По условному сигналу лагерники-повстанцы, разбросанные по разным местам, должны, были одновременно начать военные действия. Успех восстания решала внезапность и, по возможности, массированный, дружный удар по всем намеченным объектам.

Второй вариант плана предусматривал восстание в самых неблагоприятных условиях, то есть в тот момент, когда гитлеровские палачи предпримут попытку уничтожить узников Бухенвальда. Это могло случиться как днем, так и ночью. Соответственно вариант делился на два «подварианта»— ночной и дневной. Для любого случая каждой боеспособной части было указано определенное место прорыва проволочного заграждения, определенное направление удара. Вырвавшись из лагеря, все отряды, возможно, и все освободившиеся заключенные должны были взять направление в сторону Чехословакии, так как на этом пути вероятнее всего можно было встретиться либо с советскими регулярными войсками, либо с отрядами чехословацких партизан, — ведь Бухенвальд находится всего лишь в девяноста километрах от чехословацкой границы.

Русским бригадам: предстояло наступать на самые ответственные и самые опасные объекты — на эсэсовские казармы, на склады оружия и гаражи.

«Русский военно-политический центр» одобрил главные черты этого плана, но до утверждения его «Интернациональным центром» дал комбригам дополнительно десять дней для отделки и окончательной конкретизации всей схемы восстания.

— «Интернациональный центр» всецело полагается на нас в разработке плана восстания, поэтому мы должны отнестись с исключительной ответственностью к нашей задаче, — говорил Симагин, подводя итоги совещания. — Мы обязаны представить «Интернациональному центру» всесторонне продуманный и вплоть до деталей реально осуществимый план действий. Думаю, вы понимаете, какое это имеет глубокое политическое значение. Между тем мы не всё предусмотрели. Не исключено, что враг попытается уничтожить Бухенвальд с помощью авиации. Как в этом случае мы должны действовать? Надо все учесть, ко всему быть готовым. Очень многое зависит от разведывательной работы. Мы располагаем все же весьма скудными сведениями о противнике, о его силах, о системе обороны. До сих пор ни одному из командиров бригад не доводилось выходить на рекогносцировку за пределы лагеря. Что там есть? С чем придется столкнуться нам? Наши сведения недостаточны. Во что бы то ни стало надо скорее наверстать упущенное.

Назимов слушал руководителя «Русского центра» и чувствовал себя глубоко виноватым. Он давненько подумывал о том, чтобы подключиться к одной из внешних команд, посмотреть, что творится за пределами лагеря. Но вот… не сделал же. Правда, это не так-то просто осуществить. Все же попытаться надо было. Что ж, лучше поздно, чем никогда. И он решил попросить Николая Толстого, чтобы тот при первой же возможности организовал ему выход за пределы лагеря.

Он специально зашел к Толстому. Тот сидел понурый, выглядел очень плохо.

— Ты что, заболел? — встревожился Назимов.

— Ломает всего, кости ноют, — тихо пожаловался Толстый.

— Симагин знает об этом? Может, помочь чем-нибудь?

— Ничего не надо, пройдет, — отказался Толстый. Он сам догадался, зачем явился Баки.

— Хотел бы выйти за пределы лагеря?

— Да, — кивнул Назимов.

— Хорошо. Я поговорю с фюрарбайтером. Может, он сумеет включить тебя в одну из подходящих команд. Завтра утром сообщу более определенно.

Толстый сразу же поднялся с места.

— Уж не думаешь ли ты сейчас идти к фюрарбайтеру? — запротестовал Назимов. — На улице слякоть, дождь со снегом. Ты совсем свалишься…

— Не будем говорить об этом, — перебил Толстый. — Мы — солдаты. А солдату ни дождь, ни снег не помеха воевать.

Обожженными, красными своими ладонями он нахлобучил мохнатую шапку. Сколько раз Назимов, видя эти изуродованные руки, думал: «А ведь он этими ладонями, можно сказать, каждый день горячие угли носит!»

На следующее утро посыльный Толстого сказал Назимову всего три слова:

— Сегодня в двенадцать.

