— Можете просто развесить это здесь? — Паола едва взглянула на Шиобан, когда водитель принес ее вещи. Она была занята изучением нескольких комнат, которые были предоставлены в ее распоряжение. Здесь было тесно и мало места. Она никак не могла понять, почему весь дом такой маленький, собственно говоря, дом сам по себе был довольно большим, но если не считать больших комнат на первом этаже, все остальные помещения были довольно маленькими. Три комнаты, в которых она должна была поселиться на неделю на верхнем этаже дома, были не больше, чем ванная в ее собственном доме, и мило декорированы. Но все же. И куда, скажите на милость, она может повесить все свои наряды? А вся ее обувь? В небольшом встроенном шкафу едва хватало места для ее сумок и чемоданов, не говоря уже о двенадцати пар туфель, которые она захватила с собой. Плюс к этому она собиралась заняться здесь покупками. Она обожала английскую одежду.

Паола распахнула дверь в ванную — крошечная! Но очень милая! Она открыла античный шкафчик возле раковины. Здесь было вполне достаточно места для всей ее косметики. Она закрыла дверцу.

— А куда вы хотите, чтобы я положила это? — спросила служанка, когда Паола снова вошла в комнату. Паола рассердилась. В тоне служанки явно слышался сарказм и издевка.

— Я не знаю. Найдите что-нибудь. Это — не мой дом.

Паола тряхнула волосами и прошла в небольшой салон, который примыкал к этой комнате. Здесь был телевизор в углу, она взяла пульт и включила его. Новости. Скука. Она плюхнулась на софу. Итак… Лондон. Наконец-то она здесь. Она никогда не бывала раньше в доме Макса. Она знала от Франчески, что Анджела живет на третьем этаже и что у Макса кабинет расположен прямо под ее комнатами на втором. Ей было известно, что комнаты Киерана и Амбер были на четвертом этаже. Прямо под ней. Целых пять этажей в таком тесном доме? Она никогда не понимала пристрастия англичан к маленьким узким комнатам, даже в отелях, где они с Франческой обычно останавливались, когда ездили за покупками, комнаты были исключительно малюсенькими по сравнению с их квартирой в Риме. Это заставляло в Анджеле и ее детях видеть бедных родственников. Паола хихикнула, когда ей в голову пришла эта мысль.

Она слышала, как служанка закрыла за собой дверь, наконец-то. Она вернулась в спальню и начала методично вытаскивать из шкафа все свои наряды, которые служанка только что там развесила. Она хотела проинспектировать весь свой гардероб, который собиралась использовать на этой неделе. Очевидное восхищение и благодарность, которые легко читались в глазах Киерана и его друга, привели ее в исключительно приятное расположение духа. Если Паола и любила что-то, то это преклонение и восхищение ее персоной. Итак, кожаные брюки в обтяжку и топ с кружевами? Или лучше джинсы с этими якобы случайными разрезами, похожими на дырки чуть ниже попы? Она счастливо вздохнула.

Черт знает, что за семейка, думала Шиобан про себя, закрывая дверь и спускаясь по ступенькам вниз. Анджела позвала ее, когда она поднималась наверх, она спрашивала, неужели это приехала дочь Макса? Шиобан даже и не знала, что сказать.

— И как она теперь выглядит? — спросила Анджела, выглядывая в окно.

— Ну, знаете, довольно мило, — ответила Шиобан как можно уклончивее.

— Она похожа на свою мать, — заметила хозяйка.

Шиобан стояла в дверном проеме, держа в обеих руках багаж Паолы.

— Да, мэм. — А чего еще она ждала, что еще ей могла сказать Шиобан? — Простите, вам еще что-нибудь понадобится сейчас, мэм? Просто… я лучше уж отнесу это все наверх. — Она указала на чемоданы. Анджела кивнула и отвернулась. Шиобан втащила наверх багаж, и ей было велено распаковать чемоданы маленькой мисс.

А потом еще и Киеран. Она заметила в его взгляде, да, точно, как бы это лучше назвать? Похоть? Она была просто в шоке. Паола вошла в двери вместе с Максом и этими двумя — Киераном и его дружком. Они стояли прямо здесь, разинув рты. Это было даже неприлично. Она ведь была его сестрой. А она, эта Паола… она точно знала, о чем эти оба думают. Она шла по лестнице вверх в своей юбчонке, такой короткой, что можно было рассмотреть ее трусики. Даже бедный Клайв, водитель, и тот остолбенел. Виденного было достаточно, чтобы старика хватил удар. Господи, что за семейка. Хорошо, может быть теперь у этого Киерана будет еще что-то, что займет его мысли, и он оставит ее в покое. Ей все это страшно надоело. Они все ей просто осточертели. За исключением Макса, конечно.

