– Царапина. Как ваши пациенты?

– Мне думается, что жизнь четверых или пятерых из них вне опасности. У одного страшно изувечено бедро. Говорят, его ранило обломком дерева. Неужели это правда?

– В самом деле. Большой кусок дуба с острыми краями способен натворить много бед. И такое часто случается.

– … Вел он себя замечательно. Я подлечил беднягу с ожогом. У другого обломок буквально пронзил насквозь головную часть бицепса, едва не задев локтевой нерв. Но со старшим канониром, который здесь лежит, я ничего не могу сделать при таком освещении.

– Мистер Дей? А что с ним? Я решил, что вы его вылечили.

– Так оно и есть. Я вылечил его от тяжелейшего случая запора, вызванного злоупотреблением хинной коркой. Но сейчас у него проникающая рана черепа, сэр. Мне придется прибегнуть к трепанации. Вон он лежит, вы слышите характерное хрипение? Думаю, до утра с ним ничего не случится. Но как только взойдет солнце, с помощью моей пилки мне придется снять крышку черепа. Увидите мозг своего старшего канонира, мой дорогой сэр, – добавил он с улыбкой. – Или, по крайней мере, его dura mater[27].

– Боже мой, боже мой, – пробормотал Джек Обри. Его охватило глубокое уныние. Всего лишь незначительная стычка с незначительным результатом, и при этом убиты два хороших матроса. Старший канонир почти наверняка умрет: человек не может жить с проломленной головой – на этот счет не может быть никаких сомнений. Могут умереть и другие – такое часто случалось. Если бы не этот чертов конвой, он смог бы захватить галеру. В такие игры играют вдвоем.

– В чем дело? – закричал капитан, услышав на палубе шум.

– На борту кэта затеяли старинную игру, сэр, – докладывал штурман, когда Джек Обри поднялся на мостик с наступлением сумерек. Штурман был родом из северных провинций – не то с Оркнейских, не то с Шетландских островов, и не то это обстоятельство, не то природный дефект портили ему произношение, причем этот дефект становился особенно заметным в минуты волнения. – Похоже на то, что эти чумные крысы снова принялись резать своих пленников, сэр.

– Подведите шлюп к норвежцу, мистер Маршалл. Призовая команда, ко мне!

«Софи» обрасопила реи, чтобы избежать дальнейшего ущерба, выбрала на ветер фор – марсель и плавно подошла к борту кэта. Джек Обри нашел главный проход на надстройке норвежца и перепрыгнул через поврежденную коечную сетку, следом за ним – отряд мрачных, свирепых на вид матросов. На палубе кровь: валяются три трупа. Пятеро серых как пепел мавров прижались к переборке рубки под защитой Джеймса Диллона: немой негр Альфред Кинг сжимал в руке абордажный топор.

– Уведите пленных, – скомандовал капитан. – Заприте их в носовом трюме. Что случилось, мистер Диллон?

– Я не совсем его понял, сэр, но, должно быть, узники напали на Кинга в твиндеке.

– Как было дело, Кинг?

Негр по-прежнему метал яростные взгляды-товарищи держали его за руки, – и его ответ мог означать все что угодно.

– Твоя очередь, Уильямс!

– Не могу знать, сэр, – отвечал Уильямс со стеклянным взглядом и коснулся полей треуголки.

– Теперь ты, Келли!

– Не могу знать, – ответил Келли совершенно с таким же видом и постучал себя костяшками пальцев по лбу.

– Где шкипер кэта, мистер Диллон?

– Сэр, похоже, мавры выбросили их всех за борт.

– Господи боже! – воскликнул капитан. Однако он знал, что подобное случается нередко. Раздавшийся позади него сердитый шум свидетельствовал о том, что новость стала известна экипажу «Софи». – Мистер Маршалл, – воскликнул он, подойдя к планширю. – Позаботьтесь об этих пленных, хорошо? Не хочу, чтобы с ними что-то произошло. – Капитан осмотрел вдоль и поперек палубу, изучил рангоут и такелаж: повреждений было совсем немного. – Вы приведете кэт в Кальяри, мистер Диллон, – продолжал он тихим голосом, не успев оправиться от известия о дикой расправе. – Возьмите с собой нужных вам людей.

