— Это Хенли — несчастье своего отца, не сомневаюсь в этом. И Моузли. Надеюсь, что он приехал не по мою душу. А кто эти женщины?

Вильямсон, который вел такой же уединенный образ жизни, как и его хозяин, покачал головой:

— Я не знаю, сэр.

— Выясните. — Артур замолчал, восстанавливая дыхание. Вдобавок к перенесенным им инсультам, в результате которых он остался парализованным, врачи нашли у него прогрессирующую сердечную недостаточность. Он приехал в «Морской Утес», чтобы умереть и помешать своему внуку узнать правду, пока он еще жив. Понимая, что дни его сочтены, Артур Оуэн проклинал себя, свою болезнь и то, что так долго не решался избавиться от этого проклятого дома, где был когда-то счастлив. Он умирал, и ему было очень страшно. Мысль о том, что он может умереть во сне, не давала ему спать ночами — Артур прислушивался к своему дыханию и с ужасом сознавал, что каждый вздох приближает его к смерти. Если днем он все-таки ненадолго забывался коротким тревожным сном, то просыпался в панике и медленно приходил в себя, осознав, что все еще жив.

— Вильямсон, — позвал он слабым, срывающимся на шепот голосом, — принесите мой дневник. — Грудь его тяжело вздымалась: теперь, даже для того, чтобы дышать, ему приходилось прикладывать титанические усилия.

С глазами, полными жалости, Вильямсон подошел к тумбочке, выдвинул ящик и достал потертую тетрадь. В течение вот уже трех лет старик рассказывал свою историю. Он закончил ее только вчера вечером. Несколько часов понадобилось, чтобы написать последние страницы, поскольку сил у Артура было совсем немного. Казалось, что история, которую он пытается рассказать, высасывает из него последние остатки жизни. Долгими ночами сидел Вильямсон у постели своего хозяина и записывал все, что тот диктовал, старательно скрывая возрастающее чувство изумления. Вчера вечером, когда повествование было, наконец, закончено, Артур посмотрел на своего старого секретаря и друга долгим взглядом водянисто-серых глаз и сказал:

— Теперь вы все знаете. Что вы думаете обо мне после этого, Вильямсон?

Вильямсон медленно закрыл дневник.

— Я думаю, что вы много страдали, сэр.

— Вы знаете, почему я так боюсь смерти? — горько улыбнулся Артур.

— ???

— Потому, что отправлюсь к сатане, Вильямсон.

— О, нет, сэр.

Артур закрыл глаза, и единственная мысль, которая успокаивала его, была о том, что когда-нибудь Генри узнает правду.

— Отвезите меня в постель, — сказал он, отворачиваясь от окна.

Вильямсон помог Артуру устроиться на кровати. Не обращая внимания на протесты старика, причесал ему волосы.

— Привести к вам Генри, сэр?

— Я не собираюсь умирать прямо сейчас, — сказал Артур, пытаясь выглядеть бодрым. Но вдруг лицо его сморщилось, и из глаз потекли слезы. — Не дайте ему узнать правду, пока я не умру. Обещайте мне, Вильямсон.

Вильямсон пожал немощную руку Артура.

— Я обещаю, сэр.

Глава XI

Преподобный отец Моузли сидел на балконе в старом кресле-качалке, уютно поскрипывающем при каждом движении. Балкон был идеальным местом для того, чтобы наблюдать за молодыми людьми, которые в данный момент собрались на газоне перед домом и смотрели через залив на Ньюпорт, Он боролся со сном целых десять минут, но теперь его голова опустилась на грудь, и он тихонько захрапел.

Генри никогда раньше не чувствовал себя таким взволнованным. Он все еще не вполне понимал, почему ему так хочется объяснить Энн мотивы своего поступка. Сейчас он смотрел на «Морской Утес» не обычным любящим взглядом, а взглядом постороннего человека и видел старый каменный, отделанный деревом дом, украшенный нелепыми ангелами. То, что всегда казалось ему очаровательным, теперь выглядело банальным и неуместным. Генри чувствовал себя глупо и злился, что привез Энн сюда. Алекс был прав — она просто посмеется над ним.

— Итак, это — «Морской Утес», — сказала Беатрис, окидывая старый дом скептическим взглядом. — Он… Ну, я бы сказала, что он…

— Он великолепен, — вмешалась Энн, взиравшая на «Морской Утес» с улыбкой. От ее слов сердце Генри чуть не выпрыгнуло из груди. Он обернулся, и снова этот уродливый, угловатый, старый дом вновь превратился в самое любимое место на земле.

