Я нестерпимо жажду, кравчий! Скорей наполни чашу нам

И угости меня сначала, потом отдай ее друзьям.

Объятый сладостными снами, ходил я долго между вами.

Но расставаяся с друзьями: «Прощайте», — молвил прежним снам.

Перед мечетью проходила она, и сердце позабыло

Священные михраба своды, подобные ее бровям.

Я не онагр степной, не ранен, ничьей петлей не заарканен,

Но от стрелы ее крылатой по вольным не уйду степям.

Я некогда испил блаженство с той, что зовется Совершенство…

Так рыба на песке, в мученьях, тоскует по морским волнам.

До пояса не доставал мне ручей, и я пренебрегал им;

Теперь он бурным и бездонным вдруг уподобился морям.

И я тону… Когда ж судьбою я буду выброшен на берег, —

О грозном океанском смерче в слезах поведаю я вам.

И вероломным я не стану, и не пожалуюсь хакану,

Что я сражен ее очами, подобно вражеским мечам.

Я кровью сердца истекаю, от ревности изнемогаю,

Так бедный страж дворца рыдает, певцам внимая по ночам.

О Саади, беги неверной! Увы… Ты на крючке, как рыба, —

Она тебя на берег тянет; к ней — волей — не идешь ты сам.

Коль с лица покров летучий ты откинешь, моя луна,

Красотою твоею будет слава солнца посрамлена.

Сбить с пути аскета могут эти пламенные глаза,

А от глаз моих давно уж отогнали отраду сна.

И давно бразды рассудка уронила моя рука.

Я безумен. Мне святыня прежней истины не видна.

Но Меджнуна не избавит от мучений встреча с Лейли,

Изнуренному водянкой чаша полная не полна.

Тот не искренний влюбленный, кто не выпьет из милых рук

Чашу огненного яда вместо искристого вина.

Как жалка судьба лишенных человечности и любви!

Ведь любовь и человечность — неразрывная суть одна.

Принеси огня скорее и собрание озари!

А с пустых руин налога не потребует и казна.

Люди пьют вино надежды, но надежд они лишены.

Я не пью, душа любовью к ней навеки опьянена.

Саади в себе не волен, он захлестнут петлей любви,

Сбит стрелой, чьим жалом ярость Афросьяба сокрушена.

В дни пиров та красавица сердце мое привлекла,

Кравчий, дай нам вина, чтобы песню она завела.

В ночь на пиршестве мудрых ты нас красотой озарила.

Тише! Чтобы кутилы не знали, за кем ты ушла!

Ты вчера пировала. Все видят — глаза твои томны.

Я от всех утаю, что со мною вино ты пила.

Ты красива лицом, голос твой мое сердце чарует,

Хорошо, что судьба тебе голос волшебный дала.

Взгляд турчанки — стрела, брови темные выгнуты луком.

Боже мой! Но откуда у ней эти лук и стрела?

Я — плененный орел, я сижу в этой клетке железной.

Дверцу клетки открой. И свои распахну я крыла!

Саади! Был проворен в полете, а в сети попался;

Кто же, кроме тебя, мог поймать его, словно орла?

Я влюблен в эти звуки, в этот сердце мне ранящий стон.

Я беспечен, и день мой проплывает неясно, как сон.

Ночи… Ночи бессонные в ожиданье моей светлоокой,

Но тускнеет пред нею свет, которым весь мир озарен.

Если вновь приведется мне лицо ее нежное видеть —

Сам себя я счастливым буду звать до скончанья времен.

Я — не муж, если скрою свою грудь от камней порицанья.

Муж душой своей твердой, как щитом, от копья огражден.

Не изведав несчастий, не достигнешь заветного счастья.

Кто дождался Ноуруза, стужу зимнюю вытерпел он.

Хоть жнецы были мудры, но Лейли они тайны не знали,

Лишь Меджнун ее ведал, кем был весь урожай их спален.

Сонм влюбленных, что верой и богатствами мира играет,

Жатвы не собирает, а несметным добром наделен.

Ты другого арканом уловляй! Мы же — верные слуги.

Ведь не нужно стреножить скакуна, что давно приручен.

День вчерашний умчался, ну, а завтра пока не настало.

Саади, лишь сегодня ты и волен в себе и силен!

О, если бы мне опять удалось увидеть тебя ценой любой,

На все времена до Судного дня я был бы доволен своей судьбой!

Но вьюк с моего верблюда упал… В туманную даль ушел караван.

Я брошен толпой вероломных друзей, что заняты были только собой.

Когда чужестранец в беду попадет, ему и чужой сострадает народ.

Друзья же обидели друга в пути, покинув его в пустыне глухой.

Надеюсь я — долгие дни пройдут, раскаянье тронет души друзей.

Я верю — придут они, друга найдут, измученные своею нуждой.

Ведь воля — о муж, — это воля твоя! Захочешь — воюй, захочешь — мирись.

Я волю свою давно зачеркнул — иду за тобой безвестной тропой.

А кто на чужбине осла завязил в трясине и сам свалился без сил,

Ты молви ему, что в сладостном сне увидит он край покинутый свой.

Ты счастья, ты радости ищешь себе. На образ красавицы этой взгляни!

А если взглянул — с отрадой простись, навеки забудь свой сон и покой.

Огнепоклонник, и христианин, и мусульманин — по вере своей, —

Молитвы возносят, но только мы, о пери, твоей пленены красотой!

Я прахом у ног ее пасть захотел. «Помедли! — она промолвила мне, —

Я не хочу, чтоб лежал ты в пыли и мучился вновь моей виной!»

Я гурию-деву увидел вчера, которая в сборище шумном друзей

Сказала возлюбленному своему, поникшему горестно головой:

«Желанья ты хочешь свои утолить? Ты больше ко встрече со мной не стремись!

Иль вовсе от воли своей откажись, тогда насладишься любовью со мной».

Коль сердце печаль свою в тайне хранит, то, кровью оно истекая, горит.

Не бойся предстать пред глазами врагов открыто, с израненною душой.

Пусть море мучений клокочет в тебе, но ты никому не жалуйся, друг,

Пока утешителя своего не встретишь ты здесь — на дороге земной.

О стройный, высокий мой кипарис, раскрой окрыленные веки свои,

Чтоб тайны покров над скорбью моей я снял пред тобой своею рукой!

Друзья говорят: «Саади! Почему ты так безрассудно любви предался?

Унизил ты гордость и славу свою пред этой невежественной толпой».

Мы в бедности, мы в униженье, друзья, и гордость, и славу свою утвердим!

Но каждый из нас — по воле своей — пусть выберет сам тот путь иль иной.