Барух использовал привилегированную инсайдерскую информацию в рамках занимаемой должности в Совете национальной обороны. Например, документально известно, что он дал своевременный совет своим друзьям по бизнесу в картеле производителей меди продать огромное количество металла, имевшего жизненно важное значение для военного производства, правительству США по весьма завышенной цене всего за две недели до того, как президент Вильсон объявил войну 2 апреля 1917. ^{295} Это всё имело место в то время, когда Барух находился на должности с доступом к государственным секретам.

Рис. 8. Инсайдер Денежного Треста Бернард Барух (справа) помог Черчиллю сорвать куш на Нью-йоркской фондовой бирже перед её падением в 1929 году

Барух никогда не стеснялся инсайдерской торговли и конфликта интересов. После вступления США в европейскую войну в апреле 1917 года, когда очевидный конфликт интересов Баруха был настолько нагл, что подвергся нападкам в прессе, Барух назначил своего старого уолстритовского дружка и делового партнёра Юджина Мейера-младшго контролировать все государственные закупки меди. В то время Мейер был председателем правительства Военной финансовой корпорации. Позже Барух обеспечит своему другу Мейеру владение политически влиятельной «Вашингтон Пост», скорее всего, из благодарности.

На протяжении республиканского правления 1920‑х годов Барух выстраивал своё влияние, главным образом, с помощью больших финансовых взносов влиятельным демократам в Конгрессе. В те дни он был серым кардиналом вне конкуренции и через свои деньги и влияние контролировал голоса по меньшей мере 60 сенаторов и представителей в Конгрессе.

На момент краха Уолл-Стрит Барух считался самым влиятельным демократом в Вашингтоне при Гувере, а когда Конгресс перешёл под контроль демократов в начале 1930‑х годов, его позиция окрепла невероятно.

После 1930 года республиканец Герберт Гувер всё чаще обращался за советом к Баруху о том, какие инициативы демократический Конгресс может предпринять по противодействию распространению экономического кризиса в стране.

Барух не скрывал, что приобрел состояние на фондовом рынке, продав все свои акции на пике цен в октябре 1929 года за несколько недель до краха, что придало его публичным заявлениям ореол дельфийского оракула в кризис в начале 1930‑х годов. Но он не упоминал, что его близкий друг Уинстон Черчилль по его совету сделал то же самое. Баруху и Черчиллю, как ни странно, удалось сбросить акции на пике фондового рынка, как раз перед тем, как Банк Англии спровоцировал события, приведшие к краху лондонского рынка в сентябре 1929 года. В некоторых кругах особо подозрительные считали, что и Черчилль и Барух получили выгоду в результате своих соответствующих инсайдерских постов.

В критические дни 1931 и 1932 годов Бернард Барух ковал в Конгрессе консенсус демократов и республиканцев, который доминировал в законодательстве и политических дебатах. В начале 1930‑х годов могущественный председатель сенатского Комитета по финансам и другие влиятельные законодатели бывали частыми гостями на охоте в уединённом поместье Баруха в Южной Каролине.

Барух, таким образом, в эти критические первые годы депрессии обладал непревзойденной властью и влиянием в экономической политике Вашингтона. В ходе последующих событий то, что он сделает с этим влиянием, станет решающим.

Он призывал демократический Сенат оставить конфронтацию и не проводить курс, который может парализовать Белый дом. Вместо этого он предлагал прийти к консенсусу с республиканцами Гувера. Он говорил своим приятелям в Сенате:

«Страна находится в очень взбудораженном состоянии. Сейчас нужен именно покой, и никаких перемен. Давайте не будем пытаться исправить слишком много вещёй сразу». ^{296}

Уникальное воздействие Баруха на политику Конгресса блокировало любую подлинно демократическую альтернативу катастрофической политике невмешательства Гувера в это критическое время. Это отсутствие инициативы или предложений от демократов в 1930‑х годах мало чем отличались от оглушительного молчания демократов в Конгрессе более восьмидесяти лет спустя на дебатах в 2008 году по поводу беспрецедентного республиканского законопроекта спасения Уолл-Стрит стоимостью 700 миллиардов долларов.

Барух утверждал, что дефляция цен на сырьевые товары прошла дно в октябре 1930 года и что:

«пришли в движение естественные лечебные силы. Я не верю, что правительство способно что-либо сделать, чтобы помочь. Каждый раз, когда вмешивается правительство, оно делают только хуже». ^{297}

Тогда же он говорил группе академических экономистов демократической партии, что «бизнес должен пройти через выжимание и начать всё сначала», словно национальная экономика была какой‑то гигантской стиральной машиной. Когда один из присутствующих экономистов возразил, что такой подход политики невмешательства правительства рискует вызвать беспорядки на улицах, Барух огрызнулся:

«Всегда есть слезоточивый газ, чтобы об этом позаботиться».

Он использовал своё влияние, чтобы решительно выступать против любых предложений по государственным расходам на общественные работы для снижения безработицы, которую он презрительно именовал «инфляцией рабочих мест». Статья на первой полосе номера от 12 ноября 1931 года «Нью-Йорк Таймс» демонстрировала необоснованный оптимизм: «Барух видит национальный подъём». Рядом с этим заголовком шла другая статья с цифрами: 67000 безработных выстроились в очередь в Нью-Йорке, чтобы зарегистрироваться для участия во внеплановых работах. Барух призывал к повышению налогов на прибыль, чтобы в кризис сохранить бюджет правительства «сбалансированным и здоровым», одновременно настаивая на том, что любые энергичные государственные расходы будут раздувать доллар. Но беспокоился он о ценах на золото, а не об общественном благосостоянии.

Благодаря своему влиянию на демократический Конгресс Баруху удалось завоевать одобрение не республиканцев Гувера, но и демократов даже в вопросе разрушительной финансовой дефляции. Это успешно исключило любую вероятность заметной политической инициативы, пока государство всё глубже вязло в экономической трясине. Накануне депрессии Бернард Барух неутомимо пропагандировал в качестве национальной политики продолжение дефляции.

Ядро стратегии Баруха состояло в том, чтобы предотвращать любые попытки Конгресса модифицировать Федеральную резервную систему, а также настаивать жёсткой привязке (любой ценой) США к золотому стандарту, даже после того, как Великобритании и 24 других стран отказались от него в конце 1931 года. Как Барух писал своему близкому другу сенатору Джимми Бернсу:

«Эта страна не может уйти от золотой основы». ^{298}

Одновременно в течение всего периода, когда Барух призывал Конгресс и администрацию Гувера не отказываться от золотого стандарта, он был также частным бизнес-партнёром заместителя министра финансов администрации Гувера Огдена Миллза-младшего на золотом руднике на Аляске. Третьим партнёром был старый дружок Баруха Юджин Мейер-младший, который только что был назначен президентом Гувером в правление ФРС. ^{299}

К февралю 1932 года, в разгар предвыборной гонки, золотые запасы США упали до опасного минимума. В результате вывоза за границу, а также оседания у населения в качестве средства сбережения на фоне обостряющегося внутреннего американского банковского кризиса из резервов утекло более 1 миллиарда долларов монетарного золота. Федеральная резервная система получила полномочия изыскать ещё 1,5 миллиарда долларов золотых резервов. Количество «свободного золота» ФРС на тот момент упало до 433 миллионов и сокращалось со скоростью 150 миллионов долларов в неделю. Барух удвоил свои публичные и приватные призывы поддерживать привязку к золотому стандарту любой ценой.