— А ты, егоза, как думаешь? — спрашивает дядя Лека Динку.

— Я никак о нем не думаю.

— Нехорошо. Песни любишь, музыку любишь, а не хочешь даже знать, кто написал. Ну, начали! Марина берег первые аккорды.

— «Между небом и землей жаворонок вьется…» — тихо и медленно начинает Олег.

Маленькая птичка кружится и кружится над землей вместе с голосом дяди Леки, с поющими клавишами под мамиными руками, она поднимается вверх и падает вниз. Из-под Динки уходит стул; вцепившись в свои коленки, она тоже поднимается и падает вместе с голосом дяди Леки, вместе с птичкой… И сердце у нее замирает, как на качелях… А жаворонок поднимается все выше, он уже поет над другой птичкой, над подруженькой своей поет этот жаворонок звонкий… Губы Динки шевелятся, лицо принимает выражение поющего Олега, жаворонок кружится уже где-то далеко-далеко…

Когда последние аккорды замирают, все молчат.

Динка тоже молчит. Перед ее глазами встают какие-то смешные штучки-закорючки на нотах. Ей хотелось бы спросить самого композитора, как это он придумал, что из таких закорючек получается песенка птички…

Но дядя Лека ставит перед мамой новые ноты, и все знают, что сейчас будет что-нибудь веселое. Веселая музыка и веселые слова не бросают Динку вверх и вниз, она принимает их как плясовые, ей хочется выделывать какие-то антраша ногами и руками, она не может удержаться и подпрыгивает на стуле в такт музыке.

Но все уже кончается, и только в тишине слышен голос Кати:

— Динка, сиди тихо!

Дядя Лека достает из папки еще одни старые, истрепанные ноты.

— Что это? — спрашивает Марина, глядя на обложку. Когда мама поворачивается, от пламени свечей косы ее блестят, словно переплетенные золотыми ниточками. Но косы мешают ей, брат бережно поднимает их и укладывает за спинку стула. Золотые ниточки исчезают.

— Вот сейчас мы вам споем волжскую песню про Степана Разина! — объявляет дядя Лека.

Динка нетерпеливо ждет. Она знает, кто такой Стенька Разин. Мама много рассказывала о нем. И теперь иногда, глядя с обрыва на Волгу, Динка представляет себе, как выплывают на середину реки расписные острогрудые челны. И на переднем сидит Стенька Разин. Кафтан его весь в серебре и золоте, шапка у него из алого бархата. Стоит перед ним чарка вина, и сидит рядом с ним персидская княжна. Но атаман говорит, чти эта самая княжна совершенно ему не нужна, и Динка вполне согласна с атаманом Стенькой Разиным. Сейчас он будет сражаться и убивать врагов, тут такое подымется, и она будет сидеть и хныкать, а товарищи атамана рассердятся — одним словом, ни к чему ее тут держать! Пускай берет ее себе в подарок Волга-матушка! Вот какая песня есть про атамана, но дядя Лека будет петь про какой-то утес.

— Утес Стеньки Разина, — объявляет он.

Динка настораживается и вся превращается в слух.

запевает Олег.

Динке представляется поросший зеленым мхом утес. Высоко-высоко возвышается он над Волгой. И сидит на том утесе храбрый атаман Стенька Разин. И никто не знает, о чем он думает, знает один утес. Но если взобраться на этот утес, то…

Динка глубоко задумывается. Песня давно уже допета, а она сидит, не шевелясь и уставившись в одну точку.

Дядя Лека тихонько окликает ее, потом громко кричит вскидывая вверх руку:

— «Сарынь на кичку!»

Динка вскакивает.

— Что это? — испуганно спрашивает она. — Что ты закричал?

— Ага! — смеется дядя Лека. — А важничаешь, будто все знаешь… Ну-ка, Мышка, объясни ей, что я крикнул. Мышка охотно спрыгивает с кресла:

— Это, понимаешь… Степан Тимофеевич…

— Не хочу Тимофеевича какого-то… Говори: атаман Стенька Разин, недовольно прерывает Динка.

— Ну, это ведь все равно… Так вот, когда увидит атаман врагов и захочет на них напасть, он сразу кричит: «Сарынь на кичку!» И все товарищи его выскакивают, а враги сильно пугаются, и никто атамана победить не может… Да, дядя Лека? — спрашивает Мышка.

