На рассвете сигнальщик доложил: «По пеленгу 45 в расстоянии 10 кабельтовов вижу конницу противника».

Действительно: одиночками появляются из кустарника конники, быстро спешиваются и укрываются в красном кирпичном бараке.

Анатолий Кузнецов приказал Гуцайту занять позицию поближе к бараку.

Минут через двадцать Гуцайт доложил, что в районе барака накапливается не только конница: там и самокатчики; на крыше — наблюдатели с ручным пулеметом. Чувствовалось, что фашисты готовятся к атаке. Но кого они собираются атаковать? Наших частей поблизости уже нет; они отошли к Темрюку; оставался только «Железняков». Может быть, конники собираются переправляться вплавь?

Гуцайт доложил: на крыше появились новые люди с пулеметами; больше никто не подходит. Решено было дружными залпами уничтожить конницу. С первого же залпа барак завалился, объятый языками пламени.

Гуцайт и Личинкин от радости зааплодировали и чуть было не свалились с деревьев. Уцелевшие гитлеровцы, побросав лошадей и оружие, удирали пешком. Бойцы корректировочного поста устроили им засаду и встретили обезумевших фашистов дружными очередями из двух ручных пулеметов.

Гуцайт в пылу боя забыл посадить человека к телефону. На вызовы корабля корпост больше не отвечал. Мы забеспокоились. Может быть, противнику удалось уничтожить их? Но вот в наушниках послышался тоненький писк — позывной корпоста. От сердца отлегло. Получен сигнал: все в порядке. Алексей Емельянович услышал взволнованный голос Володи Гуцайта: «Полный порядок. Отправили к предкам двадцать пять пеших гитлеровцев и двенадцать велосипедистов»…

Часть 3

ИСПЫТАНИЕ МУЖЕСТВА

7

Неподалеку от Очакова Володя Гуцайт в двадцать девятый раз уходил с «Железнякова» на занятый врагом берег. С ним было шесть спаянных крепкой дружбой хлопцев, готовых насмерть постоять друг за друга. Седьмым был я. Командир корабля, как всегда, проводил разведчиков до сходни.

— Осторожнее, лейтенант, — сказал он Гуцайту. — Гляди в оба. Ну, ни пуха вам, ни пера.

Мы нырнули в кусты. Когда через минуту я оглянулся, корабля не увидел. Вот это чудо маскировки! Даже самый опытный разведчик, подойдя вплотную к реке, не сумел бы обнаружить его. Прикрытый от носа до кормы зеленой листвой, монитор был похож на иву, склонившуюся над водой, на куст, разросшийся в мелкой заводи.

Отойдя от реки на несколько километров, мы пересекли пустынный шлях, прошли через дубовую рощу, миновали чей-то фруктовый сад и очутились возле старой мельницы с обломанными крыльями. Матросы, посланные вперед, вернулись и доложили, что мельница пуста.

— Вот тут и бросим якорь, — сказал Володя.

Овидько отворил тяжелую, скрипучую дверь. Скупой свет проникал в мельницу откуда-то сверху. Видимо, через дыры в крыше. Прислоненные к стене, стояли жернова. Черный паук ткал густую паутину. Старая седая крыса удивленно уставилась на нас, пошевелила усами и исчезла.

— Веселое, однако, местечко, — сказал кареглазый матрос Игорь Личинкин. — Ну, прямо «Тайна старой мельницы», как в кино.

— В кино-о? — протянул маленький и юркий Лаптий. — Нет, брат, это тебе не кино… — не преминул он ввернуть свою любимую поговорку.

Попадал ли снаряд «Железнякова» в цель, Лаптий говаривал, обращаясь, очевидно, к немцам: «Это вам не кино». Разрывался ли немецкий снаряд поблизости от корабля и осколки его разлетались веером по палубе, он говорил матросам: «Эй, братки, голову пригните, а то снесет. Это вам не кино».

И тут, хозяйственно оглядев заброшенную мельницу, он повторил:

— Н-да-а. Это вам не кино…

— Личинкин и Лаптий, — позвал Володя, — отправляйтесь.

Матросы молодцевато подтянулись и, откозыряв командиру, вышли из мельницы. Пояснений им не требовалось, они отлично знали, чего хочет от них начальник.

Выглянув через мгновение в узкое оконце, пробитое в бревенчатой стене, я уже не увидел матросов, только что перешагнувших за порог. Они словно сквозь землю провалились.

