В тот самый момент судьба Авракотоса тоже повернулась в лучшую сторону: он нашел нового влиятельного покровителя. Эд Гиновиц был вторым человеком после Клэра Джорджа, помощником заместителя директора в Оперативном управлении. Как и Гаст, Гиновиц не принадлежал к аристократической элите Агентства. Он был американцем во втором поколении, чей отец родился в Польше. Бывший морской пехотинец, он провел большую часть своей двадцатилетней службы в ЦРУ в советском отделе. Гиновиц был непримиримым противником коммунизма, и в 1984 году он занимал второй по старшинству пост в Секретной службе. Его главная задача заключалась в подборе сотрудников для особых миссий, а когда Клэр Джордж находился в отъезде, он становился заместителем директора Оперативного управления. Он мог стать очень ценным союзником, так как его образ мысли разительно отличался от убеждений Чака Когана и остальных обитателей седьмого этажа.
Гиновицу не нравилась идея тотальной войны в Афганистане. Из-за собственной семейной истории он принимал близко к сердцу бедственное положение людей, порабощенных коммунистической властью. Он бывал в тренировочных лагерях моджахедов у афганской границы, беседовал со старейшинами и наблюдал, как босоногие юноши готовились к схватке с Советской армией. Его реакция имела моральный оттенок, что не удивительно для человека, чай отец родился в стране за «железным занавесом». Он спрашивал: «Как вы можете посылать этих ребят в бой и говорить им: “У вас нет шансов, но постарайтесь как следует?” Это отвратительно».
Гиновиц с растущим одобрением наблюдал за действиями Авракотоса, возглавившего афганскую программу. Гаст был всего лишь временным руководителем, но вел себя так, словно решил остаться надолго.
Пока Уилсон вел политическую баталию в восточном Техасе, Советский Союз перешел в наступление. Той весной в Афганистане развернулись боевые действия, невиданные со времен Вьетнама. Паншерское ущелье заволокли громадные клубы пыли, когда двадцатитысячная советская группировка 40-й армии вошла туда для того, чтобы раз и навсегда покончить с Масудом.
В отличие от предыдущих кампаний, в этой Советские войска были отлично подготовлены и дисциплинированы. Они ехали на танках и бронетранспортерах, а МИГи и штурмовые вертолеты обеспечивали постоянную воздушную поддержку. Любые прежние различия, проводимые советским командованием между моджахедами и гражданским населением, были забыты. Серебристые Ту-16 взлетали с советских аэродромов и устраивали ковровые бомбежки над деревушками из глинобитных лачуг, где могли укрываться повстанцы.
Авракотоса это не удивляло. Он ожидал эскалации, поскольку Агентство в немалой степени способствовало такому развитию событий. Насколько он мог понять, у советских командиров не было выбора. Они просто не могли допустить, чтобы шайки оборванных бандитов глумились над их военной мощью. Теперь 40-я армия готовилась сокрушить повстанцев, и Гаст понимал, что это может произойти, если Агентство не начнет играть по-крупному.
Благодаря бескомпромиссному подходу Авракотоса, Гиновиц стал твердым сторонником Авракотоса. Его раздражала схема управления афганским сопротивлением: «Пакистанцы контролировали все на свете. Они вели себя как хозяева представления, и я сказал: “Это никуда не годится. Мы должны принимать участие в планировании сражений и заботиться о боевой подготовке”». Гиновиц отправился к директору и заявил, что Агентство должно играть более активную роль, если хочет, чтобы афганская программа сдвинулась с мертвой точки. По его словам, директор ответил: «Делай свой ход, а дальше посмотрим».
Слова Кейси фактически стали индульгенцией для Гиновица и Авракотоса, которой они не замедлили воспользоваться. Однажды, когда Клэр Джордж находился в служебной командировке за пределами страны, а Гиновиц временно замещал его, Авракотос вошел в его кабинет со словами: «Я уже почти целый год временно руковожу программой, а правило гласит, что, если вы работаете во временной должности три месяца и хотите работать дальше, вам дают должность. Мне нужна эта должность, если только вы не собираетесь назначить какого-нибудь ублюдка, умеющего лишь выполнять приказы».
