Маэстро закончил играть и опустил флейту. Но музыка ещё продолжалась, она трепетала, как долгое эхо, и парила, казалось, где-то над городом… Юлиана благоговейно смотрела на своего гения, она почти прошептала:

– Это непостижимо…

Он подошёл к ней и присел рядом.

– Да. Музыка вечна, – он мягко провёл ладонью по флейте.

Неожиданно Юна спросила:

– А почему ты на Западе не остался? У тебя столько возможностей было, и играешь ты – дай бог каждому.

Он выдержал паузу и ответил:

– Во-первых, тогда бы мы с тобой не встретились; а во-вторых – на Западе скучно… Да и петь там не о чем. Вот то ли дело у нас…

Юлиана замерла в предвкушении новых идей…

Маэстро пробежался по клапанам флейты, выдув блюзовый пассаж, и аккуратно вернул ей приют, после чего продолжил свою мысль:

– У нас – мордой об стол раз шарахнут, так потом память – на годы, гимны слагать можно с интерпретациями, причём на разные тексты. А усох, допустим, в идеях, – пошёл в пивнуху или на вокзал, да куда угодно, – тебе по голове идеями настучали и в творчество окунули. Россия – неиссякаемый источник вдохновенья…. Ты знаешь, я понял, почему Мамай пил самогон. Он просто не в силах был по-трезвому наезжать на славян и содержать орду. И вообще, все они страдали генерацией блефа. Вот католики огорчили гугенотов, и Робеспьер ушёл в демиурги, а тамплиеры курят гашиш на Гавайях. Да что Гавайи! Я вот как-то по Тверской наяривал, глядь – а навстречу свежезахмелевшие компрачикосы с пресловутым лозунгом: «На каждую чуму – свой Гуинплен, и на каждого Гуинплена – своя чума!..» А каков эквивалент Паскаля на узника тайги?..

– Что? – спросила Юна сквозь хохот.

– Эквивалент Паскаля на узника тайги равен одному сновидению Босха. Да. Теперь я понимаю, почему Обломов практиковал дзен-буддизм.

Маэстро закончил свой пассаж, затем достал из пачки сигарету и, щелкнув зажигалкой, выпустил облако дыма. Юна хохотала до слёз. Маэстро удовлетворённо отметил:

– Так что, родная, в России возможно всё. И я счастлив, что мы удостоены чести жить здесь.

Юна вдруг тихо спросила:

– А где Серёга твой? Ты говорил – он музыкант был классный…

– Введенский что ли? В порядке он… Да он сейчас музыкой не занимается, – время не то, – угрюмо ответил Маэстро и выпустил дым. Он задумался и продолжил: – Как бы это сказать… замкнулся он в себе; то ли возгордился, то ли надоело всё… А потом всё бросил. Не знаю, чего не хватало ему. Так играл! Гитара пела…

Маэстро затянулся, прищурившись, как бы что-то вспоминая…

– Может, его не понимали здесь? – подхватила Юна.

– Да нет… Просто человек с гипертрофированным самомнением перестаёт видеть вокруг себя уникальных и более талантливых людей и, тем самым, замыкаясь в своём эго, постепенно теряет свой дар, не замечая этой Божественной утраты, – констатировал Маэстро.

– И где он сейчас? – Юну почему-то затронула судьба этого человека, бросившего искусство.

– Да он сейчас круто поднялся, из банков не вылазит… Шучу, конечно; но, судя по нему сегодняшнему, живёт не хуже, чем зажиточный американец. С фирмачами западными контакты у него конкретные; да и вообще, правильно – деньги к деньгам идут. А на Руси талантов хватит.

Маэстро драматически глянул на Юну, затем погасил сигарету, встал и подошёл к окну…

– Весна уже. Благолепие…

– Наверное, пора ложиться отдыхать… Утро мудренее, – промолвила Юна, обняв любимого.

– Да, наверное…

Он мягко взял её за руки, затем медленно повернулся и выпустил на свободу.

Юна разобрала постель и, погасив свет, изящно скинула свой халат… Маэстро когда-то купил ей этот элегантный атрибут женского обихода, сотканный из воздушно-атласной ткани, и был очень рад этому подарку, ибо в его жизни подарков было немного. И Юлиана взаимно восхищалась таким знаком внимания. И сейчас, когда она обнажённо проявилась в лунном полумраке ночной комнаты, как белая виолончель в затмении сцены, ему подумалось, что всё материальное и напускное – это лишь временное сокрытие жизни, необходимое для её дыхания, каковым является тишина в предчувствии музыки…

Он разделся и лёг рядом с любимой. Она притихла, как бы прислушиваясь к дыханию и мыслям своего ангела… Он думал о чём-то прекрасном. Он медленно произнёс:

– Сегодня, наверное, самый счастливый день в моей жизни…

– В нашей, – поправила его Юна.

– Да, в нашей, конечно.

