Дидье снова вздрогнул. Откуда Гриру было знать, что тогда он только и думал, что о крестном пути Спасителя и о том, что ему, сопляку, стыдно роптать и скулить?!

А Грир медленно и свирепо процедил, обернувшись к Жозефине:

— Мне невыносимо хочется сровнять с землёй вашу мусорную кучу, мадам, более, чем раньше, но если вы сейчас же выдадите нам эту девчонку, сестру моего парня, за которой он сюда вернулся, я, так уж и быть, не стану этого делать. И никакой пустой болтовни я больше слушать не желаю! — проревел он, шагнув к Пьеру, который протестующе качнул головой. — Где твоя дочка, кузнец? Где Мадлен Бланшар?

Мадлен Бланшар сидела совершенно бесшумно и почти не дыша, сжавшись в комок за перилами старой, с выщербленными ступенями лестницы, по которой недавно спустилась её мачеха.

Она понимала далеко не всё, о чём кричали и спорили там, внизу, отец, мачеха, Франсуа и мадам Жозефина. Спорили друг с другом и с чужими людьми, явившимися невесть откуда — высокими, загорелыми, сильными и… опасными. Она всем существом чуяла эту исходящую от них опасность, но это её не пугало.

Она точно знала, что эти чужие люди не причинят ей никакого зла.

Ведь одним из них был её брат Дидье.

Пречистая Дева и все святители Господни, она его совсем не помнила!

Но сразу узнала.

Потому что это лицо она видела всякий раз, когда гляделась в зеркальце или в речную гладь — острые скулы, яркий рот, всегда готовый растянуться в улыбке, веснушки на переносице, широко расставленные светлые глаза и копну непокорных вихров.

Мачеха всегда заставляла её носить чепец. Вот ещё!

Когда внизу заспорили и закричали особенно громко, Мадлен заколебалась, не вернуться ли её в свою комнату, чтоб вылезти через окно и удрать. Она давно знала, что ей делать, если отец, понукаемый мачехой, решит отправить её в монастырь или в семью этого дурачка Анри Ренара. Походный узелок она уже собрала и спрятала под половицей в своей комнате.

Но там, внизу, прозвучало её имя, и произнёс его самый страшный из чужаков, при виде которого у неё по спине бежали мурашки — огромный и бронзовокожий, как индеец и с таким же горбоносым хищным лицом. Грир-Убийца — вот как он именовал себя, войдя под крышу их дома.

Он хотел её видеть.

Она была нужна своему брату Дидье.

Дидье пришёл за ней.

У Мадлен дрожали руки и ноги, подгибались коленки, и она плотно стискивала зубы, чтобы те не смели позорно цокать. Она выпрямилась во весь рост под устремлёнными на неё изумлёнными взглядами и застыла на несколько очень долгих мгновений.

А потом вихрем пронеслась вниз по лестнице — по всем щербатым ступеням.

— Вот я! — громко крикнула она и встала перед всеми, вытянувшись в струнку и вздёрнув подбородок. — Это я! Я Мадлен Бланшар!

Дидье даже дышать перестал.

Эта девчушка была нескладной, тонкой и гибкой, как ивовый прутик. Если бы не болтавшееся на хрупких плечах мешковатое чёрное платье до самых пят, он легко принял бы её за мальчугана. Её кудрявая макушка доходила ему как раз до плеча, русые волосы были небрежно заплетены в толстую пушистую косичку, а глаза…

Чистые, как просвеченное солнцем мелководье.

Глаза их матери.

Он поднял руку и снова уронил, не решаясь коснуться плеча Мадлен.

— Ты меня помнишь? — выпалил он хрипло, с непрошеной мольбой.

— Конечно! — горячо воскликнула девчонка и закивала так старательно, что светлая косичка мотнулась туда-сюда. А Дидье поймал себя на том, что расплывается в неудержимой улыбке.

— Врёшь ведь, — выдохнул он шёпотом и сморгнул. — Ну признайся же, признайся, что врешь!

Он всё-таки протянул руку и легко тронул Мадлен за эту задорно торчащую косичку, увидев, как её глаза распахиваются ещё шире.

— Ты же пират? — осведомилась она вместо ответа с такой восторженной надеждой, будто спрашивала, не король ли он Франции случайно.

— Да, — помедлив, признался Дидье с тяжким вздохом, и глазищи Мадлен так и просияли.

