Самой характерной чертой этой сети был ее этнический состав. Большинство «тайных агентов» Авракотоса были афроамериканцами и не могли понять, почему они хранят верность человеку, который в лицо называет их «ниггерами». Для Авракотоса все было просто. Он находил общий язык с афроамериканцами, потому что они ничем не отличались от него. «Если ты выходец из Эликиппы и служишь в ЦРУ, то черный ты или нет, тебя все равно считают ниггером», — говорит он. По словам Норма Гарднера, заместителя Клэра Джорджа, наблюдавшего за этой системой в действии, «просто поразительно, как Гасту удавалось убеждать темнокожих сотрудников выполнять его поручения в Агентстве».
Во время семимесячного пребывания Авракотоса в глубоком подполье ЦРУ афроамериканские друзья оберегали его укрытие и ежедневно снабжали его оперативной информацией. «Сегодня не ходи на шестой этаж, Клэр собирается быть там; во второй половине дня держись подальше от кафетерия». Они даже организовали для него парковку на одной из VTP-стоянок Агентства. Это может показаться мелочью, но единственно верный способ судить о статусе сотрудника ЦРУ для непосвященных — посмотреть, на какой стоянке стоит его автомобиль. Агенты, возглавляющие крупные программы, ставят свои машины возле штаб-квартиры. Для Гаста было важно, что его место находилось у бокового входа, что позволяло ему избегать главных лифтов. Они получили пропуск у охраны, назвав меня врачом, который приезжает на консультации», — говорит Авракотос.
В течение семи месяцев Авракотос и его невероятно преданные союзники водили за нос всю систему безопасности Агентства. С каждым следующим днем Клэр Джордж оказывался во все более затруднительном положении. Что он скажет, если о странных действиях Авракотоса станет широко известно? Как он объяснит, что позволил старшему сотруднику ЦРУ исчезнуть на несколько месяцев без какого-либо приказа или назначения? Для самого Авракотоса это было рискованное представление — поразительная демонстрация его оперативных навыков. Но в конце концов, это победа ничего бы ему не дала, если бы он не смог вернуться в строй.
В этой истории судьба имеет любопытную привычку вмешиваться в самый подходящий момент. Когда Гаст находился в подполье, сразу же после того, как Клэр Джордж сорвал его запланированное вступление в оперативную группу по работе с «контрас», его темнокожие друзья сообщили об открытии Ближневосточного отдела ЦРУ. Этому событию предстояло решительно изменить его судьбу. По воле случая, учреждение нового отдела свело Авракотоса с другим старым знакомцем, одним из немногих «аристократов» в ЦРУ, которые ему действительно нравились. Джон Макгаффин подружился с Авракотосом еще в те дни, когда возглавлял оперативный пункт Агентства на Кипре. Теперь Макгаффин возглавлял афганскую программу. Во время беседы в кафетерии он был поражен, когда услышал полную версию недавних приключений Авракотоса.
— Если это правда и тебе действительно нечем заняться, пойдем со мной наверх, — сказал он. — Мы собираемся задать русским хорошую взбучку.
ГЛАВА 7.
КАК ИЗРАИЛЬТЯНЕ РАЗБИЛИ СЕРДЦЕ КОНГРЕССМЕНУ И ОН ВЛЮБИЛСЯ В МОДЖАХЕДОВ
Из всех преимуществ членства в Палате представителей США, по мнению Уилсона, ничто не могло сравниться с командировками за казенный счет. Это были поездки первым классом, с оплатой всех расходов, в самые экзотические места, где представители американского посольства и местных властей встречали его как особу царской крови.
Командировка, навсегда изменившая жизнь Уилсона и судьбу афганцев, началась 14 октября 1982 года после вылета рейса Pan American из Хьюстона. Все расходы были оплачены Комиссией по ассигнованиям, и официально он выполнял важную миссию по надзору за выполнением американских программ зарубежной помощи. Он запланировал встречу с афганцами, уступив настоятельным просьбам Джоанны Херринг, но перенес ее на заключительную часть поездки.
