Попытаемся представить те принципы, по которым велся отбор в трудовую армию. По всей вероятности, на первых порах ее основу составили люди нерусской национальности. Это были в первую очередь немцы, проживающие в районах Поволжья, на Украине, Кубани и Кавказе. Их предки поселились здесь еще в XVII—XVIII веках, а связь с Германией практически утеряна, особенно для сельского населения. Но с началом войны власти опасались, как бы в тылу у Красной Армии не возникла пятая колонна. Конкретных фактов не было, во всяком случае до сих пор ничего не опубликовано, но эти факты можно сфабриковать — в НКВД опыт такой был накоплен в ходе подготовки «громких» процессов. На свет появился документ, который мог показаться современникам правдоподобным.

«По достоверным данным, — читаем в Указе Президиума Верховного Совета СССР от 28 августа 1941 года, — полученным военными властями, среди немецкого населения, проживающего в районах Поволжья, имеются тысячи и десятки тысяч диверсантов и шпионов, которые по сигналу, данному из Германии, должны произвести взрывы в районах, населенных немцами Поволжья.

О наличии такого большого количества диверсантов и шпионов среди немцев Поволжья никто из немцев, проживающих в районах Поволжья, советским властям не сообщал, — следовательно, немецкое население скрывает в своей среде врагов советского народа и Советской власти.

В случае, если произойдут диверсионные акты и затеянные по указке из Германии немецкими диверсантами и шпионами в республике немцев Поволжья или в прилегающих районах и случится кровопролитие, Советское правительство по законам военного времени будет вынуждено принять карательные меры против всего немецкого населения Поволжья…»

Диверсий, как известно, не было, а карательная машина против немецкого населения Поволжья и других регионов заработала во всю мощь. Без суда и следствия мужчины, женщины стали резервом для пополнения трудовых армий, которые начали действовать на Урале, в Сибири, в Казахстане, на Крайнем Севере.

Кроме немцев, трудармии стали пополняться за счет выходцев из западных районов Украины, Молдавии и Прибалтики. После присоединения этих территории в 1940 году к Советскому Союзу инакомыслящих направили на перевоспитание в малонаселенные районы страны. В годы войны ими пополнились ряды трудармейцев.

И, наконец, в трудармии попала значительная часть русского населения. Кто они? Во-первых, инакомыслящие: за острое слово, за анекдот, за возмущение порядками, за протест против произвола местного начальника. Во-вторых, спецпереселенцы. Они были рождены коллективизацией конца 20-х — начала 30-х годов, то есть те, кого именовали кулаками, подкулачниками, середняками. Никто из них никогда не выступал против Советской власти, они просто хотели быть на своей земле хозяевами. Им, как и немцам, пришлось пережить не одно переселение. К примеру, выселенные с Дона, они закреплялись в какой-нибудь полуопустевшей деревне Урала, например Мишкино (ныне Курганской области) или Баландино Челябинской области, отстраивали дома, разводили хозяйство, чтобы потом по указанию сверху бросить все вновь нажитое и отправиться на «стройки коммунизма», какими стали Челябинский тракторный, Магнитогорский металлургический, железная дорога Абакан — Тайшет. Стоит полистать подшивки многотиражных газет, поглядеть фотографии, чтобы убедиться, что ударные бригады формировались из бритых наголо мужиков.

В годы войны эти «ударники» пополнили ряды трудовой армии. Как тут не вспомнить своего соседа дядю Митю Бахарева. Десятки лет он прожил на Урале, а от акцента, характерного для курской земли, не избавился. Дед его кулаком не был, но не ко двору пришелся в родной деревне, попал на выселки, а недоверие рикошетом ударило по внуку: в армию не, взяли как неблагонадежного, «доверили» работать на Севере за колючей проволокой.

Со временем трудовые армии пополнились еще одной категорией мнимых «врагов». Вышли бойцы из окружения — доверия им нет, значит, место им тоже в трудармии, если у этих бойцов не было контактов с оккупантами. Если такие контакты были, то путь их лежал в лагеря НКВД.

