Череда призраков истекла, и самым последним подошел призрак в старой изношенной рясе с сжатыми на груди руками, он по внутреннему повиновению было начал крестить Русберга, но тут же сам себя остановил и положил обе руки на черное лезвие, сжимая что-то в них. Кузнец замахнулся и ударил, гул раскалывающихся колоколов разом разнесся, призрак церкви пошатнулся и рассыпался, пламя в печи вспыхнуло ярким светом солнца и тут же притухло. Призрак старика разжал руки - на лезвии лежал разбитый крест со звездой, который он когда-то носил и во что он когда-то верил. Старик улыбнулся, смотря, как на черном лезвии истлевал вечный металл и кусочек дерева. Русберг продолжал ковать, все рисунки на его теле мерцали кроваво-красным светом, глаза заволокло пеленой мрака, молот объяло темным пламенем. От ударов искры не высекались, призрак кузнеца остановился и лишь смотрел, как нерожденный кузнец выковывал черный фламберг, как искривленное лезвие само причудливо формировалось под ударами, как символы проступали на металле.

Черная дымка поднялась с земли, захватывая пепел и устремляясь к лезвию на наковальне. Удары участились, отзываясь раскатами грома где-то вне деревни, рисунки на теле запылали, поглощая шрамы, удары нарастали тяжестью, задрожала земля, звезды на небе померкли. Удар за ударом со всей земли в лезвие стекалась черная дымка, поглощаемая металлом, земля, деревья оголялись, освобождаясь от оков пепелища.

Объятый черным пламенем молот, завис на мгновение, пламя вспыхнуло в печи, тот ударил последний раз, черная волна разлетелась в стороны, колыхнув молчаливо стоящих призраков, пламя в печи погасло, наковальня раскололась пополам, молот рассыпался прахом, уносимым ветром.

Все завершено, напротив стояли призраки матери с отцом из этой жизни, вокруг никого более, лишь зеленеющие деревья и трава. Русберг привстал, не выпуская свой новый меч из рук, рядом в зеленеющей траве лежали останки развалившейся печи. Призраки родителей внимательно смотрели на своего сына, выросшего сильным мужчиной. Тот не знал, понимают ли они, что он лишь частично их сын. Понимают ли что-либо, но он видел, как теперь спокойны стали родившие его в этой его жизни. Шрамы на теле пропали, остались лишь рисунки и нечеловеческая левая рука.

"Прощайте, теперь вы можете уйти, я все сделаю".

Призраки развернулись и растаяли в лучах восходящего солнца. Теперь они упокоены.

Русберг оделся, закрепил за спиной черный фламберг и пошел по зеленеющему спускающему к журчащей чистой речушке полю впервые с легкостью внутри. Земля приняла кости, и теперь это более не гиблое место. Сюда вскоре вернется жизнь, лес поглотит последние свидетельства пребывания человека.

Необъятные стволы исполинов возвышались подобно башням великанам, заслоняя раскидистыми ветвями вечнозеленой кроны небосклон, выросшими до немыслимой высоты. Ветви толщиной больше обычных стволов, привычных для людских лесов, не редко свисали до самой земли, врастая в нее и становясь дополнительными корнями для исполина. Солнечные лучи с трудом пробивались, озаряя первозданные леса золотистым светом. Толстые корни расходились в стороны, образуя сплетения, покрытые местами мхом и тем самым похожие на лесные домики. Между корнями раскинули свои зеленые веера огромные папоротники, в тенях которых разрастались грибные полянки. Где-то среди листвы пели птицы чарующими голосами, в папоротнике бегали быстрые мелкие зверьки, которых не то, что поймать, заметить не всякий раз удавалось. Троп, не говоря уже о лесных дорогах, в этом лесу, раскинувшемуся на огромной территории по эту сторону Горного Предела, недоступную для людей, никогда не было.

