ПАРАГВАЙ, МИФ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ

«Башмаки — да, книги — нет!» Вот первое, что услышал смертельно усталый брюнет с огромными меланхоличными глазами, очутившись знойным январским утром 1947 года в «Афинах Южной Америки», как называют столицу Аргентины Буэнос-Айрес. Кошмар, от которого он бежал со своей родины, Парагвая, продолжал преследовать его. Такая же толпа крестьян выкрикивала фашистские призывы вперемежку со здравицами своему вождю и угрозами растерзать его противников. Но здесь, по крайней мере, людей не убивали прямо на площадях, как это делалось в Парагвае, не громили домов, не жгли книг на кострах и не забивали насмерть всякого, кто на свое несчастье оделся во что-нибудь голубое и на этом основании причислялся к преследуемой либеральной партии, партии «голубых».

И тогда в памяти молодого парагвайского поэта Аугусто Роа Бастоса (он родился в 1918 году) поплыли картины детства: деревня Итурбе, сахарные плантации, где батрачил его отец, первые в жизни башмаки, которые в складчину соседи подарили ему, восьмилетнему мальчонке, собиравшемуся в школу. Да, он хорошо понимал своих полунищих односельчан. Нужда преследовала его по пятам, была самым верным, неотвязным спутником. Она отступала только тогда, когда маленький Аугусто, забравшись в библиотеку своего дяди, священника Эрменехильдо Роа, погружался в чтение. Так будущий писатель научился понимать, что башмаки нельзя противополагать книгам. Кому же было выгодно такое противопоставление, стало понятным много лет спустя. Во всяком случае, колледж «Сан-Хосе», в который с большим трудом попал одаренный подросток, хотя и помог усвоить английский язык, ответа на этот вопрос не дал. Вспыхнувшая в 1932 году воина с Боливией прервала учение. Далее события развертывались как в кинематографе: призыв в армию, раскаленная безводная пустыня Чако, фронт, демобилизация, нудная чиновничья служба в банке. После долгих мытарств Роа Бастосу удалось устроиться репортером в ежедневную газету «Эль Пайс». В поисках материала он исколесил страну вдоль и поперек. В 1938 году в «Эль Пайс» были опубликованы его сонеты, выдержанные в стиле классической испанской поэзии. Так началась трудная литературная судьба Аугусто Роа Бастоса. Он приобщился к цеху тех людей, которые «делают книги». Но кто из образованной молодежи в Парагвае не писал и не печатал однажды своих стихов?

По-настоящему Роа Бастос вошел в литературный цех позднее. Этим он был обязан прежде всего человеку, вместе с которым бежал в 1947 году на лодке, ночью, из Асунсьона в Аргентину. То был Эриб Кампос Сервера (1908–1953), зачинатель революционного направления в парагвайской поэзии, автор таких стихов, как «Дровосек», «За решеткой», «Песнь о Димитрове».

Встреча с Эрибом Кампосом, который вернулся на родину из эмиграции, когда над Европой занялся пожар второй мировой войны, перевернула представления Роа Бастоса о жизни, о человеческой личности, о поэзии и о самом Парагвае. «Искусство должно служить жизни, — убеждал молодых поэтов Кампос Сервера, справедливо считавшийся среди своих соотечественников образованным марксистом. — Нет и не должно быть бесполезной красоты».

Кампос сумел убедить Роа в том, что его сонеты — явление скорее испанской, нежели национальной литературы, что необходим новый подход к осмыслению и творческому освоению парагвайской действительности.

