Он на лужайку пришел и своим не спугнул появленьем

90 Девушек юных — напротив, их всех охватило желанье

Ближе к нему подойти и красавца погладить; дыханье

Было его благовонней, чем запах лужаек душистых.

Стал, подошедши поближе, к ногам он Европы прекрасной;

Начал ей кожу лизать он, красавицу тихо чаруя;

Та же, его обнимая, тихонько снимала рукою

Пену с ноздрей у него и быку поцелуй подарила.

Сладостно он замычал, — ты сказал бы, пожалуй, что слышишь,

Будто от флейты мигдонской150 несутся прекрасные звуки, —

И, опустясь на колени, он вверх посмотрел на Европу,

100 Вытянул шею вперед, показав широкую спину.

И обратилась Европа к подругам в просторных одеждах:

«Ближе, подруги мои, подойдите, чтоб вместе со мною,

Севши на спину к нему, позабавиться. Всех нас возьмет он;

Вот как подставил он спину, смотрите! Ну как же он ласков!

Вовсе ручной он и кроткий, на прочих быков он нимало,

Даже ничуть не похож. Он по разуму схож с человеком,

Видом же очень красив, и лишь речи ему не хватает».

Это сказав, она села на спину быка, улыбнувшись.

Медля, стояли другие. А бык, неожиданно вспрянув,

110 Ту, что желал он, похитил и быстро домчался до моря.

И, обернувшись, Европа взывала к подругам любимым,

Руки ломая, но были не в силах за нею угнаться.

Бык же на волны вступил и помчался, подобно дельфину;

Даже копыт не смочив, пробегал он по волнам широким.

Всюду, где он проходил, воцарялось на море затишье.

Разные чуда морские вкруг Зевсовых ног извивались;

Недр обитатель, дельфин, веселясь, на волнах кувыркался;

Много всплыло над водой Нереид и, усевшись на спинах

Разных чудовищ морских, проплывали без счета рядами.

120 Даже и грозно шумящий владыка, земли колебатель,

Сглаживал волны и был провожатым по моря тропинкам

Брату родному. Вокруг же него поднимались тритоны,

Те, что моря оглашают шумящими звуками рога,

В длинные дули ракушки, приветствуя свадебной песней.

Севши на Зевса бычачьей спине, ухватилась Европа

Крепко одною рукой за изогнутый рог, а другою

Бережно длинный подол поднимала пурпурной накидки,

Чтоб он, влачась по воде, не смочился седыми волнами.

Плащ развевался широкий, у ней на груди поднимаясь,

130 Словно как парус на лодке, еще ее делая легче.

Видя, что сзади остались далеко родимые земли,

Мыс, омываемый морем, и горные кручи исчезли,

Воздух один лишь вверху, а внизу беспредельное море,

Глянула вкруг и к быку обратилась с такими словами:

«Мчишь меня, бык дорогой, ты куда? И какие тропинки

Страшные ты пробегаешь тяжелым копытом? Как видно,

Море не страшно тебе. Ведь одним кораблям быстроходным

В море дорога, быки же боятся путей по пучинам.

Мог бы напиться ты где? Чем ты на море будешь питаться?

140 Или, быть может, ты бог? Совершаешь ты бога деянья,

Суши не ищут дельфины морские, на водных глубинах

Ввек не паслися быки. Ну, а ты по земле и по морю,

Страха не зная, бежишь, и веслом тебе служит копыто.

Может быть, в силах подняться ты также и в воздух лазурный

И полететь, уподобясь во всем быстролетным крылатым?

Горе, несчастная я навсегда, оттого что, покинув

Дом мой родной и отца, я пошла за быком этим следом.

Ныне в чужую страну я плыву, одиноко блуждая.

Будь же ко мне милосерд, над седою пучиной владыка,

150 Ты, колебатель земли, ты, кого я увидеть надеюсь

Здесь выходящим из вод, на дороге моей провожатым,

Чтоб не без помощи бога я шла этой влажной тропою».

