— Уважаемые дамы и господа! Сейчас состоится забавное зрелище — по приговору святейшей инквизиции предается вечной анафеме некий тунеядец. Ура!

— Ура! — недружно подхватили вокруг костра.

Черникин выхватил из-за пазухи маленького черного котенка, который испуганно мяукал и беспомощно барахтался, и бросил его через костер. Тот перевернулся в воздухе и, падая, ухватился лапками за верхушку обгоревшей сосенки, торчащую из другой стороны костра. Девчонки закричали. Роман рванулся к котенку, снял его с ветки.

— Кретин ты, Черникин. Впрочем, и другие не лучше. — Он быстро зашагал прочь в сторону дома.

Некоторое время оставшиеся молчали. Черникин обвел всех виноватым взглядом.

— Ну подумаешь, пошутил. Попугать хотел. Важность какая — котенок, — бормотал он, потирая кулаком глаз. — Я ведь не в костер его бросал.

— Ну, как тебе такое могло прийти в голову? — недоумевала Марианна. — Ты соображаешь, что делаешь?

— Соображаю, — виновато сказал Черникин и продолжал беспомощно оправдываться.

До него постепенно доходила жестокость и нелепость его выходки. Но на этом дело не кончилось. Он вытащил из кармана куртки мелкокалиберный снаряд и стал объяснять:

— Я ведь, верите, вначале хотел снаряд в костер бросить. Но испугался. Если взорвется, то и убить может. Ну, и решил вместо него котенка, — с этими словами он машинально швырнул в костер снаряд.

И тут же испуганно взвизгнули девочки и первыми врассыпную бросились от костра. Всех как ветром сдуло. Прошло минут десять — снаряд не взрывался.

— А если кто-нибудь подойдет к костру? — обеспокоенно спросил Костя. — Что тогда?

— Надо, надо… — начала было Марианна и замолчала. — О боже! — вздохнула она. — Что же делать?

Костя, сокрушенно махнув рукой, направился к костру.

— Вернись, Костя! — в страхе закричала Женя. — Костя!

Но тот даже не обернулся.

Через некоторое время он вернулся и, улыбаясь, указал на свой ботинок.

— Ногой вытолкал. Юрка, с тебя новые ботинки…

— Ладно. Куплю. — Черникин рассматривал подгоревший ботинок товарища.

— Не надо. Они у меня все равно старые.

— Я всегда говорил, что алкоголь — наш враг номер один. Это он во всем виноват, — с пафосом заявил Юра.

Из-за спины Марианны ребята делали Черникину страшные глаза.

— Какой алкоголь? — испугалась Марианна. — Вы что, выпили? А ну, подойди ближе…

— Что вы, Марианна! — спохватился Черникин. — Я в том смысле, что, если бы выпили, не такого бы натворили.

Все с облегчением заулыбались и отправились в дом спать.

— Ой, мамочка, кто-то ползет по щеке!.. — вскрикивает в темноте одна из девочек.

— Ведмедь, — тут же комментирует приглушенный мальчишеский голос под общий смех. — Гони его ко мне.

— А знаешь, что такое бионика? Кибернетика и бионика… Возьмешь, к примеру, ручку, но писать не будешь, а только думать, что пишешь, а прибор зарегистрирует и напишет за тебя все, что ты хотел. Понял?

— Марианна, кто сейчас из поэтов считается самым крупным?

И сразу множество голосов:

— Бертольд Брехт.

— Чудак, да он умер недавно.

— Пабло Неруда.

— Твардовский.

— Евтушенко…

— Марианна, ну? Скажите…

— Среди поэтов нет табели о рангах. Крупных много.

— Марианна, а если бы вы встретили среди нынешней молодежи Павку Корчагина, что бы вы ему сказали?

— А что бы ты сказала ему, Женя?

— Я бы спросила: «Как тебе живется среди нас, Павка? Ты такой хотел видеть молодежь шестидесятых годов?»

— Костя, а почему со времен истории Ромео и Джульетты прошло уже столько времени, а она продолжает нас волновать? — искательно спрашивает Наташа, и все замерли, приготовились рассмеяться.

— Потому, что настоящая любовь никогда не стареет и не умирает, — серьезно отвечает Костя.

— А вот кто скажет: для чего живет человек? — раздается мечтательный негромкий голос, но все его услышали.

На несколько секунд стало тихо.

Задумались.