Одержимый Хирлад с прытью, несвойственной для человека, перескочил через врастающий в землю корень. Старые одежды изрядно поистрепались, превратившись в лохмотья, потемневшая от грязи сумка свисала на бок. Обувь на его ногах превратилась в несколько еще держащихся кусков материи, ноги покрылись грязью, смешавшейся с кровью. Он уверенно шел по незнакомому загадочному лесу, ничего не опасаясь. На лице слабо различались прежние черты: фиолетовые буркала вместо глаз старика выпучили, челюсть выступила вперед, из-за губ проглядывались клыкообразные острые зубы. Одержимый сутулился, но это была иная сутулость, звериная, руки постоянно разведены в стороны, пальцы скрючены, когти нечеловечьи. Мышцы тела иные, и сила в них сосредоточена нелюдская. Хирлад перемахнул еще через один корень прыжком подобно лягушке, не сменяя своего направления и не обращая на преодолимые высоту и размеры корня.

Ничто в этом сказочном месте не удостаивалось его внимания, он шел к цели, миновав по бесконечным пещерам, холодным отвесным горным тропам, Горный Предел. Существа, встававшие на пути, погибали мучительно, разрываемые на куски настолько быстро, что до последнего оставались живы и чувствовали боль и ужас.

Хирлад перемахнул через очередной огромный корень, и перед его взором появилась огромная отвесная каменная глыба, стоящая между исполинов и уходящая вверх за крону, где взгляд еще мог что-либо различить. Насколько уходила в стороны глыба, понять нельзя, ибо она обросла цепкими растениями, с успехом заполнившими собой все разломы и щели, прямиком из огромных дыр в глыбе, поднимаясь вверх и закрывая собой.

Одержимый протиснулся сквозь узкий зазор между каменной породой и многочисленными сплетенными стеблями вьюна, цепляющегося острыми отростками за любую опору, впивающимися в другие растения, паразитируя на них. Внутреннее пространство, в которое лишь местами через разломы пробивался слабый свет, заросло, скрывая под зеленью стены зал и гигантских колонн. Витиеватые лестницы уходили вверх вдоль внешней стены, скрываясь за каменными плитами. Полуразрушенного каменного гиганта медленно поглощала природа, круг за кругом отвоевывая все больше и больше.

Хирлад пробирался сквозь заросли в полумраке, удаляясь внутрь башни, вдруг пол под ним с треском обвалился, он упал в неглубокий тоннель. Падение недолгое, он встал, будто бы не упал только что, ударившись о каменные куски ушедшего из-под ног пола, не поднимая вывалившееся из сумки, пошел вперед в темноту. Витиеватой лестнице спускалась вниз, ступеньки широкие, кромешный мрак и тишина. Рядом проползало что-то по земле, по сторонам из мрака углублений в стенах слышалось чье-то утробное дыхание и поблескивали буркалы, но он без внимания шагал вперед, спускаясь все ниже и ниже вглубь. Он без сомнений и раздумий прыгал вперед или приседал в тот момент, когда срабатывала ловушка. Двигаясь все глубже, Хирлад принялся бормотать все громче и громче, и его слова отражались от стен, разносясь нарастающим эхом в содрогающемся каменном исполине.

Сколько прошло времени, сколько он прошагал по полным мрака коридорам, насколько глубоко он спустился - не имело более смысла. Одержимый стоял у жертвенного камня перед высокой аркой, упирающейся в черную каменную глыбу. Когтистая нечеловеческая рука провела по гладкой поверхности камня, стирая залежалую пыль, рельефные борозды от ритуальных ножей словно ожили. Казалось, они пытаются сомкнуться в попытке ухватиться за живую плоть. Слова забытого языка сами вырывались из уст, раскатисто разносясь по коридорам, своды все сильнее содрогались от каждого отраженного от тверди слова. Рука выставилась вперед внутренней частью вверх, разбухшие сосуды пульсировали. Коготь с легкостью прорезал поперек плоть, высвобождая побуревшую кровь, хлынувшую из раны пульсирующими ручьями, окропляя жертвенный камень.

Бесчисленные ленты полустертых символов засияли фиолетовым светом повсюду, освещая залу круглой формы, низкий потолок покрывался трещинами, вдоль стен зашевелились статуи жутких существ. Хирлад все громче и громче читал, голос его перестал быть человеческим, тело начало разрастаться, конечности вытягивались и изгибались. Последние черты человеческого лица пропадали. Свет сливался в центре, проникая сквозь изменяющееся тело жуткого существа с уродливо изогнутыми когтистыми конечностями, таращащего во все стороны десятки буркал из-под рогов и наростов.