Сокрушенная лавиной доводов стратегического характера, Клодия замялась.
– Но…
– В чем дело? Боишься, что не сможешь дать задний ход, когда все будет предано огласке? – голос его стал подозрительно нежным. – Сможешь, да боюсь, не изящно. Пресса возликует, если ты от меня уедешь до того, как приехала! Примутся вынюхивать почему, а ты сама знаешь, каковы репортеры, если запахнет скандалом… Да как он смеет говорить о ее страдальческом прошлом столь беззаботно?
– И это все, что ты хочешь мне сказать? – напряженно спросила она, подавляя желание швырнуть телефон через комнату.
А он как будто совсем не боялся. В голосе его сквозило невыносимое самодовольство, она же чувствовала, что ее подавляют, что ею помыкают. Она делает именно то, что ей отчаянно хочется, к чему же это необъяснимое желание разрыдаться?
– Да, – сказал он с наглым апломбом. – Кроме того, что я обратился в соответствующую контору и сегодня вечером тебе помогут перевезти твои вещи. Много времени это не займет, благо ты едва ли успела сама купить мебель. Я бы сам за тобой заехал, да у меня допоздна совещание, так что я распоряжусь пригнать к тебе машину и ты ко мне сама доедешь. Увидимся у меня около восьми, к ужину; позвони моей домоправительнице и скажи, если тебе чего-нибудь хочется. Идет?
И мигом дал отбой, прежде чем она успела шваркнуть трубкой. Да, уж он не допустит никаких случайностей, не даст ей подумать! Все происходило со страшной скоростью. Клодию охватило ужасное ощущение, будто судьба стремительно кидается к ней, а не ожидает кротко, пока она свернет на избранную ею тропу.
– Теперь я, наверно, буду кое-что выполнять по связям, если будет что, – торопливо добавила Клодия, а Саймон все смотрел на нее, озабоченно хмурясь.
И Морган выдвинул этот же вариант, когда воспользовался гнетущей тишиной, воцарившейся в кухне после взрыва этой бомбы. Он пробормотал, что, дескать, если жизнь с ним окажется чересчур уж спокойной и лишенной волнений, то пусть она занимается на здоровье устрашающим собранием его компьютеров и устроит себе домашнюю контору. Горячий блеск его глаз при этом как бы говорил, что чего-чего, а волнений при их совместной жизни хватит. Вспомнив потрясения нескольких прошлых недель, она вполне могла этому поверить!
Саймон сжал губы.
– Не могу ничего обещать, Клодия. Вы ведь знаете, почти все дела мы ведем на месте.
– Ах, да я не об этом. – И неловко покраснела от лукавого упрека. – Я хочу сказать, если вы не против дать мне рекомендацию…
Он согласился, не без оговорок, за которые Клодия не могла его упрекнуть. Саймон был сам такт, но она знала, что при известии о том, что ее новая карьера заключается в проживании под одной крышей с Морганом Стоуном в качестве его любовницы, он, вероятно, счел бы себя обязанным предостеречь ее от такого крайнего безрассудства. А ей наставлений об этом не нужно: все это она отлично знает и так.
В Веллингтоне Клодии не с кем было поделиться, из-за чего она чувствовала себя и в одиночестве, и одновременно по-странному в безопасности. Одиночество ограждало ее от личной ответственности за свои поступки, ибо думать приходилось только о себе, огорчать же тем, что она следует зову сердца, а не диктату здравого смысла и совести, – некого. Да, ей придется опять, оказавшись у всех на виду, выносить косые взгляды и сплетни сослуживцев, когда она останется здесь на месяц, но она это выдержит, пока будет уверена, что вечером отправится домой к Моргану…
А домой она будет отправляться в сверкающей новой игрушке!
Она совсем забыла, что Морган упоминал о машине, и когда в тот же вечер ей вручили изящное эмалированное кольцо с ключом, Клодия заставила себя дождаться, чтобы грузчики вынесли последний ящик с ее пожитками, и уложила одежду, прежде чем спуститься посмотреть, что за автомобиль он ей одолжил.
Вместо ожидаемой скромной малолитражки на улице стоял, уже привлекая внимание прогуливающихся вечером по набережной, тот самый «гринвуд-корвет», которым Клодия так восхищалась во время первого посещения автомобильного салона.