— Великолепен? — удивилась Беатрис. — Это «Шато-сюр-Мэр» великолепен, на мой взгляд. Мраморный Дворец — прекрасен, — продолжала она, имея в виду особняк миссис Альвы Вандербилт. — А этот дом, — Беатрис указала на «Морской Утес», — производит впечатление…

— Немногим лучшее, чем лачуга? — предположил Алекс.

Беатрис громко рассмеялась, но сразу оборвала свой смех, когда увидела выражение лица Генри.

— Ах, мистер Оуэн, простите меня, — сказала она, пытаясь сдержать улыбку. — Просто мне трудно представить, что кто-то потратил столько усилий для того, чтобы спасти самый обыкновенный дом. Вы действительно надеялись произвести на Энн впечатление, показав ей «Морской Утес»? — Она махнула рукой в сторону дома, и Генри вспыхнул от ее бестактности.

— Мне этот дом совсем не кажется обыкновенным, — мягко возразила Энн. — Он просто очарователен. У него такой уютный и доброжелательный вид. Он действительно прекрасен.

Генри бросил на Энн недоверчивый взгляд, думая, что она издевается над ним. Но ничто в выражении ее лица не говорило о насмешке. Он улыбнулся Энн и сказал:

— Я тоже так думаю.

— И, тем не менее, он не стоит того, чтобы разрушать из-за него человеческую жизнь, — настаивала Беатрис. Энн перевела взгляд на залив. Внутри у Генри нарастало беспокойство. Он чувствовал, как почва уходит у него из-под ног. Если все будет продолжаться в таком же духе, она никогда не сможет понять того, что ему так хочется объяснить ей.

— Я прошу вас обоих извинить нас, — обратился он к Алексу и Беатрис, — может быть, вы хотите прогуляться по пляжу?

— Если вас не слишком обременит мое общество, мисс Лейден, — сказал Алекс, предлагая Беатрис руку, на которую та с недовольным видом оперлась. И они оба зашагали по газону к лестнице, ведущей на пляж.

Энн стояла спиной к Генри, предоставляя ему возможность любоваться своей стройной фигурой, изящным изгибом шеи, выбивающимися из-под шляпки мягкими завитками волос. Ему очень хотелось подойти к ней, обнять и поцеловать нежный затылок, но он знал, что не имеет на это права. Он откашлялся и заговорил:

— Энн, я понимаю, что это путешествие не является панацеей от горя, которое я причинил вам. Я просто хотел попытаться объяснить вам, что владело всеми моими мыслями два года назад. То, что я сделал тогда, произошло не потому, что я плохо относился к вам. Я сделал это ради спасения «Морского Утеса». — Она напряглась, и он поморщился. — Я не то хотел сказать. Я хотел объяснить вам, что я тогда не мог позволить себе думать ни о чем другом, кроме этого дома. Я был просто одержим мыслями о нем. Я не понимал, не мог представить себе, чем наша свадьба грозит вам. Я знал только, что, женившись, получу свое наследство и, главное, «Морской Утес».

Она повернулась к нему.

— У вас не было намерения жить в браке, не так ли?

— Я считал, что самым лучшим выходом для нас обоих будет быстрый развод. Я думал, вы поселитесь в Нью-Йорке и станете вести уединенную жизнь. Я сумел убедить себя, что вы не будете против этого возражать. Вы понимаете теперь, что тогда я был просто сумасшедшим? — Он робко улыбнулся ей и был очень удивлен, увидев, Что она улыбается ему в ответ. — Вы так прелестны, когда улыбаетесь, Энн, — вырвалось у него вдруг.

Улыбка Энн стала шире. Она говорила себе, что пытается соблазнить его, но истина была в том, что, когда она была рядом с Генри, она просто не могла ненавидеть его. Почему он не вел себя как полный мерзавец, которым она представляла его себе? Почему он оказался ни бессердечным, ни холодным? Постепенно мысль о том, чтобы унизить Генри или разрушить его репутацию, становилась для Энн все более и более неприемлемой.

«План», который они придумали с Беатрис, должен был стать развлечением. Она вспомнила, как они хихикали, представляя Генри на коленях у ее ног, и ее — смеющуюся над ним, небрежно отвергающую его любовь. У них была сотня различных сценариев, которые заканчивались одинаково — она хохочет над поверженным Генри. Но сейчас, глядя на него, Энн не знала, чего хочет — разбить сердце Генри или отдать ему свое.