Давала себе знать цинга. И в столовой ввели порядок: не подавать обеда (овсяный суп без всякой заправки и хлеб), пока человек не выпьет пол-литровую кружку хвойного напитка. Он, может, был бы даже приятным, будь в нем хоть немного сахара. А нам давали натуральный, ничем не подслащенный. Сводило не только челюсти, но и желудки, глаза пощипывало, но пить приходилось. Эта мера позволила сохранить зубы, хотя и поныне военная нехватка витаминов дает себя знать.
Сама жизнь ставила перед комсомольской организацией задачи, которые надо было решать неотложно. Когда в цехе наладилась работа по всему циклу, сложились отношения в коллективе, выяснилось, что у некоторых нет теплой одежды, обуви. И снова мы шли за советом и поддержкой к нашему парторгу. Не все мастера хотели считаться с нашим мнением, старались почти все талоны на теплую одежду отдать кадровым рабочим. Понятно, люди семейные, основные специалисты — им и внимание. А кто позаботится о подростках? После споров, советов, согласований решили составлять списки на талоны, которые будут действительными только за подписью парторга, предцехкома и комсорга. А ребята, почувствовав заботу товарищей, старались трудиться еще лучше. Редко кто сам просил: «Дайте талон». Чаще хлопотали товарищи, соседи по станку, сменщики, групкомсорги.
Наскоро, хаотично монтировавшиеся станки со временем выстроились в четкие линии потока. Нарастала производительность труда. Какое-то время все шло вроде само собой. Все продумывалось начальством, а мы, молодежь, оставались в стороне. Отмечали успехи кадровых рабочих, они заслуживали высокой чести. Мы, контролеры, вписывали в наряды рабочим количество годных, качественных деталей и видели, кто и как работает. Начальник отделения ленинградец Сергей Владимирович Бильдюгин подводил итоги месяца. Но это мало, если можно так выразиться, подливало масла в огонь соревнования. Мы договорились со сменным мастером Колей Бариновым, что наша нормировщица Лида поможет нам. Она не была комсомолкой, но охотно принялась за дело, быстро готовила все нужные сведения. К концу смены уже знали, кто как трудился. Еще не успевали почистить станки; сдать инструмент, а красочная «молния» сообщала о лучших рабочих. Толпились люди, улыбались, подначивали друг друга, а про себя мечтали перегнать передовика. Наш комсорг Миша Сарайлов быстро составлял лаконичный текст, а дядя Саша, цеховой художник, красиво, ярко оформлял. И пошли вверх проценты. Выполняли сменное задание (не норму, а задание!) на 200—300—500 процентов. Потом появились и тысячники.
Представим только, что проценты эти давались на станках типа ДИП, а не на современных, с числовым программным управлением, людьми истощенными, но одержимыми. Где-то раздобыли школьную доску и после каждой смены подводили итоги. Выходила цеховая стенгазета. И у людей словно прибавлялось сил. Было неистовое желание сделать больше, чтобы там, на фронте, наши бойцы ни в чем не нуждались.
Очень тяжелы были первые месяцы работы. Двенадцать часов на заводе. Да еще дорога, часто приходилось добираться пешком до дому. И потому все наши усилия были направлены на поддержание в людях всех человеческих интересов. Нельзя терять духовной стойкости — основу характера человека.
На участке 206 работал Вася Брюханов. По мере знакомства я вела разговор с молодыми рабочими о вступлении в комсомол. В очередную встречу слышу от Васи: «Опять агитировать в комсомол пришла?» Обиделась. Сказала, чтобы не воображал, без него найдутся желающие.
Часто задавали вопрос: «А что нам даст комсомол?» И теперь нередко так спрашивают, а не наоборот: «Что я дам комсомолу?» Однозначно не ответишь. Комсомол, прежде всего, воспитывает в молодежи чувство коллективизма, сознательное отношение к труду, ответственность. В этом возрасте человеку важно понять главное: он должен трудиться не только ради денег, а прежде всего ради нужности своего труда цеху, заводу, обществу. «Без меня не обойдутся», — вот что притягивает молодого человека к коллективу, к комсомолу. В нашем цехе кого только не было: учителя, студенты, даже артисты. Общая работа, высокая цель, забота о судьбе страны сдружили нас.