Он улыбнулся. Юна тихо продолжила:

– Я вот всё думаю, что означают эти стихи…

– Видимо, то, чему надлежит быть, – ответил Маэстро. – И то, что было – неспроста… Надо же – на Канарах оказаться…

– О, как там прекрасно, – заворожённо пролепетала Юна.

– Да. И бродяги восхищают, – продолжил Маэстро. – Мне кукольник со скрипачкой в душу запали… Оригиналы. А как марионетка прыгнула! Гениально…

Он взглянул на любимую, и в его взгляде она вдруг почувствовала некую многозначительность, предвосхищавшую что-то необыкновенное и таинственное…

Она задумчиво спросила:

– Интересно, кто был тот обросший тип в рубище, который пытался вскрыть себе вены? Такой странный…

Маэстро набрал воздуху и ответил:

– Я думаю, это был Агасфер – человек, осуждённый на вечное скитание. Он помечен клеймом, дабы его никто не трогал – ни звери, ни змеи, ни люди. Отказавший Христу – вот его бремя…

Он замолчал и повернулся к Юлиане. Она с изумлением вымолвила:

– Ничего себе…

Она прижалась к любимому и тихо выдохнула:

– Ангел мой…

Он ответил ей жертвенным дыханием:

– Мы будем жить, моя родная…

– Мы будем жить светло и вольно, – продолжила она.

– И ветер гнёзда нам совьёт, – он перешёл на шёпот…

И когда их дыхания сомкнулись, превратившись в неопалимую силу единства, опора ушла из-под плоти… Они взлетали всё выше и выше, не чуя под собой ничего, врываясь телами в свободу, где била, жгла и штормила любовь, и, оглушая, колокольно голосила Вселенная, укачивая их в летучей колыбели, и плыли они в бесконечность…

Юна уснула, как ребенок, – откинув голову, с чуть приоткрытым ртом. Маэстро спал и видел, как в комнату плавно вошёл высокий человек в белой одежде и с перевязью на челе. В руке он держал массивный тройной канделябр с пылающими свечами. Человек подошёл совсем близко к спящим, и Маэстро услышал чеканную гулкую фразу:

– Смотри!..

Комнату начал обволакивать полупрозрачный дым. Очертания её размылись, и Маэстро оказался на хорошо освещённой обширной местности, покрытой густой сочной травой и небольшими зеленеющими кустарниками… Воздух был насыщен каким-то зыбким туманом, и казалось, что неба нет, а всё наполнено этим призрачным маревом, тем не менее, очень светлым, и свет этот исходил непонятно откуда… Неожиданно на этой пустынной местности начали появляться люди, причём странным образом – один за другим, с вытянутыми вперёд руками. Они как бы множились, возникая один за другим от простёртых вперёд рук… Постепенно неисчислимая толпа разного пола и возраста заполнила эту странную местность; и тут Маэстро увидел, что перед каждым из них лежит его собственная одежда, и одежда каждого помечена своим номером. Это было похоже на какую-то неотвратимую, тотальную кодировку… Вдруг Маэстро увидел перед собой тоже свою одежду – светлую ветровку с широким воротом. Но на ней не было номера… Он окинул взглядом толпу, затем приподнял голову и невольно отпрянул… Его взору во всём своём величии предстали семь Ангелов с семью чашами… Они, чуть вскинув крылья, зависли в воздухе над людьми в безмолвном и грозном призыве, но никто на них не обращал внимания. Все о чём-то говорили, лепетали, смеялись, суетились, шумели; и звук человеческих голосов, нарастая, переходил в какой-то зловещий гул… Затем каждый, как по мановению, поднял с земли свою одежду; и толпа начала хаотично растекаться в разные стороны… И тут произошло непостижимое. Семь Ангелов подняли свои чаши, озарив пространство ослепительно золотым сиянием, и опрокинули их на землю. Всё перемешалось – воздух, земля, казалось, слились воедино, превратившись в пылающее месиво… Затем начался шквал грохота, как от бури, и, казалось, неистовый шторм безумной силы всё сносит на своём пути… Он затих так же внезапно, как и начался. Дым рассеялся, и Маэстро опять увидел ту странную пустынную местность, но ничего прежнего на ней не осталось, – всё было преображено… Вдалеке, над горизонтом, полыхало и клубилось огромное огненное зарево… Интуитивно посмотрев направо, Маэстро вдруг увидел каких-то людей. Их было совсем немного, они медленно брели, скорее – плыли куда-то вперёд. Но их становилось всё больше, – мощная световая волна выхватывала людей откуда-то из небытия, причём свет исходил от мысли каждого идущего человека и создавал новый образ, который озарялся и оживал… Так продолжалось некоторое время. Наконец, Маэстро понял, что он находится в бескрайнем Саду, а светлые люди, шедшие некогда вдалеке, заполнили пространство этого чистого мира, причём совершенно не мешая друг другу и не создавая никакой суеты. Далеко впереди вздымался туман, и сквозь это манящее марево светилось нечто умиротворяющее и нетленное…