Все это говорит о том, что Шнабель сохранял свой пост в техасском сенате не потому, что он был робким и осторожным бюрократом. Однажды, когда посетитель столичной квартиры Шнабеля осведомился у его жены Надин, каким образом ее муж устроил на стене целую выставку из советского гранатомета, автоматов АК-47 и других видов оружия, захваченного во время афганской войны, она ответила: «Знаете, правило Чарли гласит: “не обращай внимания на правила”».

Шнабель был своеобразной техасской легендой. Несмотря на его склонность испытывать судьбу, сенаторы, давно знакомые с ним, убеждены в том, что он никогда не делал ничего дурного. Они пришли к выводу, что Шнабели этого мира — те, кто заставляет систему работать, несмотря на ее сопротивление. Был лишь один досадный инцидент, связанный с обвинением в политической услуге, которую он оказал для финансирования университетской спортивной программы. Шнабель предстал перед судом, но отделался легким приговором с формулировкой о «некорректном поведении». Старые сенатские друзья выступили в его защиту, а в своем заявлении для прессы Шнабель подчеркнул: «Я всегда делаю, что могу для американского спорта».

В конце 1984 года Уилсон позвонил Шнабелю и предложил занять пост его административного советника вместо Симпсона. Ответ был отрицательный. За годы Шнабель получил много других заманчивых предложений о работе в Вашингтоне, но ему нравилось жить в Техасе. Он любил свой стадвадцатилетний сельский дом в окрестностях Остина, любил охоту и рыбалку и казался неотъемлемой частью техасской жизни — человек с таким количеством должников мог провести остаток своей жизни, просто возвращая оказанные услуги.

«Не отказывайтесь, — умолял Уилсон по телефону, — можете не беспокоиться об охоте. Я член подкомиссии по оборонным ассигнованиям, и вы сможете летать и охотиться повсюду, где есть наши базы. Там о вас позаботятся».

Это любопытное предложение привлекло внимание Шнабеля, и когда Уилсон прислал ему билет на самолет и командировочные для визита в столицу, он принял приглашение. Сначала он был настроен решительно, но вашингтонская романтика подействовала на него, а Надин, присоединившаяся к нему в этой поездке, нашла родственников, живших поблизости. Она хотела остаться.

На следующий день Шнабель приобрел дом и умышленно скрыл этот поступок от Уилсона, когда встретился с ним для окончательного разговора. «Я напомнил ему, что по-прежнему беспокоюсь насчет охоты», — вспоминает хитроумный переговорщик. Уилсон скрепил сделку, твердо повторив свое обещание: «Можете не беспокоиться насчет охоты».

В фотоальбомах Шнабеля того времени можно найти немало кровавых подтверждений того, что Уилсон выполнил свое обещание. На фотографиях изображен конгрессмен в камуфляжной форме в окрестностях военной базы, с луком и стрелами, держащий за рога убитого Бемби с нежной мордочкой. На другой фотографии Шнабель и спикер техасского конгресса Гиб Льюис широко улыбаются в камеру. Двое старых приятелей находятся в северном Пакистане на бывшем Шелковом пути из Китая в поисках почти вымершего горного барана. Это животное внесено в главный список Красной книги, но Шнабель с гордостью объясняет, что президент Зия уль-Хак лично отменил запрет и предоставил уважаемому помощнику конгрессмена официального проводника и «мерседес» для охоты.

На одной особенно мрачной серии фотографий можно видеть грузовой пикап, нагруженный тушами оленей, добытых на территории военно-морской базы Индиан-Хед в Мэриленде. Шнабель объясняет, что этот смертоносный урожай был результатом ночного охотничьего похода группы «морских котиков» под его руководством. Каждый из них носил очки ночного видения и кричал «Аллах акбар», прежде чем разрядить свое мощное оружие в ничего не подозревающую добычу. Оленина, должным образом благословленная перед убийством, пошла на корм афганским фундаменталистам, находившимся с визитом в США.