По пути в Израиль Уилсон решил сделать остановку в Ливане и еще раз посмотреть на последствия израильского вторжения, которое он так бурно восхвалял в июне. Он делил военные пайки с американскими морскими пехотинцами, отправленными в Бейрут Рональдом Рейганом с миротворческой миссией, которая завершилась катастрофой и гибелью многих из них от рук бомбиста-самоубийцы. Выдался солнечный осенний денек, и Уилсон наслаждался одним из тех моментов, которые вызывают у старого военного моряка чувство гордости за свою страну. Он находился в обществе подтянутых американских ребят в новеньких мундирах, призванных охранять мир в неспокойной стране.
Его следующей целью был визит в лагеря беженцев Сабра и Шатила в окрестностях Бейрута, где жили тысячи палестинцев и ливанских шиитов. Томас Фридман из «Нью-Йорк тайме» недавно сообщил, что в сентябре израильтяне под руководством Ариэля Шарона, героя Уилсона, позволили ливанским христианам ворваться в лагеря и два дня стояли в оцеплении, пока их союзники убивали сотни молодых мужчин, женщин и детей. Израильтяне утверждали, что операция была направлена против террористов из ООП, и когда Уилсон подъезжал к лагерям, еще никто в мире не признал случившееся расправой над невиновными людьми. «В своей обычной манере я решил, что пресса раздувает сенсацию и преувеличивает вину Израиля, но все-таки чувствовал себя обязанным лично убедиться в этом».
Уилсон, изучавший военную историю, хорошо понимал, что ни одна война не обходится без ужасов. Они с Эдом Кохом познакомились с Шароном в пустыне в 1973 году, когда его назвали героем войны Йом-Киппура, и подружились с ним. Для Уилсона Шарон был израильским Джорджем Паттоном. Он не сомневался, что генерал может действовать жестко, но не станет выходить за рамки общей необходимости. Когда Уилсон вошел в лагеря в сопровождении прикомандированного офицера из Госдепартамента, он все еще был верным защитником Израиля. То, что он увидел и услышал, потрясло его.
«Когда мы оказались в лагере, там еще оплакивали погибших, — вспоминает он. — Наверное, прошло не больше недели после нападения. Мы встретили одну женщину, американскую еврейку, явно либеральных взглядов. Она работала медсестрой в американской гуманитарной организации, и ее рассказ звучал очень впечатляюще.
Ее одежда пропиталась кровью раненых и задубела. По ее словам, ее сородичи совершили нечто ужасное. Она подвела нас к засыпанному рву, превращенному в братскую могилу. Вокруг было много палестинцев; они плакали и клали на землю жалкие маленькие букетики. Тогда мне стало по-настоящему плохо, и я не мог отделаться от мысли, что в этом виноват Израиль».
Уилсон пытался поверить объяснениям израильтян, уверявших, что их солдаты не знали о происходящем.
«Но потом мы прошли около пятидесяти футов, и один из сотрудников американского посольства показал мне, где находился израильский командный пункт. В этот момент я утратил веру. Мои герои навсегда остались запятнанными, потому что они просто не могли не видеть и не слышать того, что творилось у них под носом. Мне стало ясно, что они подстроили эту резню, а потом просто сидели и наблюдали».
Что-то навсегда умирает в таком человеке, как Чарли Уилсон, когда он утрачивает веру в чистоту дела, за которое он боролся. С тех пор как он был мальчишкой в Тринити и слушал по радио Уинстона Черчилля, высмеивавшего нацистов, он мечтал о том дне, когда сыграет свою роль во всемирной борьбе за справедливость. Он готовился к этому дню. Он был убежден, что борется за справедливость, защищая Израиль. Каждый год он испытывал радостное возбуждение, когда подъезжал к отелю «Царь Давид», где всегда останавливался. Но на этот раз поездка из Бейрута в Иерусалим стала нелегким испытанием для человека, перед мысленным взором которого вставали ужасные видения.
Уилсон сдерживал свои чувства, когда пересек границу и направился к древней столице, потому что ему предстоял обед с его другом Цви Рафиахом. Чарли находит человеческое лицо для всего, чем он занимается, особенно в своей зарубежной деятельности. В Афганистане он трудился ради Гаста Авракотоса; в Израиле он помогал лично Цви Рафиаху с тех пор, как познакомился с жестким и язвительным израильским дипломатом во время войны Йом-Киппура.