Время шло, старшая сестра подрастала и становилась в помощь брату; оба они, нагрузившись уроками, воспитывали младшую сестру. Катя долго не могла забыть истязания мачехи, она росла угрюмым, недоверчивым ребенком, дичилась чужих людей. Нежные заботы и ласки брата и сестры постепенно изменили ее характер, но на нем навсегда остался отпечаток грусти и суровости.

Выйдя замуж, Марина взяла Катю к себе и с тех пор никогда с ней не расставалась. Олег женился, но по-прежнему заменял сестрам отца. Мачеху они больше никогда не видели, и от тяжелого детства у всех троих осталась только страстная, нежная привязанность друг к другу. Поэтому и сейчас приезд Олега был большим праздником для сестер.

«Ты такой худой, Олежка! Поживи хоть немного с нами, отдохни», — каждый раз просили Марина и Катя.

Но Олег никогда не отдыхал. Способный и деятельный, он вечно что-то изобретал и продавал свои маленькие изобретения какой-нибудь фирме, служил лесничим, охотился и баловал сестер подарками. В революционной деятельности семьи Арсеньевых он не принимал прямого участия, хотя охотничий домик его в лесу был постоянным и надежным местом для укрывающихся от полиции революционеров. Там же хранилась и подпольная типография, вывезенная с элеватора.

— Вон бежит Лина! — освобождаясь от сестер, сказал Олег. — А как поживает дедушка Никич? — бегло спросил он.

— Запил вчера… — сообщила Катя.

— А!.. — понимающе кивнул Олег и пошел навстречу, Лине.

— Здравствуй, здравствуй, моя Лина, чернобровая дивчина! — шутливо запел он, протягивая ей руку.

— Гость ты наш неописуемый! — запричитала Лина, на ходу вытирая раскрасневшееся лицо широким рукавом. — Заявился, наконец, долгожданный наш!

— Заявился! Заявился! И прямо к чаю! — шутит Олег.

— Здрасте, Олег Леонидович! — церемонно закончила свои причитания Лина, подходя ближе и протягивая дощечкой руку. — Вот радости-то! — снова затараторила она. — А мне нынче под утро крыса приснилась! Так и сигаеть вкруг меня, так и сигаеть! Ну, думаю, обязательно гость какой-нибудь неописуемый заявится! Встала утресь и давай пироги ставить!

— Пироги? Ну и молодец ты, Лина! То-то и мне нынче приснилось, что я вокруг твоих пирогов так и сигаю, так и сигаю! — шутит Олег.

— Ишь насмешник! — хохочет Лина и, махнув рукой, бежит в кухню. — Катя, становь чашки, сейчас самовар несу!

За чаем Олег дурачится с детьми, показывает фокусы, вытаскивает из рукава то вилку, то нож Повеселевшая Динка не сводит с него глаз; Алина обязательно хочет подловить дядю Леку и заглядывает ему в рукав, неисправимая читальщица Мышка держит на коленях недочитанную книгу и, пробегая тайком страницы, смеется из вежливости. Но она смеется невпопад, потому что, углубившись в чтение, не видит никого из окружающих.

— Мама, лежачего не бьют? — неожиданно спрашивает она, поднимая голову от книги.

За столом раздается общий хохот. Мышка сильно смущается и вместе с книгой юркает под стол. Но, когда хохот утихает, из-под скатерти снова показывается ее голова с прямыми прядями белых волос.

— Лежачего не бьют? — тихо и настойчиво повторяет она свой вопрос.

— Xа-xa-xa! Как раз бьют! — бойко отвечает Динка.

— Ого! — поднимает брови Олег и с комическим недоумением смотрит на Марину.

Сестра отвечает ему легким пожатием плеч, но щеки ее розовеют. А Динка уже уносится мыслями на берег, где лежат рядышком два ее врага — Минька и Трошка.

— Еще как бьют! — с удовольствием говорит она.

— Ну, это ты врешь! — вмешивается Олег. — Кто же бьет лежачего?

— Если человек лежит, значит, он уже сдался. Он беззащитный, а кто же бьет беззащитного? — серьезно спрашивает мать.

— В общем, этот лежачий может быть и не в прямом смысле слова лежачий, но как ей объяснить? — с улыбкой поворачивается к сестре Олег.

Но Динка снисходительно улыбается и щурит глаза:

— Лежачего не бьют, ну да… Пускай встанет и сам даст по шее?

— Кто встанет? — спрашивает Катя. Динка настораживается. Она всегда настороже, когда в разговоре принимает участие Катя.