Сперва она сочла себя страдающей манией величия, потом несколько минут неуверенно сидела за рулем, прежде чем заглянуть в перчаточный ящик, где, по словам пригнавшего машину, ее ждало письмо. Да, там находился конверт с элегантной монограммой «Морган и сын» и ее именем, написанным четким, хлестким почерком.
Если бы Клодия не была уже влюблена в Моргана, то бесповоротно влюбилась бы, прочитав соблазнительную записку, сложенную над паспортом автомобиля. Чудовищная роскошь подарка могла бы смутить ее, но сердце растаяло от слов, сказавших ей, что дело не в стоимости. В этой причуде она отказать ему не могла. Писал он просто:
«Каждый раз, когда я смотрю на эту машину, то думаю о тебе. Не могу себе представить у нее другую хозяйку, не в силах сосредоточиться. Сексуальный автомобиль для весьма сексуальной дамы. Наслаждайся».
И Клодия наслаждалась. Бесстыдно. Сперва неуверенная, она преисполнилась решимости одолеть страх и вскоре научилась обращаться с такой мощной машиной, каждый день носясь по Приморскому шоссе взад и вперед, и открыла необычайное, покоряющее очарование в вождении изумительно сработанной машины. За рулем она впервые по-настоящему поняла одержимость Криса, хотя повестка в суд за превышение скорости во время четвертого выезда излечила ее от удальства. Отчаянной она будет не на шоссе!
Оказалось, что первые недели, пока она приспосабливалась к тому, что все неприкрыто рассматривают ее как сожительницу Моргана Стоуна, легче, нежели она предполагала. Общей реакцией была скорее зависть, чем осуждение. Прежде всего, к забаве Моргана и огорчению Клодии, экзотический автомобиль привлек внимание прессы больше, чем личные аспекты их связи. Самым провокационным суждением была смехотворная догадка, будто Морган подарил Клодии «корвет» для участия в «пятисотке». От этого домысла самодовольная улыбка сошла с лица Моргана, и он пресек эту болтовню с помощью дружеских связей куда менее добродушно, чем обычно.
Эти немногие недели она жила в хрупком мирке полнейшего счастья, дорожа каждым отпущенным днем больше, чем каким-либо другим, что даровал ей Морган. Она была лихорадочно занята, ибо гонки приближались, и втайне испытывала вражду к любому мгновению, вырванному реальностью из ее прекрасной, сказочной жизни с Морганом. Конечно же, оно не могло длиться вечно, это дерзновенно-беззаботное существование, и как-то во второй половине дня, когда Клодия вернулась домой значительно раньше обычного, чтобы воспользоваться изысканно-маленьким компьютером Моргана, чтобы сделать одну из последних своих рекламных программ для отеля, мирок этот рухнул.
Войдя в большую спальню, которую она разделяла с Морганом, Клодия сбросила жакет и расстегнула блузку, губы ее чувственно изгибались, пока она прикидывала, в каком платье встречать Моргана. Поскольку расписание у него менее жесткое, он обычно приходил домой первым, и ей хотелось приятно удивить его. А элемент сюрприза, как она чувствовала, будет важным для сохранения его интереса к ней, когда новизна их отношений померкнет.
И тут из ванной с дверьми, ведущими в спальню, вышел Марк. Клодия застыла и кровь прихлынула ей к лицу, когда она увидела на его красивом лице растерянность и осуждение.
– Мне рассказали, но я не поверил, – дергано и хрипло проговорил Марк, он явно был потрясен. – Право же, я решил, что это чья-то дурацкая, пошлая шутка. Но ведь это правда? Вы живете здесь. Спите с ним…
– Я…
Клодия беспомощно шевельнула руками. Он явно сделал выводы, увидев содержимое полуоткрытого гардероба и целую гору косметики рядом с одеколоном и бритвенным прибором отца на полке в ванной.
– Я не сообразила, что вы так скоро вернетесь, – сглупила она. – М… ваш отец сказал, что вы еще несколько недель пробудете в Европе…
– То есть это временно? Вы собирались выехать до моего возвращения, чтобы я ничего не узнал? – безжалостно спросил он.
– Нет! – Ужас охватил ее при мысли о том, что она и не подумала об осложнениях, которые возникнут, когда Марк вернется. Хватая вслепую счастье, Клодия позволила себе забыть, что он вообще существует. – Мы… я… я тут всего несколько недель… Это как-то уж так… вышло… – объясняла она, отчаянно пытаясь застегнуть дрожащими руками блузку.