Вот что сказала, и так ей ответствовал бык криворогий:

«Девушка, страх свой оставь и не бойся ты водной пучины:

Зевс я, кто здесь пред тобою, хотя и кажусь я по виду

Только быком. Я могу превращаться в кого мне угодно.

Страстью охвачен к тебе, победить я решил это море,

Образ принявши быка. Но тебя уже Крит ожидает,

Остров, вскормивший меня; там с тобою мой брак совершится,

160 Там от меня ты зачнешь и родишь сыновей знаменитых;

Будут царями они, скиптроносцами будут меж смертных».

Так он сказал, и свершилось по слову его. Увидали Крит они вскоре.

И Зевс принял вновь свой божественный облик,

Девичий пояс ей снял, приготовили ложе ей Оры.

Девушка юная стала женой новобрачною Зевса.

После же, матерью став, сыновей подарила Крониду.

Если лазурное море баюкает ветер тихонько,

Бодрым становится сердце пугливое; мне в это время

Суша ничуть не мила, и влечет меня тихое море.

Если ж бушует пучина и на море гребни, сгибаясь,

Пеною брызжут и с ревом огромные катятся волны,

Взор обращаю я к суше, к деревьям, от моря бегу я:

Только земля мне желанна, приятна тенистая роща.

Ветер ли сильный завоет, там песни сосна напевает.

Что за тяжелая жизнь рыбака! Ему лодка — жилище,

10 Труд его — море, а рыбы неверною служат добычей.

Мне же так сладостно спится в тени густолистых платанов.

Рокот ключа, что вблизи пробегает, мне слушать приятно,

Радует он селянина, нимало его не пугая.

БИОН

«Ах, об Адонисе плачьте! Погублен прекрасный Адонис!

Гибнет прекрасный Адонис!» — в слезах восклицают Эроты.

Ты не дремли, о Киприда, покрывшись пурпурной фатою;

Бедная, встань, пробудись и, одетая мантией темной,

Бей себя в грудь, говоря, что погублен прекрасный Адонис.

«Ах, об Адонисе плачьте!» — в слезах восклицают Эроты.

Раненный вепрем, лежит меж нагорий Адонис прекрасный,

В белое ранен бедро он клыком; и на горе Киприде

Дух испускает последний; и кровь заливает, чернея,

10 Белое тело его, и застыли глаза под бровями.

С губ его краска бежит, и с ней умирает навеки

Тот поцелуй, что Киприда уже от него не получит.

Даже и с уст мертвеца поцелуй его дорог Киприде,

Он же не чует уже, умерший, ее поцелуя.

«Ах, об Адонисе плачьте!» — в слезах восклицают Эроты.

Тяжкая, тяжкая рана зияет у юноши в теле.

Много страшнее та рана, что в сердце горит Кифереи.

Как над умершим любимые псы завывают ужасно!

Плачут и девы над ним Ореады. Сама Афродита,

20 Косы свои распустив, по дремучим лесам выкликает

Горе свое, необута, неубрана. Дикий терновник

Волосы рвет ей, бегущей, священную кровь проливая.

С острым пронзительным воплем несется она по ущельям,

Кличет супруга она, ассирийца,151 крича неумолчно.

То у него с живота она черную кровь собирает,

Груди свои обагряет, к ним руки свои прижимая, —

В память Адониса грудь, белоснежная прежде, алеет.

«Горе тебе, Киферея, — в слезах восклицают Эроты, —

Муж твой красавец погиб, погибает и лик твой священный,

30 Гибнет Киприды краса, что цвела, пока жив был Адонис.

Сгибла с Адонисом вместе краса твоя!» — «Горе Киприде!» —

Все восклицают холмы, «Об Адонисе плачьте!» — деревья.

Реки оплакать хотят Афродиты смертельное горе,

И об Адонисе слезы ручьи в горах проливают.