К тому времени Шнабель познакомил Уилсона с множеством разнородных персонажей, составлявших афганское лобби в Америке. Некоторые склонны называть их правыми радикалами, но на самом деле они не поддавались точному определению, а их взгляды часто были еще более крайними, чем у Гордона Хамфри. Уилсон считал их немного сумасшедшими, но потенциально полезными, пока ему не приходилось лично общаться с ними. Через несколько недель после того, как Уилсон выписался из клиники, Шнабель уговорил конгрессмена встретиться с одним из таких людей.
Фон Форест был почти неизвестным помощником малоизвестного конгрессмена. Он не принадлежал к людям, вызывающим доверие у большинства политиков, но Уилсон заинтересовался, когда Чарли объяснил, что этот бывший полицейский из Флориды и военный медик из группы специального назначения во Вьетнаме только что вернулся из месячной поездки в зону боевых действий в Афганистане. Будучи секретарем флоридского конгрессмена Билла Макколлума, он хорошо знал, что американское правительство строго запрещало любым официальным лицам пересекать границу вместе с моджахедами. Но такая страсть к нарушению правил понравилась Уилсону, и он любезно согласился встретиться с этим человеком.
Как и многие американцы, вдохновленные борьбой моджахедов, Форест проник в Афганистан трудным и извилистым путем. Все началось с его глубокой католической веры, побуждавшей его проводить свои отпуска в различных миссиях, распределявших гуманитарную помощь беженцам из зон военных действий в Центральной Америке.
К его огромному удивлению, в 1984 году эта работа привлекла внимание группы католиков, которые пригласили его вступить в старинный орден мальтийских рыцарей. На церемонии в Вашингтоне знаменитый адвокат Эдвард Беннет Уильяме провел обряд посвящения, навсегда изменивший жизнь Фореста. По преданию, первые мальтийские рыцари были крестоносцами из благородных семейств. Форесту показалось, что некая мистическая сила возложила на него обязательства этого священного ордена, который призывал своих рыцарей посвятить жизнь спасению, угнетенных.
Во время следующего отпуска он прилетел в Пакистан, где вступил в контакт с моджахедами, а затем перевалил через горы вместе с одним из их отрядов и около месяца участвовал в сражениях. Первые поставки новых вооружений Викерса еще не начали поступать в Афганистан, и Форест, не подозревавший о существовании этой программы, пришел в ужас при виде оружия и снабжения моджахедов.
Опираясь на собственный вьетнамский опыт, он стал готовить подробные планы для переоснащения моджахедов. По пути домой он остановился в Риме и посетил штаб-квартиру Мальтийского ордена. Штаб-квартира, расположенная на двух акрах суверенной территории рядом с Испанской лестницей в Риме, представляет собой отдельную страну — самую крошечную в мире и единственную, имеющую входную дверь. Форест был немного разочарован обветшавшими архитектурными элементами здания, но встреча оказалась плодотворной: он получил имя своего собрата по рыцарскому ордену, который, как ему сказали, мог оказаться полезным для него. Сидя за столом в своем офисе в Вашингтоне, он набрал полученный номер. «Здравствуйте, это Форест, — сказал он, — полагаю, великий магистр в Риме написал обо мне директору Кейси. Он у себя?»
Форест услышал приглушенный голос: «Вызовите его ко мне». Он был безвестным помощником конгрессмена, не заседавшим ни в одном комитете, связанном с разведкой или зарубежными делами. Он не имел никакой реальной возможности получить доступ к Уильяму Кейси, главному разведчику США, но внезапно и почти без усилий Форест оказался в кабинете директора и мог поговорить с ним как один рыцарь с другим.
Подобные события странным образом влияют на энтузиастов вроде Фореста. Кейси похвалил молодого человека за усердие и отослал его к другому доброму католику, Эду Гиновицу, помощнику заместителя директора по оперативным вопросам. Гиновиц говорит, что Форест понравился ему и он всерьез отнесся к молодому человеку. «Давайте скажем прямо: он был крайне правым радикалом, — вспоминает Гиновиц, — но этот парень выступал из лучших побуждений. Он хотел помочь, и, по словам Кейси, его верительные грамоты были в полном порядке. Поэтому я провел с ним некоторое время и обнаружил, что у него есть масса неплохих идей».