— Я тоже хочу! — с жаром воскликнула она, вцепляясь в его ладонь. — Тоже хочу быть пиратом, как ты! И капитаном!

Дидье разинул рот.

Адель придушенно ахнула.

Моран фыркнул.

А Грир за спиной Дидье со смешком проворчал:

— Клянусь кишками его Святейшества Папы, можно уже не спрашивать, пойдёт ли со своим братцем эта маленькая сорока! — И добавил, с ехидным прищуром взирая на Мадлен с высоты своего роста: — Бабы редко становятся пиратскими капитанами, знаешь ли, сорока.

Мадлен залилась краской до корней волос, и Дидье невольно сжал её запястье, пытаясь ободрить, когда она гордо задрала острый подбородок и бросила с таким же разбойничьим прищуром, что и Грир:

— Поспорим?

Она выдернула руку из руки Дидье, лихо поплевала на ладонь и протянула её Гриру. Тот сперва так же озадаченно уставился на эту замурзанную ладошку, что и все остальные. А потом согнулся пополам, и его громовой хохот заглушил сердитый окрик Пьера и змеиное шипение Адели.

Выпрямившись, он стиснул своими железными пальцами тонкие пальцы Мадлен и весело покосился на Дидье:

— Разбивай… братец.

И Дидье со всей торжественностью разнял их руки ребром своей ладони.

У него звенело в ушах от нахлынувшего ликующего облегчения.

Впервые за последние месяцы он наконец дышал полной грудью, не чувствуя укоров совести и груза своей неизбывной вины.

Жозефина покачала головой, беспомощно глядя на Мадлен.

— Ах, дитя, — порывисто начала было она, но под острым взором Грира запнулась.

— Полагаю, наш вопрос решён? — вкрадчиво осведомился капитан «Разящего», переводя глаза на Пьера, ответившего ему таким же тяжёлым взглядом. — Твоя дочка сама хочет уйти со своим братом, кузнец. И немудрено, ведь ты столько лет грел на своей груди такую гадюку, как их мачеха, и прилежно слушал всё, что она шипела тебе, — Он брезгливо ткнул пальцем в сторону выпрямившейся с ледяным презрением Адели.

— Больше этого не будет, — помолчав, спокойно пророкотал Пьер своим густым басом. — Моя супруга не проведёт ни часа под крышей моего дома. Она сейчас же вернётся к своим родным в Сен-Вер.

— Что?! — Адель захлебнулась, но Пьер даже не посмотрел на неё. В его чёрных глазах, обращённых к дочери, угадывалась непривычная тоска, хотя голос остался бесстрастным:

— Я не буду принуждать тебя к венчанию с Жаком Ренаром или отправлять в монастырь, Мадлен. Останься.

Негодующе фыркнув, Адель затрясла головой и яростно выкрикнула:

— Я сама ни на минуту не задержусь под крышей твоего нечестивого дома, Пьер Бланшар! Все мои усилия на протяжении многих лет были напрасны! Твои дети так же порочны, как ты сам! Как их ма…

Она задохнулась и невольно вскрикнула, когда смуглые пальцы Пьера сомкнулись на её худом локте. Только синие глаза её всё так же неистово пылали.

— Ни слова больше, Адель, пока я не оторвал тебе руку и не заткнул ею твой рот, — по-прежнему ровно проговорил Пьер. — Я и впрямь слишком долго тебя слушал. Ты можешь взять Бруно с его тележкой, чтобы он отвёз тебя к родителям, а завтра он доставит туда же твои сундуки.

Никто не проронил ни слова, пока Адель, гордо вскинувшая голову, увенчанную чепцом, с грохотом не захлопнула за собой дверь дома, в котором прожила столько лет.

Тягостных, мрачных, бесплодных лет.

И едва она это сделала, как Пьер снова перевёл взгляд на замершую в растерянности дочь:

— Мадлен?

Губы у девчушки затряслись, и Грир подумал, что, конечно же, та сейчас разревётся и останется здесь, к его собственному немалому облегчению. Он и представлять себе не хотел, как эдакая беспокойная стрекоза воцарится на его бриге. А в том, что она будет вертеть своим непутёвым братцем и его такой же непутёвой командой сорванцов так, как ей заблагорассудится, Грир ни на одно мгновение не сомневался.

Он поймал смеющийся взгляд Морана, понял, что стервец опять отгадал его мысли, и с досадой отвернулся.