— Ну, если этот лежачий вдруг встанет и сам начнет бить? — спрашивает она.

— Динка, видно, подразумевает драку и хочет знать, как ей поступать, если враг ее уже упал и лежит, — догадывается Олег.

— Да, — хитро улыбается Динка. — Как быть, если он лежачий?

— Ну, если он упал, значит, ты оказалась сильнее. Зачем же тебе пользоваться своей силой и бить его еще? — пожимает плечами мама. — Ведь это же нечестно!

— А если он не упал, а просто спит. Вот я так иду, иду, а он спит… Он тоже лежачий? И его тоже нельзя трогать? — заинтересовывается Динка.

— Ну, это уж совсем подло, Дина! — хмурится мать. — Как ты не понимаешь таких простых вещей!

— А если человек просто упал… За ним гнались, а он бежал, бежал и упал вот тогда разве можно его бить, мама? — взволнованно спрашивает Мышка, все еще находясь во власти прочитанной страницы.

— Есть такие негодяи, что и бьют, — серьезно отвечает Олег.

Но Динка не согласна. Ей сразу представляется, как главный ее враг, Минька, вдруг вскочил и удирает от нее во, все лопатки; у Миньки длинные ноги, его бы ни за что не догнать, но вот счастье: Минька споткнулся и упал!

— Ого-го! — хохочет вдруг Динка. — Лежачего не бьют? А сидячего? Упал! Ого-го! Так я бы ему крикнула: сядь, убоище, сядь!

— А ты не знаешь, кто упал! Ты не знаешь! — вдруг обрушивается на сестру Мышка.

— А я посмотрю на его харю, так сразу узнаю! — старается перекричать ее Динка.

Взрослые озадаченно смотрят друг на друга. Олег вдруг разражается громким хохотом.

— Я пропал, Марина! Я пропал! — хохоча, повторяет он. — Твое изысканное воспитание дает блестящие результаты! Ха-ха! Я погиб!

Катя, зараженная смехом брата, тоже начинает смеяться.

— Да перестань, Олег! С ней же ничего нельзя предвидеть! — оправдывается Марина, с трудом удерживаясь сама от смеха. — Динка, ты совсем не понимаешь, что болтает твой язык! Ведь мы смеемся над твоей глупостью! — говорит она дочке.

— Это плохие слова, Дина, и маме стыдно за тебя! — вступает Алина, не понимая, как могут смеяться взрослые», видя такое безобразие. — Надо говорить «лицо», а не так, как ты… — поправляет она сестру.

— У хорошего — лицо, у плохого — харя, — решительно заключает Динка.

— Правильно! — вскакивает вдруг Олег. — У хорошего — лицо, у плохого харя! Коротко и ясно! Марочка, не сбивай ее!

— Нет, неправильно! Это грубое слово, и если она сама может его произносить, то другим противно слушать! — горячится мать.

— Она не должна даже знать таких слов! — вставляет Катя.

— Ну, а если узнала? И совершенно правильно поняла их? Так чего вы от нее хотите?

Динка со снисходительной усмешкой смотрит на взрослых. Она знает и другие слова, похуже этого! Подумаешь, «харя»! Есть о чем спорить! Послушали бы, как грузчики на пристани ругаются!

Но девочке становится скучно. Она вообще не любит, когда много говорят об одном и том же. А у взрослых языки КАК у ночного сторожа колотушка: тра-та-та… тра-та-та… САМИ кричат и друг друга перебивают, а детям делают замечания.

— Мама! Пойдем к пианино! Мама! Давайте вылезать из-за стола!.. — капризно тянет Динка.

Марина и Катя мгновенно забывают обо всем на свете.

— Олежка, спой! Спой! — обнимая брата, просят они. Любимая вещь в доме пианино — стоит в маленькой комнате, заменяющей в дождливые дни столовую. Алина зажигает свечи, Олег достает папку с нотами, мать придвигает к пианино свой стул. Мышка усаживается с Катей в одно кресло, Алина устраивается на подоконнике, Динка долго возит по комнате свой стул: ей обязательно надо видеть лицо дяди Леки, когда он поет. Наконец и она усаживается, обхватив руками колени.

— Ну, вы уселись? — спрашивает Олег и хлопает в ладоши. — Начали! «Песня жаворонка». Кто написал? Какой композитор? Живо! — обращается он к девочкам.

— Рахманинов! Нет, Глинка! — гадает Мышка.

— Алябьев, — говорит Алина.