К этой проблеме поисков пути развития парагвайской литературы по-разному подходили два направления, сложившиеся в начале нынешнего столетия. Одно из этих направлений возникло в начале 20-х годов. Оно было тесно связано с германским фашизмом и поддерживалось многочисленными немецкими эмигрантами. Его основоположником, организатором и теоретиком стал Наталисио Гонсалес (р. 1897). Он создал в 30-х годах журнал и издательство «Гуараниа» и наводнил страну романами, стихами и очерками, в которых идеализируется патриархальный быт и отсталость деревни. Произведения Наталисио Гонсалеса и его единомышленников выдержаны в натуралистической манере, характеризуются плоским бытописательством, скрупулезным перечнем примет причудливого парагвайского пейзажа и своеобразных обычаев сельского населения. Они наполнены сентиментальным воспеванием «цельной натуры парагвайца» и проповедуют культ силы. Зачастую в них присутствует романтический элемент, когда авторы пытаются литературно обработать легенды и предания, унаследованные от аборигенов — индейцев-гуарани. Наталисио Гонсалес даже старался создать свод мифов гуарани по образцу скандинавского эпоса и возродить языческую религию. С этой целью он обрушился на гуманистические элементы христианской религии: «Бледнолицый Христос, ты не будешь царить на моей земле!.. Моя раса игнорирует твои скорбный культ. Я верю в сильного отечественного бога Тупанга, в его могущество, способное сокрушить зло».

Цель этого не столько литературного, сколько политического направления состоит в том, чтобы отравить сознание парагвайцев ядом воинствующего национализма, вызвать ненависть к гуманизму, к передовым идеям и их носителям — рабочим и демократической интеллигенции. Наталисио Гонсалес присвоил себе титул «тендота» (на языке гуарани — вождь) и стал формировать из отсталых крестьян и деклассированных элементов фашистские банды (организация «Алый стяг»). Именно эти банды в январе 1947 года ворвались в Асунсьон и устроили дикий погром. Их предводители не брезговали и социальной демагогией, изображая город эксплуататором деревни и призывая крестьян выжечь городскую культуру как проповедницу вселенского зла. В литературе парагвайских фашистов отсутствует описание внутреннего, духовного мира героев, персонажи являются носителями «добра», то есть реакционно-националистических идей, или «зла», отождествляемого со всем иностранным. Это — литература ситуаций, а не характеров. В силу своей примитивности, насыщенности просторечными оборотами, чрезвычайной доступности эти литературные поделки использовались и до сих пор используются реакцией как эффективное оружие политической борьбы против «импорта европейских идей», под которым подразумевается прежде всего распространение марксизма.

Этой бесплодной, псевдореалистической литературе противостоит другое направление, которое стремится осмыслить парагвайскую действительность, используя все достижения мировой культуры, создать подлинно национальную литературу не на обочине, а на магистральной дороге цивилизации. Родоначальником этого гуманистического, прогрессивного направления справедливо считают Рафаэля Баррета (1874–1910), который эмигрировал в Парагвай из Испании в 1904 году.

Вокруг Баррета, начавшего издавать журнал «Жерминаль», вскоре сложился литературный кружок «Ла Кольмена» («Улей»). Члены этого кружка, и прежде всего его основатель, энергично взялись за организацию рабочих в профсоюзы и содействовали возникновению первого профсоюзного центра в истории страны — Региональной рабочей федерации Парагвая. В журнале «Жерминаль» и в газетах Баррет выступал с гневными статьями и очерками, обличавшими засилье иностранных капиталистов и произвол местных помещиков.

Баррет был знаком с творчеством Л. Н. Толстого и А. М. Горького. В своих очерках (наибольшую известность получили «Горе Парагвая» и «Что такое плантации парагвайского чая») он сравнивал парагвайскую действительность с жизнью царской России, что порождало одинаковые образные ассоциации. Если Чехов создал образ палаты 6 как олицетворение царской России, то глазам Баррета Парагвай представлялся каторжной тюрьмой. «Это — страна, превращенная в каторжную тюрьму, чтобы фабриковать идеальных граждан, — писал Баррет о Парагвае. — Кто исполняет закон неукоснительнее каторжника? Каторжник — само воплощение закона, образец законопослушания». Интересно отметить, что ту же параллель между Парагваем и царской Россией, полувеком ранее, провел А. И. Герцен: «Устройство русской империи в высшей степени просто. Это правление доктора Франсиа в Парагвае, в приложении к стране с пятьюдесятью миллионами населения. Это осуществление бонапартовского идеала: немой народ, без прав, без защитников, живущий вне закона, ему противостоит меньшинство, которое правительство увлекает за собой, поощряет, возводит в дворянство; меньшинство это образует бюрократию»[1].