Взгляд Оги прошел сквозь девочку, словно та была прозрачной. Затем Ога повернулась к ней спиной и пошла прочь, никак не подав вида, что заметила Эйлу.

Эйла увидела, что к Изе направляется Креб, и устремилась к нему.

– Креб! Это Эйла! Я здесь! – отчаянно жестикулировала она.

Старый шаман, не останавливаясь, слегка посторонился, чтобы не коснуться девочки, упавшей ему в ноги. Казалось, он принимал Эйлу за бревно или камень.

– Креб! – рыдала Эйла. – Почему ты не видишь меня, почему?

Вне себя от ужаса, она вновь кинулась к Изе.

– Мать! Мать! Посмотри на меня! Посмотри! – умоляла она, размахивая руками перед глазами Изы.

Иза вновь испустила горестный вопль и принялась яростно колотить себя в грудь кулаками:

– Моя дочь! Моя Эйла! Дочь моя умерла. Она ушла от нас. Бедная моя, бедная Эйла. Ее нет среди живых.

Тут взгляд Эйлы упал на Убу, которая в смятении жалась к ногам матери. Эйла опустилась перед малышкой на колени:

– Ты ведь видишь меня, правда, Уба? Я здесь, перед тобой!

По глазам Убы Эйла поняла, что та ее видит. Но в следующее мгновение Эбра схватила ребенка в охапку и понесла в пещеру.

– Пусти! Я хочу к Эйле! – вырывалась Уба.

– Эйла умерла, Уба. Она ушла от нас. Это не Эйла говорила с тобой, это ее дух. Он должен отыскать дорогу в мир духов. Если ты заговоришь с ним, он заберет тебя с собой. Нельзя смотреть на дух умершего – ты навлечешь на себя беду. Отвернись, Уба! Или ты хочешь, чтобы с тобой приключилась беда?

Обессиленная, Эйла рухнула на землю. До сих пор она плохо представляла себе, что это такое – смертельное проклятие. Она воображала нечто ужасное, но действительность оказалась хуже всех ее ожиданий.

Для всего Клана Эйла перестала существовать. То был не заговор, затеянный, чтобы напугать провинившуюся девочку. Люди не притворялись – они действительно не верили, что с ними говорит живая Эйла. Перед ними был дух, не утративший зримых очертаний, дух, все еще придававший видимость жизни телу. Но Эйла умерла. Люди Клана считали смерть не прекращением бытия, но переходом на другой его уровень. Все знали, что жизнь телу придает обитающий в нем незримый дух. Если дух оставил тело, человек, мгновение назад живой, умирал, но в теле его не происходило никаких перемен – лишь дыхание его замирало и члены коченели. Существо, некогда бывшее Эйлой, больше не принадлежало к миру живых. Ему предстояло найти путь в иной мир. Тело, видимая часть ее существа, пока еще оставалось теплым и подвижным, но это не делало его живым.

Вскоре тело осознает, что дух оставил его, и застынет навсегда. Никто в Клане, даже Бран, не верил в возвращение Эйлы. Опустевшая оболочка никогда не обретет жизнь, пока духу не будет позволено вновь войти в нее. Но тело, лишенное жизни, не сможет есть и пить и быстро разрушится. В этом не сомневался никто. А если те, кого любил умерший, убеждены в его смерти, телу незачем больше поддерживать свои силы.

Но пока дух слоняется около пещеры, придавая телу видимость жизни, посланцы иного мира, пришедшие за ним, тоже бродят поблизости. Они способны причинить вред живым, способны забрать с собой другие жизни. Известно, что зачастую те, к кому был особенно привязан обреченный на смертельное проклятие, прежде всего его женщина или мужчина, вскоре следуют за ним. Людей Клана не заботило, заберет ли дух Эйлы ее тело с собой или оставит здесь ставшую ненужной оболочку. Но всем хотелось, чтобы дух умершей покинул обиталище живых, покинул как можно скорее.

Эйла смотрела на окружавших ее соплеменников, таких знакомых и привычных. Они сновали туда-сюда, принимаясь за свои обыденные дела, но в воздухе ощущалось какое-то напряжение. Креб и Иза вошли в пещеру. Эйла вскочила и бросилась за ними вслед. Ей не препятствовали, но кто-то поспешно оттащил в сторону Убу. Хотя дети и находятся под особой защитой, искушать духов зла ни к чему. Иза собрала все вещи, принадлежавшие Эйле, – ее одежду, посуду, меховую подстилку, подушки из сухой травы – и вытащила наружу. Креб выхватил из большого костра, разложенного перед пещерой, горящую ветку. Иза свалила все пожитки Эйлы около кучи хвороста. Эйла прежде не заметила ее. Затем женщина торопливо скрылась в пещере, а Креб тем временем принялся разводить огонь. Он молча совершал над костром и вещами таинственные движения, смысл которых был Эйле неизвестен.

