Постоянно производились опыты с метанием бомб. Александр Михайлович старался всегда присутствовать при этом и умолял дать ему попробовать метать.

Скоро Ахи-Ярви стало центральным местом хранения взрывчатых веществ и экспериментов с ними. Был организован целый ряд передаточных пунктов в близлежащих дачных местностях, главным образом по железнодорожной линии от станции Перки-Ярви до станции Куоккала.

Так продолжалось до начала реакции, когда партия была вынуждена ликвидировать боевую группу. Тогда началась не менее сложная и ответственная работа по очищению складов и подысканию долговременных хранилищ. И в этом деле Александр Михайлович проявил себя с исключительной энергией. Ахи-Ярви скрыло в своих лесах и укромных местах много всякого рода оружия и взрывчатых веществ. Вырывали склепы, в которые замуровывали ящики. На ящики настилали бревна, которые засыпали землей. Затем клали дерни мох, а сверху сажали деревья. Вокруг этих мест рубили лес и устраивали завалы из деревьев, чтобы трудно было до них добраться. Был случай, когда бревна такого хранилища подгнили и в яму провалилась корова, но местная полиция решила, что склад остался от давних времен, о чем и было сообщено в газетах. Так никто и не догадался о подлинном происхождении найденных снарядов и оружия.

Из своеобразных партийных заданий, которые выполнял Александр Михайлович, следует отметить его “женитьбу” на сестре фабриканта Шмидта, трагически погибшего в тюрьме во время Московского восстания в декабре 1905 года. Перед смертью Шмидт завещал свое состояние большевистской фракции РСДРП. Сестра его Елизавета Павловна хотела немедленно выполнить его волю, но, будучи несовершеннолетней, не могла этого сделать. По инициативе Л. Б. Красина, ЦК партии предложил ей устроить фиктивный брак, чтобы она попала под опеку “мужа”, который передал бы партии полученное наследство. Елизавета Павловна согласилась.

Вначале кандидатом в “женихи” намечали меня, о чем сохранилось подтверждение в виде письма Л. Б. Красина Алексею Максимовичу Горькому и М. Ф. Андреевой. Вот выдержка из этого письма: “…придется убеждать Николая Евгеньевича жениться. Дело слишком важно, приходится всякую сентиментальность отбросить в сторону и прямо уговаривать Н. Е., так как мы не имеем другого кандидата. Важно, чтобы и Вы и Мария Федоровна прониклись этими доводами, так как без Вашего содействия я не уверен, чтобы нам удалось уговорить Г. Ф….” (Г. Ф. - “Герман Федорович” - кличка Н. Е. Буренина).

В конце концов по моему предложению остановились на Александре Михайловиче, который после некоторых колебаний согласился стать “женихом” и выехал в Женеву для выполнения задуманного.

Выбор пал на Александра Михайловича Игнатьева потому, что положение его очень этому благоприятствовало. Отец его был генерал, действительный статский советник, помещик, дворянин, и женитьба с внешней стороны была совершенно оправданна. Александр Михайлович выехал в Женеву. На заседании, на котором присутствовал Владимир Ильич Ленин, “смотрели жениха”. Несмотря на его протесты (“Я привык к боевой деятельности, разрешите мне не жениться!”), вопрос был всё же решен положительно.

Начались окончательные переговоры с Елизаветой Павловной. Виктор Таратута-ее возлюбленный - старался никого не допускать к ней, указывая, что должен охранять ее спокойствие, ссылаясь главным образом на то, что она беременна и ей неудобно официально венчаться в церкви. Однако Елизавета Павловна при личном свидании дала свое согласие на всё, что от нее требовалось, и решено было венчаться в Париже, в русской посольской церкви.

Резкая перемена произошла в жизни Александра Михайловича. Из профессионального революционера, жившего напряженной жизнью, полной приключений, ежеминутного риска, ему сразу надо было переключиться на роль беспечного богача, прожигающего жизнь за границей. Только что он спасался от русских шпиков - и вдруг Париж, богатый отель, свидание с царским консулом. Но отступать нельзя было. Князь Кугушев, выхоленный царский чиновник, принял богатого жениха вне очереди. Поигрывая золотым браслетом, он усадил Александра Михайловича в кресло в своем роскошном кабинете. Прежде всего он поинтересовался, знает ли Игнатьев Париж.

- Какие женщины! Какие лошади! Цветы! Пальчики оближете! Хотите, я буду вашим чичероне? Такие местечки покажу…

Александр Михайлович ответил, что все перечисленные соблазны его мало интересуют.