Анджела могла слышать, как они поднимались наверх, у нее над головой звучал перестук дамских шпилек. Шиобан захлопнула ее дверь, но ей все равно все было прекрасно слышно. Она слышала и голос Макса, который внизу кричал что-то в трубку телефона, как обычно. Она вздрогнула. Это была единственная вещь, которую он обещал ей двадцать два года назад, если быть точной. Он никогда не приведет их в этот дом, никогда. Никогда. Ей каким-то образом удалось выбить из Макса это обещание, а теперь, двадцать два года спустя он нарушил его, так же, как не исполнял и все прочие свои обещания, которые давал. Или ей только казалось, что он давал их? Он всегда утверждал, что она слышит только то, что хочет услышать, а он ничего такого ей не обещал.

Она стояла у окна, вспоминая о том дне, когда она узнала обо всем. У нее случилась истерика. Боль… ей казалось, что больнее быть просто не может. Она сидела за завтраком одна, Макс был в Париже на какой-то встрече, он должен был вернуться к обеду. Она раскрыла газету и увидела там его фотографию. Макс выходил из ресторана где-то в городе с женщиной, волосы которой развевались по ветру у нее за спиной, женщина опиралась на его руку. Анджела в ужасе отбросила газету и замерла. Должно быть, это какая-то ошибка. Она сидела в гостиной в их старом доме в Челси все утро, дожидаясь его возвращения и молясь о том, чтобы он не бросил ее. Она отправила детей с няней в Кенсингтонские сады. Анджела хорошо помнила это, потому что было холодно и няня возражала, но ей стало все равно. Ей было безразлично все на свете, кроме Макса. Она страстно мечтала услышать от него, что все это какая-то глупая шутка и ошибка, что это неправильно истолковано. Но все случилось совсем не так, как ей бы хотелось. Она накинулась на него сразу же, как только он вошел в дверь. Сначала он не обратил на нее внимания, а потом направился в гостиную. Анджела последовала за ним.

— Нет, — медленно произнес Макс, наливая себе выпить. — Это — не ошибка.

Анджела стояла в проеме двери, глядя на него широко раскрытыми глазами. Что он имеет в виду под этим «нет»?

— Но… кто… кто она такая?

— Ее зовут Франческа. Она — стюардесса. Я познакомился с ней во время полета. — Макс говорил все это совершенно спокойно. Анджела боялась, что ее сердце остановится. Ей было трудно дышать.

— Но почему? За что? Я не понимаю, — сказала она. — Мы — женаты, мы…

— Послушай, я не собираюсь продолжать этот разговор. Тебя это совершенно не касается. Я…

— Как это не касается? Ты что, с ума сошел? — эти слова вырвались у нее. Она повернулась, чтобы лучше видеть его. Теперь, оглядываясь назад, она понимала, что именно тогда сделала свою первую ошибку. Макс немедленно ушел в себя, закрылся, как ракушка.

— Я не собираюсь обсуждать это с тобой. Франческа останется в Риме. А ты будешь здесь. Вам необязательно любить друг друга…

— Любить? Любить, ты сказал? Ты — мерзавец! — Руки Анджелы тряслись. Она не помнила, как и когда пересекла комнату. И кто кого ударил первым. Она помнила, что вцепилась в него, повисла у него на шее. Цеплялась за него, билась в истерике, а потом он ударил ее по лицу. Она помнила только облегчение, которое испытала, когда он ударил ее, потому что, оказалось, что физическая боль гораздо легче той, которая разрывала ее душу и сердце изнутри. Он отвернулся от нее. Он действительно дал ей пощечину и бросил ее одну лежать, свернувшись на полу гостиной. Теперь, когда она вспоминала об этом, по телу у нее бегали мурашки. А она, что она сделала? Она так и лежала там до того момента, когда вбежали дети. Киерану тогда было пять лет, Амбер неполных три годика. Именно няня вывела их из комнаты и помогла ей подняться, умыла ее и уложила в постель. Спустя двадцать два года после того эпизода ничего особенно не изменилось. Служанка часто поднимает ее с пола, умывает и кладет в постель. Единственное, что изменилось за двадцать два года, было то, что Макс больше не делил с ней эту постель.