— Да-то да, но что означают эти слова? Ты не знаешь?

— Это, может, такой клич просто? — интересуется Мышка.

— Нет, не просто… Сарынь — это голытьба… — начинает объяснять дядя Лека, но Динка крепко зажимает уши и отбегает к двери.

— Мне не объясняй! Я сама знаю! — кричит она оттуда. Ей кажется, что чудесные слова потому и таят в себе волшебную силу, что они непонятны. Сам атаман Стенька Разин шел с ними в бой!

«Сарынь на кичку!» Они звучат как заклятие против врагов. Как можно их объяснить простым, скучным голосом? Они могут все потерять от этого… И, пятясь от дяди Леки, Динка еще крепче зажимает уши.

— Не объясняй! Не объясняй! Я не хочу! — кричит она с испуганным и сердитым лицом.

— Что случилось? — спрашивает мама, но Динка уже исчезает за дверью.

— Вот лентяйка! Ничего выслушать не может! — серьезно говорит сестре Олег. — Хотел им объяснить, что значит «сарынь на кичку», а она заткнула уши и убежала. Надо с этим как-нибудь бороться, Марина!

— Я тоже говорю… — вмешивается Катя.

Между взрослыми заводится спор о воспитании детей. Алина торопится высказать свое мнение наравне с мамой и Катей, Мышка, стоя в углу, тревожно прислушивается к повышенным голосам: она боится, чтобы взрослые не перессорились между собой.

Динка стоит за дверью в нерешительности. Она слышит, как дядя Лека и Катя упрекают маму в излишней мягкости, как мама, волнуясь, оправдывается и сердится.

— Катя хочет сделать из меня какого-то жандарма в юбке! — говорит мама.

«Вот дура эта Катя! — пожимая плечами, усмехается Динка. — Еще не хватало, чтобы приехал папа и застал вместо мамы какого-то жандарма в юбке!» Динке кажется это смешным, но ей жаль маму… Вон и дядя Лека нападает на нее.

— У меня действительно, может быть, мягкий характер…

И потом, я никогда не забываю мачеху… — оправдывается мама.

— Но никто же и не предлагает тебе мачехины меры! — возмущается брат.

«Бедная мама! — думает Динка. — За что они нападают на нее?» Если за то, что она мама и родила такую плохую девочку? Так ведь родила-то она ее совсем маленькую и еще не плохую! А теперь Динка уже сама по себе, можно было бы не приставать к маме, а ругать самое Динку. Смешно прямо! Но Динке не смешно, ей надо выручать маму. Она распахивает обе половинки двери с таким треском, как будто рвет на груди рубаху, и появляется на пороге с таким видом, как будто хочет сказать: «Нате, стреляйте! Вот я!» Но никто уже ничего не говорит и даже не обращает на нее внимания. Дядя Лека снова роется в папке и ставит перед мамой еще одни ноты.

— Сейчас мама сыграет любимую Динкой «Бурю на Волге». Под эту музыку папа часто укладывал спать своего Орало-мученика! — улыбаясь, говорит он.

Воспоминание об отце сразу отражается на лицах детей. Алина и Мышка с нежной завистью смотрят на Динку, кивают ей, указывают глазами на пианино, откуда уже слышны первые раскаты начинающейся бури…

Динка должна бы счастливо улыбаться и вспоминать о том, как папа брал ее на руки и шел с ней в детскую, оставляя открытой дверь в гостиную, где играла мама.

Но у Динки неспокойно на душе. Она не видит папы… она видит большие пенистые волны над своей головой… Волны швыряют ее то вверх, то вниз… А рядом с ней мокрое лицо мальчика… Синие губы его шевелятся. «Не бойся… не бойся…» — слышится ей сквозь бурю в песне рыбаков, которую играет мама… Динка хватается за голову и тихонько стонет. «Это он топил меня, он!» — слышит она свой голос. Бородатый человек поднимает тяжелый кулак… «Ленька! Ленечка!» Динка хочет бежать к маме, но громкий плач вырывается из ее груди.

Музыка резко обрывается. Мама и дядя Лека подбегают к девочке, пробуют разнять ее руки, обнимают ее, что-то говорят ей тихими, ласковыми голосами. Катя взволнованным шепотом упрекает за что-то брата и сестру… А Динка громко и безутешно плачет. Она знает, что никто-никто не может ей помочь, даже мама.