— У меня тут двоюродная бабушка и сестра. А вот фамилию я их не знаю, — как есть призналась Маша.

В голове мелькнула мысль: жаль, что я не умею без контакта внушать сразу нескольким людям. Это так облегчило бы задачу…

— А имена у бабушки и сестры есть? — не унимался полицейский.

— Да, Клавдия Семёновна и Светлана. А что?

Но полицейский потерял уже к ней интерес и, кивнув коллеге, забрался обратно в машину.

— Удачного пути, — протягивая документы, произнёс ГИБДД-шник.

Что-то здесь было не так. Ну, понятно было бы такое внимание где-нибудь на подъездах к элитным базам отдыха, мало ли какой нувориш там отдыхает, может, и мэр даже или депутат какой, а тут-то что? Где-то глубоко внутри засело нехорошее предчувствие. Внутри деревни дорожные работы ещё велись. Посёлок зимой выглядел заброшенным. В сгущающихся сумерках, на фоне белых сугробов, проплывали мимо мрачные окна домов. Нигде ни единого лучика света. Может, перебои с энергоснабжением? Хотя и собак не слышно. Раньше стоило проехать по деревне, и начиналась такая перекличка, что по голосам всех псин пересчитать можно было. Однако вон в доме Клавдии свет горит. Видно его издалека. Где все? Ну дачники, оно понятно, может, и понаедут: выходные-то ещё не начались. Но остальные? Неужто все съехали?

Маша запарковала машину, вошла во двор, ожидая, что вот сейчас откроются двери и выйдет заслышавшая шум Клавдия, но никто не вышел. Девушка постучала в окно. Тишина. Волнение накатило новой волной, и она заскочила в дом. Одна комната — свет горит — пусто. Вторая так же. Кухня — никого. Светкина комната — пусто. Что-то остановило девушку перед входом в бабушкину спальню. Несмотря на то, что в доме было жарко натоплено, по коже пробежал холодок. Маша неуверенно толкнула дверь.

В кресле возле кровати дремлет Света, держа за руку лежащую на постели до невозможности истощенную Клавдию. Бледные впавшие щеки старухи шелохнулись, приоткрылись поблёкшие глаза, и в них мелькнуло облегчение. Сухонькая, словно обтянутая пергаментом, трясущаяся рука медленно протянулась навстречу к гостье.

— Я уж думала, не дождусь тебя, девонька, — голос прозвучал ломко, скрипуче.

Такое предисловие очень не понравилось Маше, что-то было в нём знакомое. Удивительно, Света по-прежнему дремала, не замечая, что кто-то пришёл.

— Я её усыпила, — проскрипел голос. — Лучше так. Целее будет. Тут защита. А выйдет — сгинет. Увези её, Машенька. Хотя бы в город забери.

Девушка стояла, ничего не понимая. На тебе, съездила на праздники к родне. Патошино и так ассоциировалось с проклятыми снами, ведьмой и прочим малоприятным, но это уже перебор.

Старуха всё также тянула руку к гостье, и Маша не выдержала, подсела рядом.

— Возьми, — проскрипела Клавдия. — Ты всё поймёшь.

Решив, что та желает ей что-то отдать, Маша коснулась руки, и вновь в глазах девушки взорвались миллиарды искр, тело свело судорогой и отпустило. Маша посмотрела на свою занемевшую кисть — ничего. Взглянула на Клавдию и отшатнулась: знакомое выражение блаженства и покоя. Рядом зашевелилась Света.

— Ой… прости, я уснула, — как-то вымучено улыбнулась она. — Ой… что с ней?

— Она умерла, Свет, — тихо ответила Маша.

Ей не надо было касаться тела усопшей, чтобы понять это.

Откуда-то пришло знание о происходящем в Патошино и о том, что надо делать. Повернувшись к сестре, Маша взяла девушку за руку, взглянула в глаза и произнесла:

— Так ей будет лучше, она отмучалась. Не страдай, не плачь, отпусти её. Она любила и всегда будет любить тебя.

Света преданно смотрела в глаза сестры, и Маше вновь стало противно. Опять она вмешивалась в чужую жизнь, навязывала не свойственные ситуации чувства. Но лучше так, чем девчонка будет изводиться.

— Ты не выйдешь из этого дома до нашего отъезда. Радуйся тому, что она умерла не в муках, а с улыбкой на устах. Мы уедем в город. У тебя будет своя квартира. Это будет твой лучший Новый год. Ты проживёшь долгую счастливую жизнь без ворожбы и суеверий, — завершила девушка и отстранилась.

Ей казалось, что её руки испачканы какой-то мерзкой липкой грязью, желая смыть её, девушка выскочила в кухню и начала плескаться в умывальнике.

— Приготовь поесть, — деланно будничным голосом произнесла она и с удивлением отметила, что Света беспрекословно подчинилась.

Ну, а ей теперь предстояло заняться похоронами. Решив не тянуть, она поехала к выезду на трассу, где в последний раз видела сотрудников полиции. Уж они-то точно подскажут, куда ей обратиться в этой глуши.

— Тебе клюв бы оборвать за такие вести! Синица, мать твою… да вы что тут, охерели все? — вместо сочувствия вылупился на девушку полицай.

После долгого виртуозного мата, перемежаясь им же, была высказана краткая картина происходящего: все, кто не съехал в другие населённые пункты — исчезли. Кого-то начали разыскивать соседи, когда оные ещё имелись, кого-то приезжавшие на выходные родственники. Уже месяц, как в деревне остался всего один-единственный жилой дом, о котором Маша и принесла невесёлую весть. Посёлок буквально вымер. Да мало ли куда по пьяни или по дури угуляли жившие в Патошино три с половиной калеки, но исчезновение четверых дорожных рабочих за последний месяц поставило всех на уши.

— Говорил я этому идиоту — останови строительство! Нечисто здесь, мать его так! Да куда там! У него ж как у того гуся бабок, что ему люди-то?.. — не унимался полицейский.

На шум сбежались и другие сотрудники правоохранительных органов. Их теперь тут дежурить заставляли. А на носу Новый год, и, понятное дело, их это не устраивало. С горем пополам девушка выяснила всё, что требовалось, и даже упростила себе задачу. Двое из патрулировавших освидетельствовали смерть, созвонились с необходимыми службами в райцентре и велели утром ждать машину.

К наступлению выходных всё было закончено. Сестру разок из дома Маша всё же выпустила. Не смогла отказать ей в праве проститься с бабушкой на кладбище. Перед тем настояв, чтобы Света заблаговременно упаковала свои вещи. Девушка безропотно подчинилась, вызвав у Марии очередной укол совести.

По возвращению в город, Маша первоначально поселила девушку у себя. Из квартиры доставшейся ей от Валентины, ещё предстояло выселить квартирантов.

Маша ощущала, как её буквально переполняют новые знания и возможности. Но использовать их не хотела. Каждый раз, применив какой-нибудь фокус из арсенала полученного в наследство от родственниц, она долгое время ощущала себя грязной.

Новый год прошёл как в тумане. Желая хоть чем-то порадовать сестру, Маша заказала столик в дорогом клубе. Ей было больно смотреть на то, с какой бесшабашностью проводит время девушка. Но лучше уж так. Иначе лила бы та слёзы в подушку, — вздыхала Маша. В свои неполные двадцать шесть она ощущала себя слишком старой для всей этой мелочной суеты, пусть хоть девочка несознательно, по чужой указке, но радуется жизни.