— Всего хорошего вам обоим. Не может быть более подходящей пары, даже если я и являюсь одним из вас, ну что-то вроде этого. Ну хорошо, теперь, мы прерываем наш контакт, Корина и я. Увидимся утром?

— О нет, о нет! — запнулся я, давясь смехом и слезами, и бросился на колени, чтобы заключить в объятия это тело, чей дух когда-то дал нам жизнь и когда-нибудь похоронит нас, — Оставайтесь. Мы хотим этого, Джоэл и я. И ты, и ты — вы такие же мы. И гораздо более «мы», но, к сожалению, и гораздо менее «мы», — Мы хотим поделиться этим с вами.

Пресвитер взобрался на свою кафедру. Высокий, в белых одеждах, он ожидал там на фоне теней святилища. Свечи озаряли его, и над его капюшоном образовался нимб. Когда в храме установилось полное молчание, он наклонился вперед. Его слова размеренно звучали, обращенные к лицам и камерам:

— «У вас не будет другого Бога, кроме меня, — сказал наш Господь детям Израиля. Вы должны любить ближнего своего как самого себя», — сказал Христос людям. И саги и пророчества всех времен и всех вер предостерегают против спеси, этой высокомерной гордыни, которая вызывает в нас праведный гнев.

Вавилонская башня и всемирный потоп могут быть мифами. Но в мифах содержится мудрость расы, которая безгранично простирается и на наблюдения и на оценки науки. Смотрите сегодня на свои грехи и трепещите!

Идолопоклонство: человек боготворит то, что сделал один. Жестокосердие: человек пренебрегает, да, отказывает своему брату в нужде, развратничает в поисках приключений. Спесь: человек объявляет себя лучшим творением Господа.

Вы поняли, что я хочу сказать. Пока несчастная Земля взывает о помощи в тяжкую минуту, сокровища выбрасываются на ветер в пустоту космического пространства. Хозяева Луны мало заботятся о своих ближних. А о Боге и вовсе позабыли.

Идти в поисках знаний, как за заходящей звездой, вдаль за возможные границы человеческой мысли — вот пара строк, которые цитируются сегодня. Улисс — вечный искатель. Позвольте напомнить вам, что эти строки как раз не имеют никакого отношения к гомеровскому страннику, а относятся к Дантову путешественнику по аду, разрушая все ограничения, которые предопределило божественное Провидение.

И все же каким маленьким, родным и понятным был его грех! В нем не было такого ледяного высокомерия, каким нынче обливают нас безликие инженеры межзвездного проекта. Их отношение — это презрение к Богу и человеку. Для того чтобы мы смогли нарушить гармонию звезд, мы должны создавать из металла и химических веществ грязные карикатуры на произведения Господа, мы и в самом деле верим, что с помощью этих электронных трюков мы сможем вдохнуть в них души.

Нат, макак-резус, удрал на свободу. Для него была выделена лаборатория в половину кабины, место, где он мог жить, просто и основательно оснащенное, где не было ничего такого, что он смог бы сломать. Во всяком случае, он не был непереносимо озорным. На воле было неограниченное пространство и деревья, где он мог резвиться. Поэтому, будучи в помещении с Кориной и Джоэлом, он почти всегда придерживался тех правил, которым они обучили его.

Его желание удовольствий могло происходить из воспоминаний об одиночестве. Он устал от сидения в клетке, после того как его вырастили в пробирке. (Его тело на самом деле существовало дольше, чем тела человеческие.) У него не было никакой компании, за исключением крыс, морских свинок, культур тканей и тому подобного — и, конечно, машины, которая ласкала и ухаживала за ним. То, что этот робот часто разговаривал, гладил и исследовал его, делалось для того, чтобы сохранить сознание этой обезьяны. Когда наконец его обняло существо из плоти и крови, какая бездна в его сознании была неожиданно заполнена!

И что это дало другим? Он следовал за ними по пятам, он ездил верхом у них на плечах, по ночам он разделял с ними постель.

Но сегодня в третий раз пошел дождь, холодный, осенний. Хотя Корина и дала этой планете под номером восемьдесят два в созвездии Эридана название Глория, у нее были свои времена года, и теперь подходило время темноты. Пара оставалась в доме, и Нат стал беспокойным. Без сомнения, перемена в его друзьях вызвала некоторую тревогу.