До прибытия Шнабеля Чарли Уилсон единолично отстаивал интересы афганской программы в Конгрессе. Его советники редко знали о том, что замышляет конгрессмен. Но Шнабель был инициативным человеком и обладал врожденным умением ладить с людьми, поэтому он стал заводить друзей среди моджахедов, посещавших офис конгрессмена.

Шнабель признает, что сначала его привлекало не благородное дело борцов за свободу, а романтика приключений. «Я разговаривал с моджахедами, когда они приходили в офис, и спрашивал их: “На кого можно поохотиться в Афганистане? Я хочу завалить какого-нибудь крупного зверя”. А они отвечали: “Отправляйся в Паншер, там лучшая охота в мире — в Паншерской долине”». Если другие американские искатели приключений, увлеченные Афганистаном, хотели попасть в Паншер для того, чтобы встретиться с Ахмад шах-Масудом, то Шнабель стремился в долину Масуда по совершенно иной причине. Он отчаянно хотел попасть в Паншер, потому что там водились горные бараны и козероги.

Во всем, что касалось Афганистана, отношения Уилсона со своим административным советником были крайне эксцентричными. Они никогда по-настоящему не координировали свои усилия, и Уилсон редко подключал Шнабеля к своим делам с ЦРУ. Но он всегда поощрял афганские интересы своего помощника, и вскоре двое мужчин пришли к негласному взаимопониманию.

Шнабель получил от Уилсона благословение на угрозы в адрес бюрократов от его имени; он мог привозить моджахедам контрабанду и составлять письма с необычными запросами о содействии, скажем, со стороны пакистанской разведслужбы, подписывая их «Чарльз Уилсон». По мере того как преданность Шнабеля афганскому делу росла, он стал действовать от имени Уилсона с такой быстротой и эффективностью, что Абдул-хан, один из легендарных афганских командиров и любимчик американских репортеров заметил: «Нам казалось, что мы имеем дело с двумя Чарли одновременно». Президент Зия, получивший в подарок техасскую шляпу ручной работы, стал нежно называть Шнабеля «Другой Чарли».

В сущности, за эти годы Чарли Шнабель вжился в роль виртуального Чарли Уилсона. В результате он значительно усилил способность Уилсона влиять на ход событий. В течение этого периода настоящий Уилсон двигался по высокому пути покровителя и защитника афганской программы ЦРУ. Между тем Шнабель в качестве представителя конгрессмена был возмутителем спокойствия и устраивал выходки в стиле Гордона Хамфри, который рассматривал Агентство как противника. Сам Шнабель видел в ЦРУ большую проблему и даже упрекал своего босса в соглашательстве. Но он простил Уилсону этот грех, потому что оба они играли в старую добрую игру под названием «хороший и плохой полицейский».

Без какого-либо прямого указания Шнабель вскоре стал заниматься черновой работой, помогая пугать бюрократов, в том числе из ЦРУ, и изобретая такие способы поддержки моджахедов, которые даже Уилсон не смог бы осуществить в открытую. Некоторым образом он превратился в темного двойника Чарли Уилсона, имевшего свободу действий при негласном условии, что если он попадет в беду, то сам будет расхлебывать кашу.

Он попал на фронт, отспорив себе место на пентагоновских рейсах с гуманитарной помощью для Пакистана. В то время, до снятия запретов на программу военной поддержки ЦРУ Шнабель отправлялся к моджахедам, нагруженный контрабандными товарами. Во время одного из своих первых визитов он привез телескопические прицелы для снайперских винтовок. Джон Макмэхон не позволял Агентству давать моджахедам эти устройства из опасения, что Конгресс может обвинить ЦРУ в «соучастии в убийстве». Шнабель уговорил своих богатых техасских друзей потратить деньги на телескопические прицелы и, как было у него в обычае, рассказал Уилсону о своих контрабандных подвигах лишь задним числом.

По мере того как Шнабель все глубже погружался в перипетии афганской войны, он заходил все дальше на запретную территорию. В его небольшом офисе были разбросаны боеприпасы, пистолеты Макарова и автоматы АК-47, а дома под кроватью лежал советский гранатомет. В складском помещении Конгресса скопилось так много ковров и меховых шуб из Пакистана, что оно напоминало маленький ближневосточный базар.