Комната была маленькой и удобной. Между двумя этажерками с книгами стояла кровать под балдахином. На вышитом птицами покрывале спал полосатый кот. Он потянулся, мяукнул, прыгнул на туалетный столик, оглянулся на незнакомцев и исчез.

У окна, на крышке лакового секретера, тоже лежали книги: «Сон о красной беседке», «Сборник стихотворений династии Тан»… Уголки истрепанных страниц загнулись, поля пестрели пометками. Чжао сумел открыть только два ящика — замок третьего никак не хотел поддаваться.

— Возьмите у хозяйки ключ, — приказал он. — Вы, двое, обыщите эту комнату. Вы втроем отправляйтесь вниз, возьмите двух понятых и проверьте все помещения в квартире. Ничего не пропускайте! Осмотрите туалеты и кухню, ищите под коврами, за стеллажами, в книгах. Немедленно приносите мне все подозрительные документы и бумаги; главное — найти список членов преступной организации!

Солдаты вытаскивали из шкафов одежду, сбрасывали с полок книги, рвали простыни, переворачивали мебель, снимали со стен картины, били фарфор.

Чжао сидел перед секретером в ожидании ключа. В двух других он обнаружил ручки, конспекты, музыкальную шкатулку, письма и открытки. Его заинтересовала записная книжка. За окном тихо шелестели листвой высокие тополя. Чжао заметил в раме несколько отверстий — должно быть, когда-то на окне стояла решетка.

«Что за странная семья! — подумал Чжао. — С решеткой на окне эта комната, должно быть, больше всего напоминала тюремную камеру».

К Чжао подошел один из солдат. Они не нашли ничего, кроме нескольких разрешенных цензурой журналов. У матери Аямэй ключа от секретера не оказалось. Чжао достал револьвер и выстрелил в замок.

На самом дне лежали две тетради.

Чжао читал первую страницу, когда с криком прибежал один из его солдат:

— Лейтенант, отец преступницы только что скончался.

Чжао вздрогнул, захлопнул тетрадь и отдал приказ позвонить в больницу.

«Скорая помощь» приехала через несколько минут. Врачи осмотрели мужчину и объявили, что тот умер от сердечного приступа. Чжао к медикам не выходил: пока длилась процедура, он допрашивал солдата.

— Я был в одной из спален. — Солдат говорил с сильным маньчжурским акцентом. — На ночном столике стояла фотография ребенка. Я хотел сбросить ее на пол, но тут в комнату ворвался мужчина лет шестидесяти и вырвал у меня снимок. Он прижал его к груди и пошел к двери, но пошатнулся и упал. Я подбежал, хотел помочь, но его жена меня опередила: она упала на колени, начала судорожно шарить по карманам и наконец нашла баночку с лекарствами. У нее так дрожали руки, что она выронила коробочку, и белые таблетки раскатились в разные стороны. Тогда она наклонилась послушать дыхание, побледнела, как смерть, выпрямилась и начала рвать на себе волосы. Знаете, лейтенант, я даже испугался, что она вот-вот лишится рассудка. С ней оставили санитара.

«Скорая» увезла тело, и солдаты продолжили обыск. В конце дня Чжао собрался уходить. В гостиной, среди битого фарфора и перевернутой мебели, сидела в кресле растрепанная женщина. Выбившаяся из прически седая прядь свисала на плечо, лицо было спрятано в ладонях. Чжао узнал мать Аямэй — женщину почему-то не увезли в больницу.

Солдаты ждали внизу, и лейтенант решил принести женщине свои соболезнования, но она как будто не замечала его присутствия. Чжао чувствовал себя неловко и никак не мог найти нужных слов. В конце концов он решил уйти, не прощаясь, но тут за его спиной раздался голос:

— Я осталась, чтобы поговорить с вами. Я сидела здесь, видела, как вы разоряете мой дом, но испытывала не страдание, а невероятное облегчение. Так, будто это разрушение навсегда очистило мою жизнь. Муж умер у меня на руках, а я в тот момент почему-то вспоминала, как девочкой, много лет назад, слышала доносившуюся издалека пушечную стрельбу. Перепуганные слуги кричали: «Коммунисты, коммунисты идут!»