По правде говоря, Форест не смог наладить отношений почти ни с кем из других сотрудников Агентства. Авракотос, которого попросили встретиться с ним, вспоминает: «Он был странной залетной птицей, а кроме того болтал всякую ерунду». Но теперь благодаря рекомендации Чарли Шнабеля настойчивый мальтийский рыцарь сидел в кабинете Чарли Уилсона, и конгрессмену нравилось то, что он слышал.
Форест объяснил, что после возвращения из Афганистана он осыпал бюрократов запросами в попытке выяснить, занимается ли кто-либо в американском правительстве проблемой изготовления высокотехнологичного, но простого в использовании оружия для афганских повстанцев. Никто этим не занимался даже в ЦРУ или в военных кругах. Но, по словам Фореста, он обнаружил группу умельцев в подразделении тактической сухопутной войны в Пентагоне, у которых было много идей насчет портативных устройств для моджахедов. Они с удовольствием предложили бы свои разработки, если бы им дали такую возможность.
Форест занимал такое низкое положение на тотемном столбе власти в Вашингтоне, что никто из официальных лиц в Пентагоне даже не хотел слушать его, не говоря уже о том, чтобы выбить из конгресса финансирование программы разработки и производства легких и экзотических орудий убийства. При лучших обстоятельствах проведение плана по финансированию традиционных вооружений через Конгресс занимало не менее одного года. Но это правило не действовало для Чарли Уилсона, когда он обратился к своим коллегам из Комиссии по ассигнованиям с просьбой найти кратчайший путь и воплотить мечту Фореста в действительности. Через несколько недель слушаний невероятного предложения Фореста Чарли пришел с совместного заседания комитетов по ассигнованиям Конгресса и Сената, получив согласие на финансирование самой необычной программы вооружений последнего десятилетия.
Официально она называлась «программой усовершенствования вооружений», но с таким же успехом ее можно было называть «личным военным сундуком Чарли Уилсона». Одной из самых необычных особенностей этой программы был пункт, освобождавший ее от необходимости следовать правилам и постановлениям, применяемым ко всем остальным программам разработки и производства вооружений под эгидой Пентагона. Уилсон знал, что такая радикальная мера не имела шансов на осуществление, если не заручиться поддержкой министра обороны Каспара Уайнбергера.
Благодаря Джоанне и ее тщательно организованным званым ужинам Чарли имел светское знакомство с Уайнбергером. Кроме того, несмотря на свой статус либерального демократа, он в течение четырех лет был важнейшим союзником министерства обороны в подкомиссии по оборонным ассигнованиям, голосуя за каждую инициативу Рейгана по наращиванию гонки вооружений. Однажды во время слушания он даже сказал Уайнбергеру: «Господин министр, я многого не понимаю, а с некоторыми вещами просто не согласен. Но поскольку вы говорите, что они имеют важное значение, я буду голосовать за все». С точки зрения Чарли, он многое сделал для Уайнбергера и теперь настало время возвращать долги.
За завтраком с министром обороны Уилсон начал с заявления «мне нужно всего лишь десять миллионов», но затем наступил щекотливый момент. Для начала он хотел, чтобы Пентагон полностью освободил программу от всех ограничений и установленных правил, включая размещение заказов на конкурентной основе. Он утверждал, что для этого нет времени. Моджахеды сражаются и умирают за Америку. Они воюют против главного врага США, и никто в правительстве не пытается создать новые устройства и вооружения, которые могут дать этим первобытным бойцам за свободу шанс на победу. Деньги — не проблема, говорил Уилсон. Шла война, и он хотел, чтобы Уайнбергер позволил самым хитроумным изобретателям и конструкторам Пентагона осуществить свои замыслы и приступить к производству смертоносного товара в течение нескольких недель. Уилсон поставил одно последнее условие: он хотел получить определенный контроль над программой. Судя по воспоминаниям конгрессмена, Уайнбергер сначала выразил сомнение в законности такой программы, но это продолжалось недолго. В конце концов он заявил, что Чарли может рассчитывать на его поддержку.