Мудряк налаживал рацию. Овидько стал на охрану поста корректировщиков. Согнувшись в три погибели, он укрылся в густой заросли кустарника, и Гуцайт был уверен, что ни одному фашисту не удастся подобраться к нам незамеченным.

Прошло полчаса, час. Время тянулось медленно.

— Так бывает всегда, — объяснил мне Володя, — когда уходят разведчики и остальным приходится ждать их возвращения.

Вокруг все застыло: лист не шевельнется, трава не шелохнется; облака в небе неподвижны, и шлях пустынен, словно вымер, и удивительным кажется, что так близко от передовой стоит подобная тишина.

Но вот дрогнул куст, затрепетал другой. Откуда-то, словно из-под земли, вынырнул Овидько со своим автоматом. Он сразу же успокоенно кивнул головой. Я понял: разведчики возвращаются.

Матросы, запыхавшись, вошли в мельницу.

— В крайней хате, товарищ начальник, немецкий штаб, — докладывал Личинкин Володе. — Думаю, штаб дивизии, не меньше. Офицеры дрыхнут под вязами. Сундуки стоят со всякой канцелярией. Рация. Нам мальчонка один все показал. Скажи пожалуйста! Клоп, от земли не видать, а все знает! «Мы, — говорит, — фрицам спуску не даем. Мы ихним автомобилям шины гвоздем прокалываем».

— В которой хате штаб? — переспросил Володя.

Личинкин показал, начертив расположение деревни.

— Отлично, — сказал Гуцайт и, повернувшись к радисту, приказал: — Дайте знать на корабль.

— Есть!

Личинкин и Лаптий продолжали рассказ: немцы перерезали в деревне всех гусей и кур, готовят пиршество — ждут генерала.

— Ну, что же, подоспеет вовремя, как раз и угостим, — засмеялся младший лейтенант. — Как у вас? — спросил он радиста.

— Беда, товарищ начальник, — ответил расстроенный матрос. — Связался было, ответили уже, да ничего не успел передать — рация отказала.

— Исправляйте.

Матрос принялся возиться с передатчиком. Но рация упорно молчала. Такая досада: привалила удача — можно накрыть и уничтожить большой фашистский штаб, — и вдруг из-за неисправности рации все может сорваться!

Мудряк побагровел. Он, казалось, готов был с головой влезть в рацию. Но как он ни бился, она упорно молчала. Я стал ему помогать, но безуспешно. Неисправность, видно, была серьезная.

Тогда Володя Гуцайт выбрал веселого коренастого матроса:

— Чумак, пойдете на корабль пешком.

— Есть идти на корабль! — гаркнул матрос.

— Тише ты! — пробасил Овидько, заглянув в окно. — Ишь горластый, что петух! Немцы услышат.

Чумак вышел из мельницы и исчез в густом кустарнике.

Через полтора часа он поднялся на борт «Железнякова».

Первый же залп монитора накрыл хату, в которой помещался гитлеровский штаб.

— Это вам не кино! — радостно воскликнул Лаптий, когда над тополями взлетели обломки досок, комья земли, бревна, а затем и сами деревья, вырванные с корнями, закрутились в воздухе, словно подхваченные внезапным вихрем.

В бинокль было ясно видно, какая поднялась в селе суматоха. За околицу на бешеном ходу вылетели мотоциклисты. Несколько зениток принялись ожесточенно бить в небо. Нагруженная солдатами трехтонка выехала в степь и, ковыляя на кочках, понеслась в сторону от села. В какие-нибудь три минуты машина была уже у мельницы.

— Неужели открыты? — спросил я Володю.

Из кабины остановившейся машины выскочил шофер, торопливо поднял капот и принялся рыться в моторе.

— Просто поломка, — успокоил меня Гуцайт.

Но мотоциклисты веером окружали мельницу.

Второй залп «Железнякова» снова накрыл штаб, разметав по сторонам повозки, сундуки, автомашины. Паника в селе усилилась. Зенитки вдруг прекратили стрельбу.

— Сообразили, видать, что не бомбежка! — сказал Володя.

Откуда-то взмыли вверх «мессершмитты».

Полетели отыскивать корабль… Несколько мотоциклистов, оставив машины, пошли к мельнице, держа наготове автоматы.

— Они не знают еще, что мы здесь, но хотят занять мельницу, — скороговоркой сказал Володя. — Вот влипли-то! И зачем я тебя, черта, взял?