Как странно складывается жизнь! Никто не верил, что они могут выиграть войну! Позже я прониклась пылкостью, чистотой и идеализмом молодой республики. Что мы знаем о будущем? Каким станет Китай через три-четыре года? Возможно, вы, молодой солдат, поймете однажды, что самые прекрасные мечты никогда не сбываются.

Я ни в чем вас не упрекаю. Я только надеюсь, что, дожив до моего возраста в кругу любящей семьи, вы вспомните о моей боли, и это воспоминание сделает вас лучше.

Вы забрали две тетради, которые я подарила дочери: она писала в них свой дневник. Аямэй запрещала мне читать его. Возможно, моя девочка была права! Я оказалась не слишком хорошей матерью, часто выходила из себя и навязывала ей свою волю. Я никогда не открывала ее дневник. Но хотела бы — с единственной целью: чтобы лучше понять дочь, увидеть мир ее глазами. Теперь, раз уж вы нашли дневник, прошу вас — прочтите его. Я уверена, вы откроете для себя чистую, ранимую и пылкую душу моей дочери и поймете, что она не совершала преступлений, в которых ее обвиняют. Вы никогда ее не арестуете. Аямэй — вольная птичка, если ее запереть, она умрет. Выбравшись из города, вернувшись к природе, она расправит крылья и полетит в небо. Увы, она никогда не вернется.

Чжао поразила эта странная фраза, и он обернулся. Старая женщина отняла руки от лица, и на ее растрескавшихся губах появилась нежная материнская улыбка.

Напряжение в Пекине усиливалось. Каждую ночь происходили столкновения с войсками, жители столицы раздобыли оружие и боеприпасы. Власти, боясь новых выступлений, побуждали граждан доносить друг на друга. Правительство арестовало вождей студенческого движения и организаторов Союза рабочих сил, который поддержал студентов. Теперь у властей была новая мишень — интеллектуалы, развратившие своими идеями молодежь.

Через две недели должны были состояться торжества по случаю дня основания Коммунистической партии Китая. На тротуарах, где стало вдвое больше солдат, расставили щиты наглядной агитации. Цветы и ленты украшали улицы, повсюду развевались красные партийные стяги.

Стояла удушающая жара. День и ночь резко и монотонно стрекотали цикады. Город опустел. Из развешанных на электрических столбах громкоговорителей беспрестанно звучали военные и революционные песни.

Чжао сидел в своем кабинете. Он не ощущал никакой радости накануне великого национального праздника. Поиски преступницы зашли в тупик: ее следы затерялись в ту ночь, когда она выступала с речью на площади Небесного спокойствия. Возможно, ее убили во время столкновений в центре города, однако ни одно из неопознанных тел не подходило под ее описание. На вокзалы, автобусные станции и в порты разослали список разыскиваемых преступников, где имя Аямэй фигурировало под первым номером, но и эта мера не дала результатов.

В Пекине преступница и шага не смогла бы сделать незамеченной.

А если она покинула Пекин и сбежала в деревню?

Чжао остановился перед висевшей на стене картой Китая, нахмурил брови и задумался. Непроходимые леса, пустыни, степи, горные хребты раскинулись на девять миллионов шестьсот тысяч квадратных километров. Как поймать птичку, которую укрывает величественная природа Китая?

Вечером на площади Небесного спокойствия был праздник. В небе огромными букетами расцветали огни фейерверков.

Чжао вернулся домой после торжественного ужина. Стоя перед открытым окном, он продолжал напряженно думать, как поймать преступницу. «Если она в Пекине, нужно выманить ее из укрытия. Чаще всего преступники попадаются, когда бегут из одного места в другое. Она не должна почувствовать себя в безопасности. Значит, придется усилить давление, создать напряженную обстановку. Газеты могли бы постоянно публиковать длинные репортажи об арестованных в Пекине бунтовщиках… Но если ее уже нет в городе, ситуация осложняется, нам потребуется сотрудничество местных властей и милиции».

Выстраивая в голове план розыска, Чжао смотрел в освещенный всполохами салюта садик. Вид ирисов почему-то напомнил ему отрывок из дневника Аямэй: «Из всех летних цветов я больше всего люблю ирисы. Их листья похожи на острые клинки, а головки — на языки пламени. Легенда гласит, что в ирис превратилась одна принцесса, она сражалась с захватчиками и погибла на поле битвы…»