Джек Обри вернулся на шлюп с очень мрачным видом. Не успел он добраться до квартердека, как какой-то гнусный голос внутри его произнес: «Ты же понимаешь, что, по сути, это судно не спасенное, а призовое». Нахмурясь, он отогнал эту мысль, подозвал боцмана и вместе с ним начал обход брига, решая, что следует чинить в первую очередь. Для скоротечного боя, во время которого с обеих сторон было произведено не более пятидесяти выстрелов, шлюп пострадал слишком сильно. «Софи» была наглядной иллюстрацией того, что означает превосходство в искусстве пушечной стрельбы. Плотник и двое его помощников сидели за бортом в беседках, пытаясь заделать пробоину возле ватерлинии.

– Ничего не получается, сэр, – произнес Лэмб в ответ на вопрос капитана. – Мы насквозь промокли, но на этом галсе никак не удается вбить пробку.

– Мы сменим для вас галс, мистер Лэмб. Но как только справитесь с работой, тотчас мне доложите. – Джек Обри посмотрел на темнеющее море и кэт, вновь занимавший свое место в конвое. Смена галса означала удаление от кэта, который стал почему-то дорог ему. «Гружен рангоутными деревами, штеттинским дубом, паклей, стокгольмской смолой, тросами, – настойчиво продолжал внутренний голос. – Можно запросто получить две – три, даже четыре тысячи фунтов…»

– Конечно же, мистер Уотт, – произнес он вслух. Оба поднялись на грот-мачту и стали рассматривать поврежденный эзельгофт.

– Вот эта хреновина и шарахнула бедного мистера Дея, – сказал боцман.

– Неужели? Действительно чертовски большой кусок. Но мы не должны оставлять надежды. Мистер Мэтьюрин собирается… собирается сотворить какое-то чудо с помощью пилы, как только достаточно рассветет. Ему нужно освещение. Он придумал, я бы сказал, что-то необыкновенно умное.

– Ну, конечно, я уверен, сэр, – сочувственно отозвался боцман. – Не стоит и сомневаться, он, должно быть, очень толковый джентльмен. «Какой молодчина, – говорят ребята, – он так ловко отпилил Неду Эвансу ногу и так аккуратно заштопал Джону Лейки его хозяйство. Да и других он подштопал. А говорят, будто он в отпуску, у нас он наподобие гостя».

– Великолепно, – произнес Джек Обри. – Просто великолепно, я согласен. Пока плотник не сможет заняться эзельгофтом, придется заняться пустяками, мистер Уотт. Тросы обтянуты втугую, так что не дай бог, если нам придется спускать стеньги.

Вдвоем они осмотрели с полдюжины других точек, Джек Обри спустился вниз и стал считать суда конвоя. Теперь, после переполоха, они держались близко друг к другу и соблюдали строй. Присев на длинный рундук с положенным на него тюфяком, он заметил, что произнес: «Перенесем в третью графу», поскольку в уме лихорадочно подсчитывал, сколько составят три восьмых от трех с половиной тысяч фунтов стерлингов. Он решил, что такова призовая стоимость «Дорте Энгельбрехтсдаттера». Две восьмых (за вычетом одной восьмой для адмирала) должны составлять его долю прибыли. Не он один вел подсчеты, поскольку каждый член экипажа «Софи» имел право на вознаграждение: Диллону и Маршаллу полагалась одна восьмая; судовому врачу (если он официально внесен в судовую роль), боцману, плотнику и помощникам штурмана – еще одна восьмая. Одна восьмая приходилась на долю мичманов, младших унтер – офицеров. Остальным членам экипажа полагалась остающаяся четверть суммы. Удивительное дело, как ловко справлялись с цифрами умы, не привыкшие к абстрактному мышлению, в результате чего простой сигнальщик знал свою долю с точностью до фартинга. Джек Обри взял карандаш, чтобы не ошибиться в расчетах, устыдился, оттолкнул его в сторону, заколебался, взял снова и стал мелким почерком по диагонали выписывать цифры на листке бумаги, который он тотчас отпихнул от себя, заслышав стук в дверь. Это был вымокший до нитки плотник, пришедший доложить о заделанных пробоинах и о том, что в льялах не больше восемнадцати дюймов воды – «меньше, чем я ожидал, поскольку эта галера дала нам просраться, влепив ядро так низко». Он помолчал, искоса посмотрев на капитана странным взглядом.