Все эти выводы сделаны после многочисленных бесед с бывшими трудармейцами, приходившими в «Мемориал». Я ни в коей мере не считаю их абсолютными. Вполне возможно, что система отбора была более тонкой и обстоятельной. Об этом станет известно, когда будут открыты архивы НКВД для журналистов, писателей и историков, когда заговорят те, кто непосредственно занимался формированием и подбором кадров трудармий. Может быть, тогда мы узнаем еще одну тайну, которая мне давно не дает покоя, но разгадать которую я пока не в состоянии. Бывшие трудармейцы не раз рассказывали, что были случаи, когда в охрану лагеря советских немцев ставили евреев, побывавших под оккупантами. Ни для кого не секрет, как относились фашисты к людям этой национальности. Можно представить, как, выйдя из ада оккупации, эти евреи могли относиться к людям, которые носят немецкую фамилию и говорят пусть на швабском диалекте, но немецкого языка? Как правило, в таких лагерях больше было произвола, суровее жизнь трудармейцев.

Известны и другие случаи, когда бригадиром в отряд евреев назначали, к примеру, латыша или крымского татарина. Разный уровень культуры, разная религия, разный язык — в тех условиях это не сближало, а разъединяло. Неужели таким образом воспитывался интернационализм? Не здесь ли следует искать истоки и нынешнего обострения межнациональных отношений?

А теперь, опираясь на письма и воспоминания очевидцев, попытаемся рассказать об условиях труда и быта трудармейцев.

Немало воспоминаний бывших трудармейцев и трудармеек было опубликовано на страницах «Вечернего Челябинска». Так случилось, что несколько материалов подряд рассказывали о судьбе советских немцев. Читатели сразу нас поправили: не только немцы были мобилизованы в трудовые армии.

«Из всех деревень области, — пишет в редакцию Степанида Дмитриевна Усольцева, — мужиков, не годных для фронта, взяли в трудармию. Жили они в таких же тяжелых условиях, как и советские немцы. Длинные землянки на 100 человек, в два этажа нары, всего две железные печки, которые топить было нечем. Постель… Есть силы в деревню за соломой сходить — набьют соломой мешки, нет сил — спали на голых досках. На нижних нарах люди примерзали к ним, на верхних тоже мерзли, но не так, зато задыхались от смрада, от вони. Умирали мужики каждый день, хоронили их в общей яме, без крестов и отличительных знаков.

Кормили баландой два-три раза в день и давали 700 граммов хлеба. Я сама с сорок второго года до конца войны ела 700 граммов хлеба и баланду, где капустинка капустинку догоняла. А как жили трудармейцы на ЧТЗ в землянках, сама видела, потому что ходила проведать земляка. Их тоже на работу водили под конвоем…

Да и кто жил во время войны здесь хорошо? Только спекулянты, и мародеры. Остальные так же на баланде».

Бывший трудармеец Андреас Иоганнович Гец вспоминает:

«На строительстве Челябинского металлургического завода было создано пятнадцать лагерей. В каждом содержалось около пяти тысяч человек только немецкой национальности. И общее число было не менее 50 тысяч человек. Они выполняли все строительные работы, киркой и ломом копали мерзлую землю, ломом и кувалдой добывали камни в карьерах, строили заводские корпуса, жилые дома: на морозе, под открытым небом устанавливали оборудование, бетонировали фундаменты. Чтобы не заморозить бетон под оборудование, приходилось многие сутки подряд днем и ночью прогревать его. Официально нас называли трудармейцами, а содержали за колючей проволокой в три ряда. По углам ограды стояли вышки с охранниками. На работу и с работы ходили колоннами под охраной. Нас предупреждали: «Шаг налево, шаг направо — стреляю без предупреждения». Правда, за все годы не было случая, чтобы кто-то пытался бежать. Но до сих пор обидно, что из нас сделали рабов. Прошли десятилетия, а вклад трудармейцев в победу над врагом никак не отмечен, над могилами тысяч погребенных нет ни обелиска, ни надгробной плиты. Справедливо ли это?»