Гиновиц был не таким человеком, которого могло смутить подобное заявление. «Вы правы, — ответил он. — Я назначу вас на эту должность. Вообще-то я не должен этого делать, но Клэр сейчас в отъезде».
Когда Чак Коган узнал о случившемся, он пришел в ужас и попытался оспорить назначение. По словам Авракотоса, Гиновиц утихомирил Когана предельно ясным сообщением: «Начальство хочет видеть грязного сукина сына на этой должности».
Формально Гиновиц обладал полномочиями для такого решения, но с учетом сложных отношений Авракотоса с Клэром Джорджем это требовало определенной деликатности. Вспоминая этот момент, Гиновиц заметил, что его босс пришел в ярость, но по какой-то причине не стал отменять приказ. «Клэр втайне восхищался Гастом со времен их совместной службы в Афинах, — говорит он. — Люди не понимали глубину их отношений, но это были отношения взаимной любви и ненависти. Мне всегда казалось, что у Гаста есть что-то на Клэра, что он знает нечто важное о нем самом или о его семье. Естественно, Клэру это не нравилось. Гаст никогда бы не предал его доверия, но Клэр все равно опасался его».
По словам Гиновица, Джордж пятнадцать минут орал на него, пока тот не сказал, что уже побеседовал о Гасте с Кейси и Макмэхоном и они сочли его назначение хорошей идеей. Он предложил Джорджу справиться у них, отлично зная, что босс не будет этого делать. В конце концов заместитель директора лично поздравил Авракотоса и сказал, что рад был оказать ему эту услугу. Авракотос, прекрасно понимавший истинные чувства Джорджа, решил подыграть ему. Почему бы и нет? Он получил должность, которую хотел получить.
Это обстоятельство было тем более удачным, что Гасту довелось наблюдать за постепенным падением его соперника Алана Файерса. Лишившись афганской программы, Файерс был поставлен руководить операциями «контрас», которые вскоре были объявлены Конгрессом незаконными. Он сыграл косвенную роль в позорной схеме «Иран-контрас» с обменом оружия на заложников. В конце концов ему пришлось стать первым Иудой в Секретной службе. Столкнувшись с почти неизбежным риском тюремного заключения за ложные сведения по делу «Иран-контрас» перед комиссией Конгресса, Файерс принял предложение обвинителя обеспечить ему неприкосновенность в обмен на полные сведения. В зале суда, заполненном его бывшими собратьями из Секретной службы, плачущий Файерс дал показания, покончившие с карьерой Клэра Джорджа.
Оглядываясь впоследствии на свой смелый бюрократический ход, Гиновиц признавал, что отстранение Файерса и ставка на Авракотоса была самым дальновидным решением за время его долгой службы в ЦРУ.
Когда Авракотос закрепился в новой должности, Чарли Уилсон практически находился в состоянии войны с ЦРУ. Вскоре Авракотосу стало ясно, что у Уилсона есть воля и способности для победы. В ретроспективе конгрессмен признает, что жаркие дебаты по поводу «Эрликонов» — оружия, оказавшего лишь незначительное влияние на ход войны, — на самом деле велись не из-за оружия как такового. Это был его личный крестовый поход под эгидой Конгресса США, призванный заставить ЦРУ принять гораздо более деятельное участие в афганской войне, чем того бы хотелось руководителям Агентства. С его точки зрения, бюрократическая битва 1984 года была переломным моментом. Все остальные тактические решения об эскалации боевых действий, включая поставки американских «Стингеров» два года спустя, были его следствием.
«Они были оскорблены в лучших чувствах и сопротивлялись до конца, — вспоминает Уилсон. — Но я знал, что война не имеет смысла, если моджахеды не могут сбивать вертолеты. Они хотели сражаться до последнего афганца, не подвергая Соединенные Штаты никакому риску. Но я был не намерен убивать миллион афганцев, чтобы русские почувствовали легкое неудобство, и меня до сих пор бесит эта мысль».