Сегодня Марианна была в красном шерстяном, крупной вязки платье, облегающем ее идеально стройную фигуру. Будто сама Грация появилась среди учеников. Игорь Чугунов, положив руку на плечо Жени, смотрел на нее как-то смущенно, уж слишком осторожно, словно боялся нечаянным взглядом, как рукой, коснуться ее.

Роман поискал глазами Костю. Его не было.

— Где Табаков? — тихо спросил он у Жени.

— Костик на тренировке. Его сегодня не будет, — объяснила она. — Его заменит наш запасной.

— Сегодня Тибальд я. А в чем дело, сударь? — выставляя вперед подбородок, пошел на Романа этот скоморох Черникин. — Что угодно? Драться? На дуэли? Пожалуйста. Вот шпага… Я не боюсь. Привычен. Меня уже не раз убивали на сцене. Ну?..

Роман невозмутимо принял из его рук вторую шпагу и, отступив на шаг назад, стал в стойку. Черникин скорчил дурашливую гримасу, оттопырил нижнюю губу. Он не ожидал ответа на свой вызов. Положение было пиковое. Фехтовать он не умел.

— Попался, Юрка, — засмеялся Чугунов. — Так тебе и надо, хвастуну. Вперед! Не посрами свою фамилию.

И Черникин, размахивая шпагой, как палкой или даже приличным дрыном, бросился вперед. Блеснули клинки. Зазвенел металл. Через минуту шпага вылетела из рук Черникина, выбитая ударом Романа. Он приставил к груди обескураженного «врага» острие и без улыбки сказал:

— Считай, что ты умер еще раз. По-настоящему. Но я дарю тебе жизнь. Пользуйся. Только с умом.

— Большое спасибо, — пролепетал Юра и, взявшись пальчиками за края брюк, сделал книксен.

Чугунов неодобрительно взирал на приятеля, не оправдавшего его надежды. Женя и Марианна улыбались.

Когда все прошли на сцену и приготовились к репетиции, Марианна вдруг предложила Роману роль Ромео.

До сих пор ни единым взглядом или словом она не показала, что помнит его злую шутку. Но сам-то Роман все время держал ее на уме и потому был настороже. А тут на тебе — центральная роль.

— Для этой роли у меня нет данных, — стал он отказываться.

— Ну почему же нет? — возразила Марианна. — Здесь нет профессионалов. Давай попробуем.

— У него только внешние данные, Марианна, — ехидно заметил Черникин: надо же хоть как-то отыграться за поражение. — Других нет, поэтому и отказывается.

Роман переступил на месте и нетерпеливо подернул плечами, как при ознобе.

Лицо Жени ничего не выражало. Она просто смотрела на него, и все. Ни слова, ни звука, ни намека, что и она хочет, чтобы он стал Ромео. Но ведь она Джульетта, и ее просьба имеет, пожалуй, кое-какое значение. Но в глазах ее ничего — никакого выражения… Одно ожидание.

— Нет, — твердо сказал Роман и сжал челюсти. — И не будем больше об этом. Я не Ромео. Я Роман. Чужую роль играть не буду. — Он усмехнулся кончиками губ, кивнул на Чугунова. — Очевидно, один из претендентов? Ему уступаю даже без боя.

— Можно, я буду Ромео? — вылез вперед Черникин. — А чем мои данные хуже?

Он снова сумел вызвать у всех улыбку. После непродолжительного обмена мнениями роль Ромео была отдана отсутствующему Косте. Черникин стал Тибальдом, а Роман — артистом вспомогательного состава, или, так сказать, запасным игроком.

Когда репетиция окончилась, Роман первым оделся и ушел.

Он окликнул Женю, когда она свернула в свой переулок, шумно попрощавшись с остальными на углу у булочной.

— А-а-а, это ты, Ромка, — нисколько не удивилась она и даже махнула варежкой. — Ты когда перестанешь форсить? Уши отморозишь.

— Не отморожу, — сказал Роман. — Послушай-ка, пойдем ко мне. Посидим, поболтаем…

— К тебе не хочу, — на ходу повернула к нему лицо Женя. И снова оно ничего не выражало.

— Почему? — удивился и обиделся Роман. — Именно ко мне не хочешь?

— Угу. К тебе. У тебя окон нет. Мне как-то не по себе становится. — Она засмеялась резковатым смехом и помотала головой. — Не пойду. Не уговаривай. Нет настроения.

— Тогда пойдем в кафе…

— Пойдем в булочную, а? — предложила она. — Станем в уголок. Возьмем по стаканчику горячего кофе. Согреемся и поболтаем.

