Ученый муж поселяется в глухом уединении. Желая продвинуться, он прежде всего обращается к себе самому. В продвижении есть свой закон – если не приобретешь доброго имени, не сможешь и продвинуться. В приобретении доброго имени есть свой закон – не пользуешься доверием друзей, не сможешь и продвинуться. В завоевании доверия друзей есть свой закон – в служении родичам не чувствуешь радости, не завоюешь и доверия друзей. В служении родичам есть свой закон – в самосовершенствовании не искренен, не можешь служить и родичам. В искренности есть свой закон – сердце не умеет сосредоточиваться на одном, не сможешь быть и искренним. Закон увидеть легко, да трудно им овладеть, эффективность его налицо, да достичь-то ее нелегко, – потому и не достигают.

Отзвуки дао

Бай-гун задал вопрос Конфуцию:

– Можно ли говорить намеками?

Конфуций молчал.

– Что будет, если камень бросить в воду? – продолжал Бай-гун.

– Ныряльщики из У и Юэ достанут его, – отвечал Конфуций.

– А если одну воду плеснуть в другую?

– Смешаешь воду из рек Цзы и Шэн – И Я все равно различит на вкус.

– Выходит – нельзя говорить намеками?

– Почему же нельзя? – отвечал Конфуций. – Кто знает, что значат слова? Тот же, кто знает, – говорит без слов.

Поэтому Лаоцзы говорит: «Слова имеют основу, дела – хозяина».

Хуэйцзы разработал закон и представил его царю. Тот остался доволен и передал его на рассмотрение Ди Цзяню.

– Можно дать ему ход? – спросил у него царь.

– Нет, – ответил Ди Цзянь.

– Но если он хорош, почему же не дать ему ход?

– Когда поднимают большое дерево, – отвечал Ди Цзянь, – передние восклицают: «Юй-сюй!», а задние вторят им. Почему же при этом не поют песен Чжэн и Вэй, не напевают быстрых мелодий Чу? Потому что они не годятся для этого дела. Так и хорошо управленное государство – опирается на ритуал, а не на изощренное красноречие.

Поэтому Лаоцзы говорит: «Когда множатся законы и приказы, растет число воров и разбойников».

Тянь Пянь беседовал с циским ваном об искусстве Дао.

– Мои владения – царство Ци, – отвечал ван. – Искусство Дао мало пригодно для устранения бед, поэтому хотелось бы послушать об искусстве управления.

– Мои слова, – отвечал Тянь Пянь, – хотя и не об управлении, однако могут быть полезны и для него. Возьмем, к примеру, лес. Это не материал, но он может стать материалом. Вдумайтесь, господин, в то, что сказано, и сами выберите пригодное для управления. Хотя Дао и не устраняет бед, но его силою все переплавляется и преобразуется во Вселенной и в пределах шести сторон света. Зачем же спрашивать о делах правления в царстве Ци?! Именно это имел в виду Дао Дань, когда говорил: «Форма без формы, образ без вещи». Ван спросил о царстве Ци, – Тянь Пянь ответил примером о древесном материале: материал – еще не лес; лес – еще не дождь; дождь – еще не Инь-Ян; Инь-Ян – еще не Гармония, а Гармония – еще не Дао.

Бай-гун завоевал Цзин и никак не мог решиться разделить имущество со складов и арсеналов среди своих людей. Прошло семь дней, и Ши Ци сказал ему:

– Неправедно добытое, да еще не розданное – приводит к беде. Не можешь отдать – лучше сожги, но не восстанавливай людей против себя.

Бай-гун не послушался, и через девять дней явился Е-гун. Он открыл большие склады и арсеналы и роздал товары и оружие народу, а затем напал на Бай-гуна и через девятнадцать дней пленил его.

Итак, царство не принадлежало ему, а он захотел владеть им – это можно назвать верхом алчности; не уметь принести пользу ни себе, ни людям – можно назвать верхом глупости.

Поэтому Лаоцзы говорит: «Чем переполнять сосуд – лучше его вовсе не наливать; как ни заостряй предмет при ковке – он скоро затупится».

Чжаоский Цзяньцзы назначил Сянцзы своим преемником. Узнав об этом, Дун Яньюй сказал ему:

– Усюй – из худого рода. Почему же вы сделали его своим наследником?