Здесь должно быть весело. Хижина была довольно просторной для двоих. Она не столько уютна, сколько красива — от структуры волокон дерева до отливающих кристаллами камней камина. Пламя играло в очаге, они смеялись, дым из камина придавал воздуху коричный привкус, их лампа освещала мебель и земные пожитки — их Джоэл с Кориной сделали летом, которое уже кончилось, — вплоть до разбросанных катушек аудиовизуальной библиотеки и нескольких любимых картин: сумерки за оконным стеклом, по которому стекал вниз дождь. За закрытой дверью гудел ветер.

Джоэл сидел сгорбившись за письменным столом. Он в последнее время не принимал ванны и не брился, волосы его были растрепаны, одежда помята, и от нее исходил неприятный запах. Корина следила за собой лучше, только пыль по углам да невымытая посуда в раковине говорили о том, чем она пренебрегала, пока он пытался охотиться. Она растянулась на постели и слушала музыку, хотя звон в ушах осложнял эту задачу.

Они оба исхудали. Их глаза ввалились, губы и языки стали шершавыми. На сухой коже их лиц и рук выступила сыпь.

Джоэл отбросил логарифмическую линейку.

— Черт! Я не могу сосредоточиться, — чуть не закричал он, — Пропади пропадом эти анализы! Какая от них польза?

Ответ Корины был резким:

— Они просто могут показать, что у нас не так и как это исправить.

— Предатель! Я даже спать нормально не могу, — он повернулся на своем стуле, чтобы бросить вызов ничего не делающему роботу, — Ты! Ты, чертова самодовольная машина, где ты там? Чем ты занимаешься?

Губы Корины обезобразились тиком.

— Они заняты, они находятся на орбите, — сказана она. — Предлагаю и тебе последовать их примеру.

— Угу! Точно так же, как и ты?

— Точно так же, как ты помогаешь мне делать работу по дому, сэр Свежеиспеченный Биохимик, — Она начала было вставать с постели, но потом оставила эту попытку. Слезы жалости к себе полились у нее из глаз, — Олаф не стал бы закатывать такой истерики, как ты.

— А Мэри не валялась бы в постели, ничего не делая, — сказал он.

Однако обмен любезностями вдохновил его на прерванный труд. Интерпретировать результаты газовой хроматографии неизвестных компонентов — довольно непростая задача. Когда у него появились галлюцинации, когда графики, которые он нарисовал, стали расползаться в разные стороны, извиваясь, как червяки…

…из кладовки раздался грохот. Корина вскрикнула. Джоэл, вздрогнув, вскочил. Мука и осколки кувшина волной прокатились по полу. За ними вывалился Нат. Он встал посреди обломков крушения и бросил на людей взгляд изумленной невинности. «Вот это да, — как будто говорил он, — как это произошло?»

— Ты паршивый маленький подлец! — заорал Джоэл, — Ты же знаешь, что тебе не позволено прикасаться к полкам! — Он бросился и встал над животным, — Сколько можно! — Сопя, он схватил Ната за шиворот. Тоненький писк боли и ужаса послышался у него под рукой.

Корина встала.

— Оставь его, — сказала она.

— Чтобы он смог закончить этот… эти разрушения?

Джоэл сильно бросил обезьяну о стену. Было видно, как он ударился. Нат лежал, корчась и завывая.

Комната наполнилась тишиной, слышен был только ветер.

Корина смотрела на Джоэла, а он смотрел на свои руки, как будто они совершили это не по его воле, а сами по себе. Наконец, она заговорила, совершенно монотонно:

— Убирайся! Ты — дьявол! Уходи!

— Но, — он запнулся. — Но я не хотел.

Она не сводила с него глаз. У него начался новый приступ гнева.

— Этот паразит сведет меня с ума! И ты это знаешь! Мы могли бы умереть из-за него, а ты все равно льешь над ним слезы, мне смотреть на это тошно!

— Правильно. Обвиняй его в том, что он остался здоров, когда мы — не совсем. Я такое в тебе обнаружила, чего и не ожидала никогда прежде.