— Ну, пойдем, — согласился Роман.

В булочной народу не было. Густо, аппетитно пахло только что завезенным горячим хлебом вечерней выпечки. И вообще хлебом пахнет лучше всего на свете.

Пожилая уборщица подметала разбросанные по полу влажные опилки.

Они стояли в самом уголке за круглым мраморным столиком у горячей батареи, осторожно держали горячие стаканы с кофе, отпивали по маленькому глотку и молча смотрели друг на друга. Изо рта Жени вырывался легкий парок, щеки раскраснелись, глаза блестели. На висках — золотые колечки волос, выбившиеся из-под шапочки.

— У меня нос, наверное, красный? — спросила она. — Ну, говори же. Чего молчишь?

Роман молчал.

Сыплется тонкими струйками золотистый песок между пальцев. Прыгают быстрыми, неуловимыми зайчиками секунды, сыплется золотистым песком время, и все мимо, мимо, мимо…

— У тебя нос голубой, — сказал Роман. — Как лазурь. Как аквамарин.

— Да что ты говоришь? — испугалась Женя и засмеялась. — Не может быть. Ты шутишь.

— Это правда, шучу, — согласился Роман и поставил свой стакан на толстый серый мраморный круг стола. — Послушай-ка, Женя. Вот был один парень, и у него была девчонка. Ну, он просто так с ней встречался, просто ему захотелось узнать, что такое встречаться с девчонкой, ну, без всяких там чувств, узнать, что такое любовь, и все в этом роде. А она, видишь ли, принимала все за чистую монету. Влюбилась по-настоящему, и все такое прочее. Изо всех сил старалась, чтобы у них была настоящая дружба, гордилась этим. Понимаешь, она заступалась за него, хотя он в ее защите нисколько не нуждался. Ну, и так далее. И все такое прочее. Пока однажды их не застукали прямо в школе как раз в тот самый момент, когда они целовались. И когда их вызвали к директору, он там сказал, что не любит ее. Ну, то есть правду, конечно, сказал, но в такой обстановке. Просто так получилось. Ну, вот и все. Такой вот случай произошел с одним знакомым парнем. Да, я еще не сказал. Она шарахнула ему прямо при всех, словно пощечину влепила: «Подлец» — и убежала… Вот и вся история. — Он все это проговорил единым махом, торопясь и сбиваясь, и, закончив говорить, схватил стакан, глотнул горячий кофе, обжегся и только тогда вопросительно посмотрел прямо в глаза Жене. — Как ты считаешь?

Теперь настала ее очередь поставить свой стакан на серый мраморный круг и так серьезно, словно и на самом деле речь шла о жизни и смерти, взглянуть в дрогнувшие зрачки Романа.

— Все правильно, — серьезно подтвердила она. — Типичный подлец этот твой парень. Хуже не придумаешь. Неужели он не понимает, что это самое настоящее предательство? (Роман передернул плечами.) Я бы такого ни за что не простила, — убежденно закончила Женя. — Ни за какие коврижки. Это звери живут инстинктами, а ведь у него человеческое сердце…

— Других вопросов нет. Все понятно, — через силу улыбнулся Роман.

— Надо всегда быть честным. — Она тряхнула головой. — Чистым и честным. Мы родились не для того, чтобы хватать со стола жизни самые лакомые куски. Или существовать, как существуют деревья или собаки. Ну, пошли, что ли?

Трудный Роман i_009.jpg
Послание тринадцатое. Синицына — Табакову.

«Тибальд! Я так привыкла к тебе — Тибальду, что у меня язык не поворачивается называть тебя Ромео. Пусть уж все остается по-прежнему. Ты чувствуешь, Костя? Мы становимся взрослыми. А я боюсь, не хочу уходить в этот незнакомый нам мир. На пронизывающий ветер. Где надо самой принимать ответственные решения.

Я растеряна. Не могу собраться с мыслями. Кажется, я обманулась в своих ожиданиях. А это такое отвратительное «чуйство» — обмануться… Один человек, назовем его Некто, рассказал мне историю, которая меня очень смутила.

Я ломаю себе голову и не могу найти выхода из какого-то тупика, не могу принять какого-то очень важного решения. Во мне борются жалость и беспощадная непримиримость. Ах, не спрашивай меня, в чем дело.

Костя! Как мучительно трудно победить себя и быть человеком, не теряющим своего «я» даже в угоду себе. Ах, Костя, если бы ты только знал, голубчик, как все это тяжко. Любить — это верить. А если не верить — значит, не любить?..

Женя».