– Он из тех людей, что могут стерпеть позор ради родных алтарей.

Прошло время. Как-то Чжи-бо с Сянцзы сидели на пиру, а Чжи-бо вдруг схватил Сянцзы за голову. Дафу просили позволения убить его, но Сянцзы остановил их.

– Когда прежний ван, – сказал он, – ставил меня на престол, он сказал: «Сянцзы может ради родных алтарей стерпеть позор»; разве он сказал: «Сянцзы может убить человека»?!

Через десять лун Чжи-бо окружил Сянцзы в Цзиньяне. Разделив свои отряды, Сянцзы нанес Чжи-бо сокрушительное поражение, а из его головы сделал винную чашу.

Поэтому Лаоцзы говорит: «Знающий свою силу, умеющий быть слабым – для Поднебесной как горная долина».

Ду Хэ говорил с чжоуским правителем о том, как покоить Поднебесную в мире. Государь сказал:

– Хотел бы научиться тому, как покоить в мире Чжоу.

– Если мои слова не годны, то не суметь вам покоить Чжоу, – отвечал Ду Хэ, – а если годны – Чжоу само придет к миру и покою.

Это и называется «не приводя в покой, покоить». Поэтому Лаоцзы говорит: «Великий резчик не режет», «Высшее богатство – отсутствие богатства».

По законам царства Лу, пожелавший выкупить раба-лусца у чжухоу, мог взять деньги на это в казне. Цзыгань выкупил одного лусца, а деньги брать отказался.

– Ты делаешь ошибку, – сказал Конфуций, узнав об этом. – Действия мудреца могут изменять обычаи и нравы, а его уроки – распространяться на последующие поколения, потому что они годны для всех. Ныне в царстве богачей мало, а бедняков много. И тем, и другим не жаль казенных денег. Если же лусцы не будут брать в казне – то не станут выкупать своих у чжухоу.

О Конфуции можно сказать, что он знал толк в ритуале. Поэтому Лаоцзы говорит: «Видеть значительное в малом – называется мудростью».

Вэйский У-хоу спросил у Ли Кэ:

– Отчего погибло царство У?

– Оттого, что много воевало и много побеждало.

– Но разве много воевать и много побеждать – не благо для государства?

– Когда много воюют – народ распускается, – отвечал Ли Кэ, – когда много побеждают – правители становятся высокомерны; а при высокомерных правителях и распущенном народе редко бывает, чтобы царство не погибло. Высокомерие ведет к произволу, произвол – к жестокости; распущенность порождает злобность, злобность – волнения. Правители и народ находились в таком напряжении, что гибель У даже поздно наступила!

Поэтому Лаоцзы говорит: «Небесное дао велит отступить, когда подвиг свершен и пришла слава».

Нин Юэ желал служить цискому Хуань-гуну, но был беден и выделиться ему было нечем. Тогда он нанялся к странствующим купцам грузить телеги. Пришли они в Ци и расположились на ночлег за городскими воротами. Ночью ворота открылись, и, тесня груженые телеги, с многочисленной свитой и огнями в город въехал Хуань-гун. Нин Юэ, который в это время кормил вола, увидел издали Хуань-гуна и загрустил. Ударяя в воловий рог, он запел песню купца. Хуань-гун услышал и, тронув своего возничего за руку, сказал:

– Это поет необыкновенный человек!

И приказал следующей за ним на колеснице свите пригласить певца во дворец. Поправив одежду и шапку, он принял Нин Юэ и заговорил с ним о делах Поднебесной. Довольный беседой, Хуань-гун решил взять гостя на службу. Однако его чиновники воспротивились:

– Гость – человек из Вэй, – сказали они. – Вэй не так далеко от Ци. Послали бы, государь, расспросить. Если и после этого гость окажется достойным, не поздно будет его принять.

– Нет, – отвечал Хуань-гун. – Начнем расспрашивать и вдруг, к несчастью, у него окажется какой-то недостаток. Из-за мелкого недостатка забудем о больших достоинствах. Именно так государи теряют настоящих мужей Поднебесной!

Чуский Чжуан-ван спросил Чжань Хэ:

– Как управлять государством?