дело». Ангелы соглашаются с Фаустом, что главное – труд. «Кто жил трудясь, стремясь весь век, – достоин искупленья… Обвеян с горных он высот любовию предвечной» (Гёте И. В. Стихотворения. Страдания юного Вертера. Фауст. М., 1997. С. 475). Ученый, искатель истины, пришедший к необходимости преобразования мира в интересах людей – тип, лежащий в основе всей западной культуры, и не зря Шпенглер использовал Фауста как символ, назвав душу западной культуры фаустовской.

Греческая культура – это мифология, превращающаяся в философию, и прасимвол ее души, по Шпенглеру, – Аполлон. Западная культура – это наука, превращающаяся в идеологию, и прасимвол ее души – ученый Фауст, ставший в конце жизни идеологом. Гёте начинал «Фауста» в век торжества науки, а закончил в век, когда главный интерес стал переходить от науки, не оправдавшей великих ожиданий, к идеологии.