Пришло время, и Вася Брюханов сам заговорил о вступлении в комсомол. Он убедился в жизнеспособности, деловитости, в силе влияния организации на жизнь молодежи. Парень решил учиться в техникуме. После работы и теперь тяжело учиться, а тогда, в голодное время, после двенадцатичасового рабочего дня, — и подавно. Хорошо бы трудиться только в первую смену. Тогда лекции мог бы слушать. Мастер не хотел, не осмеливался брать ответственность на себя, а вдруг все захотят учиться… Брюханов делал канавки на кольцах и обеспечивал деталями обе смены. Нам хотелось поддержать Васю. Пришлось снова действовать через парторга. Добились!
Мне говорили, что позже Брюханов был комсомольским работником. Так что исчерпывающе мог ответить сам, что дал ему комсомол. Тот, кто вложил в жизнь организации свой труд, азарт, всегда будет помнить и любить комсомольские годы.
Станки работали безостановочно. Смену передавали на ходу. К концу ее контролеры не успевали принять все детали. Ведь каждую гильзу, кольцо, прокладку надо было осмотреть, проверить по всем размерам, поставить клеймо и записать в журнал. А выполнение плана смене засчитывалось по сданной на сборку продукции. Чаще нам приходилось работать и за сменщиков. Мы, контролеры, очень уставали, но понимали: сборка не ждет, фронту нужно много танков.
Работать по-старому нельзя. Надо было что-то менять, искать выход. Я работала в смене мастера Николая Баринова на центрально-контрольном пункте, проверяла готовые к сборке детали. Хорошо знала контролеров на всех станочных операциях. Мы подружились, между нами никогда не возникало недоразумений. Коля Баринов, ленинградский рабочий, чуть раньше меня стал кандидатом в члены партии. Влюбленный в технику, он работал на многих станках, мог сделать, кажется, любую деталь. Быстро рос как специалист: рабочий — наладчик — мастер.
Когда мы стали придумывать, искать варианты нового метода контроля, Баринов поддержал нас. Постепенно сложился такой порядок. Рабочий обязан был на каждую операцию предъявить запарафиненный (проверенный в лаборатории) мерительный инструмент, технологический чертеж и первую годную деталь-эталон. На эталон я ставила свое круглое клеймо — разрешение работать. Эта деталь стояла на станке до конца смены. Стала проверять у станков и те размеры, которые становились окончательными. Это позволяло снять с обработки негодные детали с последующих операций. Теперь мне не нужно было на центрально-контрольном пункте снова проверять все размеры, когда к концу смены на стол поступали горы готовой продукции. В начале смены я помогала контролерам на участке, а потом они — мне. Самые «капризные» детали проверяла по всем размерам сама. Такая организация позволяла принять все детали предыдущей смены и своей.
Труд был напряженным. Но работать в постоянном режиме все же легче, чем в челночном темпе: подъем — спад — подъем. Особенно это важно в ночную смену, когда в 3—4 часа глаза смотрят, а мозг онемел, выключилось внимание и не фиксирует отклонений. Мы, чтобы избежать такое состояние, перестроились. Ходили обедать раньше обычного (договорились со столовой), а потом читали письма с фронта, сочиняли ответы. Сонное состояние проходило, и мы снова включались в работу.
Наш бригадир нажаловался начальнику отделения, считая, что мы нарушаем порядок, дисциплину. И вот как-то Сергей Владимирович Бильдюгин подошел ко мне и с возмущением стал выговаривать: «Кто вам позволил самовольничать? Почему вне очереди ходите в столовую? Какой пример вы, комсомольцы, подаете — думаете об этом?» Я обиделась за старательных девчонок и ответила: «А вы думаете, почему мы сдаем продукцию двух смен? Не ругать надо, а помогать нам».
Стали думать вместе. Договорились, что Сергей Владимирович в обеденный перерыв (в том числе, и в ночную смену) будет проводить информацию. Люди должны знать, кто как работает, кому и чем помочь, где образуются узкие места и как их устранить. Собрания обязательно начинались с сообщения о положении на фронте. Это особенно интересовало рабочих. Газеты тогда выписывали очень немногим, в основном по бюджетной подписке, для проведения политинформаций. И вот послушать такие информации собиралось все больше народу. Здесь обо всем можно спросить, многое узнать, что-то решить. И легче было включаться в работу после такого перерыва.