— «Человек создан для счастья, как птица для полета!» — кричит Черникин.

— Горького все знают. А что ты сам думаешь? — спрашивает голосок.

— Чудак, да это не Горький, а Короленко сказал. Эх ты, знаток…

— Какая разница! Короленко тоже нормальный писатель. А ты все-таки скажи, как сам считаешь…

— Сам я ничего не думаю.

— Очень плохо. Иногда не мешает. — Это голос Наташи Семенцовой.

— Очевидно, для будущего… — несмело замечает кто-то из ребят.

— Человек живет для того, чтобы работать, учиться, любить, иметь семью — одним словом, для того, чтобы жить, — уверенно говорит Наташа.

— Ха-ха-ха! — искусственно смеется обиженный Черникин. — Вот так открытие. Это мы тоже все знаем.

— Фетишизируя будущее или прошлое, мы лишаем себя настоящего, — уверенно замечает Роман. — Все взаимосвязано.

— Эй, послушай, ты нам баки не забивай, не обманывай трудящихся, — ворчит Черникин. — Сам поступит в институт, а мы будем фини… финишити… фитипиши — тьфу, черт, язык сломаешь! — а мы будем сидеть и кукарекать…

— Мальчишки, а верите вы в судьбу? — чуть-чуть надтреснутый голос Жени.

— Это раньше были фаталисты, верили в судьбу. (Чувствуется, Костя улыбается.) А скоро человек научится управлять своим будущим, как космической ракетой, которая направляется приборами по строго заданной траектории. Человек, как ракета, по заданной траектории летит к своей цели. Разве не так?

— Костя, а кем ты хочешь стать? Куда задумал взлететь, в какой институт? — Это голос Чугунова.

— Я? Точно еще не знаю. Наверное, что-нибудь астрономическое.

Раздается смех.

— А кем ты хочешь стать, Роман? — Это опять Черникин.

— Я? Человеком.

— Я серьезно…

— И я серьезно…

— М-да, нелегкая у тебя задача. А зачем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня?

Ниточка завязавшегося было разговора обрывается. Но тут же нащупывается новая тема.

— А кто скажет, сколько раз в жизни можно влюбляться?

— Два раза…

— Не может быть! Значит, для меня уже все кончено…

— А я вот, например, сколько раз увижу хорошенькую девчонку, столько раз и влюбляюсь, — с беззаботной откровенностью сообщает Черникин. — Только, конечно, не из своего класса. Свои для меня вроде бы и не девчонки.

— Фу, Черникин, вечно ты мешаешь, лезешь с глупостями!

— Почему «с глупостями»? Разве я сказал глупость?

— Костя, а Костя? — шепчет Роман в сторону лежащего рядом с ним на полу Кости.

— А? Что?

— Что бы ты делал, если бы тебе осталось жить всего один месяц?

— Трудно сказать. Ну, уж не стал бы сидеть дожидаться последнего дня. А ты?

— Я тоже не знаю. А впрочем… большой глоток жизни. Чтобы задохнуться от ощущений…

Долго еще, лежа на полу, в ночной темноте приглушенно переговаривались.

Но вот все меньше и меньше звучит голосов, все тише и тише они.

Уравновешенные и взбалмошные, тихие и шумливые, наивные и трезвые, умные и недалекие, искренние и врунишки устали, угомонились, засыпают. Марианна лежит на спине, подложив руки под голову, и смотрит вверх, в темноту потолка. Это неправда, что в темноте люди ничего не видят, а тараканы и кошки видят. Ведь у человека есть и особое, душевное зрение, которого нет у насекомых и зверей.

Иначе что бы мы знали друг о друге? Ничего. Весь мир бы был погружен в настоящую темноту. Ребята учатся понимать и постигать жизнь. Ко многому приходят на ощупь, обжигаются, набивают себе синяков и шишек, ну, да без этого не обойтись.

О них проще судить.

А не ты ли сама еще совсем недавно, блуждая как в потемках, больно-больно ударилась, и у этих шалопаев нашла силу и поддержку, которая помогла тебе победить эту боль? Выйти окрепшей, закаленной, не потерявшей веры в самые светлые идеалы?

Все спят. Тихо. И тогда из-за темноты леса выползла луна и заглянула через окошко в комнату. На безмятежно спокойных лицах — неуловимые движения ребячьих снов. И у каждого свой, собственный.