С нарастающим ужасом она наблюдала, как Креб начал бросать в пламя все ее вещи, одну за другой. Эйла, переступившая закон, не удостоилась погребальной церемонии. То, что делал Креб, являлось частью постигшей ее кары, частью смертельного проклятия. Все напоминавшее об Эйле подлежало уничтожению. В жилище не следовало оставлять ничего, что могло удержать дух умершей. Эйла смотрела, как языки пламени лижут заостренную палку, которой она выкапывала из земли коренья, корзинку, в которую она собирала целебные травы, ее подушки и одежду. Она видела, как дрожали руки Креба, когда он потянулся за ее меховой накидкой. На мгновение он прижался к накидке лицом и кинул в огонь. Слезы застилали Эйле глаза.

– Креб, я люблю тебя, – жестами сказала она, встав прямо перед ним.

Но старый шаман по-прежнему не замечал ее. Внутри у Эйлы что-то оборвалось, когда он взял ее сумку из шкуры выдры, ту самую сумку целительницы, что Иза смастерила перед самой охотой на мамонта, и бросил в дымящийся костер.

– Нет, Креб, нет! Оставь мою сумку! – взмолилась Эйла.

Но было уже поздно. Пламя пожирало свою добычу.

Этого Эйла не смогла вынести. Ослепнув от рыданий, она кинулась вниз по склону, в гущу леса. Сердце ее разрывалось от тоски и одиночества. Она мчалась не разбирая дороги, продираясь сквозь заросли, и ветви хлестали ее по лицу, царапали руки и ноги. Ей было все равно. Она угодила в лужу ледяной воды, но не почувствовала, что ноги ее промокли насквозь и онемели от холода. Наконец она споткнулась о поваленное дерево и упала. Растянувшись на промерзлой земле, она молила, чтобы смерть поскорее избавила ее от мучений. У нее ничего не осталось. Клан изгнал ее, те, кого она любила, отвернулись. Ей незачем жить. Они сказали, что она мертва. Так оно и есть.

Эйла была в таком состоянии, что смерти ничего не стоило исполнить ее желание. Забыв обо всем, кроме своего горя и страха, она ничего не пила и не ела с того времени, как вернулась с охоты, то есть больше двух дней. Одета она была кое-как, не по погоде, промокшие ноги ломило от холода. Ослабевшая девочка могла стать легкой добычей любого хищника. Но внутри ее жило чувство более властное, чем жажда смерти. Именно это чувство спасло ее несколько лет назад, когда землетрясение лишило пятилетнего ребенка дома и семьи. Пока Эйла дышала, любовь к жизни пересиливала в ней желание умереть.

Повалившись на землю, девочка поневоле немного отдохнула. Некоторое время она не двигалась, потом собралась с силами и подняла голову. Ее сотрясала дрожь, многочисленные ссадины на ее теле кровоточили. Упав, Эйла уткнулась лицом в мокрые листья. Теперь она облизала губы, почувствовала на языке капельки влаги и осознала, что мучительно хочет пить. Никогда в жизни она не испытывала такой сильной жажды. Журчание воды поблизости заставило ее вскочить на ноги. Припав к ручью, Эйла долго и жадно пила ледяную воду. Наконец она оторвалась от ручья и поднялась. Зубы ее выбивали дробь, ноги закоченели, и каждый шаг причинял ей боль. В голове у нее было легко и пусто. Ходьба немного взбодрила Эйлу, и все же озноб пробирал ее до костей.

Она не знала точно, в какой части леса оказалась, и двинулась, куда глаза глядят. Однако ноги сами понесли ее знакомым путем. Эйла забыла о времени, она не представляла, долго ли идет. Но, вскарабкавшись по крутому склону, она увидела водопад, грохочущий в туманной дымке, и поняла, что местность ей знакома. Редкие хвойные деревья, росшие вперемежку с березами и ивами, расступились, и Эйла очутилась на своем маленьком горном лугу.

Она не была здесь давным-давно. Начав охотиться, она приходила сюда лишь затем, чтобы поупражняться в метании двух камней одновременно. Луг был местом для тренировки, не для охоты. Появлялась ли она здесь нынешним летом, пыталась вспомнить Эйла. Вроде бы нет. Отодвинув толстые, переплетенные между собой ветви орешника, которые надежно закрывали вход в крошечную пещеру, Эйла пролезла внутрь.