- Мне интересны музеи, театры, опера… Консул взял другой тон:

- А, понимаю, вы ме-це-нат, - протянул он. - Но почему вы женитесь на купчихе? - В тоне консула прозвучало презрение.

Очень хотелось Александру Михайловичу поколотить вылощенного князя, но надо было выдержать свою роль до конца. Жившие в Париже товарищи немедленно приняли участие в общем деле. Так, например, один из них, Саша Волковысский, ранее энергично работавший в боевой группе и бежавший от жандармов в Париж, взял на себя заботу приодеть “жениха”. Он повел его к лучшему портному.

Александру Михайловичу было неловко от проявленного к нему необычайного почтения. Француз обхаживал его со всех сторон, не знал, где и как посадить, расспрашивал о его капризах, стремился пойти навстречу малейшей прихоти заказчика. Александр Михайлович не понимал, почему ему оказывается такое внимание и, только получив шикарное пальто и сюртук, случайно выяснил причину любезности портного. Во внутренних карманах были вшиты ленточки с напечатанными на них фамилией владельца фирмы и именем заказчика: “Compte Ignatieff” (“Граф Игнатьев”).

Волковысский, так отрекомендовавший портному заказчика, сконфуженно объяснил, что ведь ничего плохого в этом нет, - он посоветовался с товарищами, и они решили, что “для дела хорошо, и портному удовольствие”.

Владимир Ильич Ленин принимал живое участие в этом деле. Александр Михайлович ездил к нему в Женеву. Владимир Ильич давал советы, как надо держать себя.

Венчание происходило по всем правилам в посольской церкви. Шафером был Михайлов, известный в подполье как “Дядя Миша”. Будучи еще студентом, он был приглашен репетитором к детям фабриканта Шмидта, и благодаря ему они прониклись революционными идеями.

При венчании произошел курьез. Когда священнику пришло время сказать “поцелуйтесь”, он посмотрел на Елизавету Павловну и сказал:

- Вы, очевидно, уже раньше поцеловались, но это ничего. Господь бог благословит ваш брак.

Родившийся впоследствии младенец, так же как и последующие дети, получил фамилию Игнатьев.

Для видимости на имя Александра Михайловича была снята и хорошо обставлена квартира в четыре-пять комнат, а Виктор Таратута числился “другом дома”, что для Парижа вполне естественно.

Фактически Александр Михайлович жил в каком-то захолустном доме, в комнатушке на седьмом этаже. У него постоянно ночевали товарищи, эмигрировавшие из России.

Следует отметить, что некоторые проекты Александра Михайловича, как человека увлекающегося, отличались и авантюризмом. Таким был проект похищения Николая II из Нового Петергофа.

Царский конвой состоял из уроженцев Кубани, главным образом из потомков запорожских казаков. Жили они в Новом Петергофе обособленно от всего остального населения. Надо сказать, что у конвойных царя были свои претензии к царскому двору. Их чувства страдали от того, что на высшие командные должности в казачьих войсках назначались представители русского дворянства, в том числе выходцы из остзейских баронов, причем они особыми актами вносились в списки казаков той или иной станицы.

До казаков доходили слухи, что молодая царица, немка по национальности, покровительствует немцам, делает их командирами, губернаторами. Конвойные были убеждены, что всё это делается без ведома царя, и хотели использовать свою близость ко двору, чтобы открыть царю глаза на всё.

Один из знакомых Александра Михайловича Игнатьева - Владимир Александрович Наумов - служил в конвое и предложил использовать настроение казаков для революционных целей.

Александр Михайлович говорил, что конвойные ему очень нравятся, что это самые красивые люди в Петербурге. С увлечением рассказывал он, как красавцы-конвойные, собирая к себе на “круг” окрестных кухарок и горничных, пели свои казацкие песни, танцевали лезгинку, гопак. Описывал их лица оливкового цвета, носы с горбинкой, белые зубы, блестевшие при улыбке. Постепенно Александр Михайлович завоевал доверие конвойных, которые охотно рассказывали ему о своей жизни. Они жаловались на “немчуру”, говорили о том, как презирают сновавших вокруг сыщиков. При случае конвойные били этих сыщиков смертным боем. “Эти сволочи переодеваются, - заявляли конвойные. - Подумаешь, барин с тросточкой, а мы грудью стоим за царя, сутками с коня не слезаем”.