…И вот часы на воротах лагеря показывают уже двенадцать. Нынче, как и вчера, не прекращаясь сыплет мокрый липкий снег, дует холодный ветер. Над лагерем плывут серые тучи. Плывут низко, едва не задевая крыши бараков.

Возле кухни Назимова поджидали два лагерника. Рядом стояла тележка с двумя большими термосами. Это и была так называемая «команда чай-кофе».

— Тронулись?

— Поехали.

Двое тянули тележку впереди, Назимов подталкивал сзади. Надо было объехать вокруг всего лагеря. За воротами Назимов сразу заметил, что наружная цепь часовых усилена, сторожевые посты удвоены, на вышках кроме легких пулеметов установлены тяжелые.

Медленно двигаясь вдоль проволочного заграждения, то и дело останавливаясь, они раздавали стоящим на посту эсэсовцам горячий чай.

Потом все чаще начали попадаться часовые, одетые в черные шинели. Назимов без труда признал в них власовцев. Баки едва удержался, чтобы первому же из них не плеснуть горячим чаем в физиономию. Власовец, должно быть, заметил недобрый взгляд Назимова и тоже глянул волком. Он вылил недопитый чай под ноги и потребовал налить еще одну кружку, может быть, желая вызвать скандал. Назимов выполнил это требование.

Обойдя ограждение, «команда чай-кофе» повернула к цехам Густлов-верке. За шлагбаумом виднелась вторая линия огневых точек, охраняющих лагерь. Назимов привычно ощупывал взглядом каждый бугорок. Особое внимание он обращал на темнеющие амбразуры. Все они повернуты в сторону лагеря. Это усложняет штурм, но может и облегчить. Ведь эсэсовцы смогут вести огонь только в одну сторону. «Значит, во время атаки не придется блокировать дзоты. Достаточно обойти их с тыла — и пулеметы будут не страшны», — быстро соображал Назимов. От него не ускользнуло также, что большинство огневых точек второй линии оборудованы наспех. Но это могло быть и маскировкой. На всякий случай, повстанцам не следует рассчитывать на халатность врага.

Когда тележку с термосами катили мимо интендантских складов и войсковых гаражей, Назимов попросил остановиться и, делая вид, что чинит колесо, долго осматривал местность. Он запоминал входы в склады и гаражи, подъездные пути к ним.

За служебными постройками видны эсэсовские жилые коттеджи с аккуратными палисадниками. У ворот одного из коттеджей стоит легковая машина. К ней по аллее направляется группа офицеров. Впереди шагает толстый Кампе, за ним — сутуловатый Рем мер. Эсэсовцы в хорошем настроении. Реммер, натягивая черные кожаные перчатки, что-то оживленно рассказывает. Остальные хохочут.

— Поехали, — шепнул Назимов своим товарищам и сам, низко пригнувшись, с усилием начал подталкивать сзади тележку.

Баки никогда не забывал о мести своему мучителю. Если этот палач подвернется, когда вспыхнет восстание, у Назимова не дрогнет оружие в руках! Он посчитается с извергом!

Машина с гитлеровцами умчалась в сторону Веймара. А Назимов и его товарищи покатили свою тележку дальше — мимо эсэсовской столовой, мимо эсэсовского ревира. Теперь они приблизились к лагерным воротам с противоположной стороны, закончив «кругосветное путешествие».

У себя в блоке Назимов, по свежей памяти нанес на свою карту все, что успел приметить. С особой тщательностью он наносил огневые точки, а также дороги, по которым во время восстания могли подойти подкрепления атакованной охране лагеря.

Назимов приказал своим комбатам тоже провести разведку за лагерной проволокой. Он собрал их данные и сверил со своими. Кое-что пришлось уточнить. Теперь уже можно было окончательно наметить и наиболее выгодное направление главного удара повстанцев, и место самого прорыва.

Это было не так-то легко сделать. Следовало учесть многие обстоятельства, иногда трудно совместимые. Место прорыва должно находиться поблизости от пунктов сосредоточения подразделений «Деревянной» бригады. Это ясно. В то же время нельзя слишком удаляться от объектов, по которым предстояло нанести главный удар, — от складов оружия и от эсэсовских казарм.