— Странно, — расслышала Барбара его слова, сказанные будто бы себе под нос. — Обычно в это время не так ясно и солнечно. Больше тумана. Сегодня сентябрьская погода.

Хотя церемонностью и элегантностью ужин не уступал вчерашнему, Барбара нашла его более непринужденным. Женщины уже успели сблизиться, и ей нравилось проводить с ними время. Они не разлучались почти целый день и, как полагала Барбара, каждая раскрылась перед остальными в той мере, в какой находила это возможным. Хотя что-то из сказанного могло попросту оказаться вымыслом, а их представление друг о друге поверхностным или ошибочным, они все в достаточной степени понимали одна другую. Каждая стремилась создать о себе определенное впечатление, не ложное, а просто неполное: все они воздвигали барьеры, не допуская других к тому, что считали сокровенным. Интуитивно каждая из них приняла такого рода ограничения как условие общения с остальными, а в результате сегодняшний разговор протекал куда более непритязательно и легко. Три женщины, словно заключив негласное соглашение, старались не вторгаться в деликатные сферы.

Барбара не ощущала хода времени, пока на утесах Равенны, над садами отеля не зажглись фонари. Потом, когда налетевший ветер принялся трепать листву ближних деревьев, она обратила внимание на подсвеченную снизу крону одного из вечнозеленых гигантов. Переплетенные паутиной ветви и сучья клонились вниз, словно им было невмоготу выдерживать тяжесть сочной темной листвы.

После ужина Барбара вернулась к себе не через отель, а по дорожке снаружи, ежась на прохладном ветру и слушая ритмичный плеск дробящихся о бетонный мол волн. К тому времени, когда она добралась до номера, ей хотелось поскорее лечь и заснуть.

Глава 27

После полуночи начался шторм. Диди разбудил раскат грома, скоро поблизости громыхнуло снова. Потом грохот раздался прямо над головой, а ударившая за окном молния озарила окрестности, так что на миг стало светло, как днем. Озеро бушевало, на берег с шумом обрушивались тяжелые волны.

Укрывшись одеялом, Диди ждала, когда бушующая гроза сменится мягким дождичком, но вместо того хлынул яростный ливень. С навеса на бетонный балкон низвергался настоящий водопад, а молнии сверкали так, что казалось, будто Диди притягивает электрические разряды.

Стеклянная балконная дверь под напором ветра распахнулась внутрь с такой силой, что край деревянной рамы ударился о стену. Горизонтальные планки наружных жалюзи стучали одна о другую, сквозь щели между ними струилась вода.

Диди встала с постели, закрыла, навалившись всем телом балконные двери, заперла их, закрепив аншпугом, который, как выяснилось, болтался не вставленный на место, и для верности подперла крепким с виду стулом в стиле времен регентства.

Снова забившись в постель, Диди почувствовала, что дрожит. И, похоже, не только от холода — гроза словно навеяла невеселые мысли. Что будет дальше с ее семьей? С мальчиками? Прочел ли Джордж ее письмо? Любил ли он ее вообще, хоть когда-нибудь? Лучше об этом даже и не задумываться!

Конечно, выпади ей случай начать жизнь сначала, она, наверное, не стала бы выходить за Джорджа. Если все в ее жизни пошло наперекосяк, так это из-за него. Правда, одним достижением — тем, что сумела хорошо воспитать сыновей — она может гордиться. Майкл и Адам — чудесные мальчики. А Джордж никогда не обращал на них внимания. Ему было наплевать на их огорчения. Как ей защитить их? Подумать только, ведь в такой же непогожий день чуть не случилось несчастье с Адамом.

И вообще, кончится когда-нибудь этот дождь!? Диди терпеть не могла ненастье, но по правде сказать — во всяком случае она убеждала себя в этом, кутаясь в одеяло, — сейчас у нее нет никаких оснований так расстраиваться. Все, способное доставить ей неприятности, осталось в тысячах миль отсюда. Но почему же ее не отпускает тревога?

«Хорошо еще, что эта буря не разразилась днем», — думала Барбара, лежа в постели и прислушиваясь к приближавшимся и звучавшим все интенсивнее раскатам грома. Яростный дождь неистово хлестал по планкам наружных жалюзи. С балкона донесся треск разрываемой материи: должно быть, ветер сорвал установленный ею утром навес. К этому звуку добавился еще и какой-то скрежет.

Барбаре казалось, что она в жизни не видела такой сильной грозы. Возможно, впечатление усиливалось акустическим эффектом, тем, что все звуки эхом отражались от окружавших озеро гор. Возможно, тому способствовало коварство грома, то притворявшегося стихшим, то обрушивавшего на нее новую волну грохота. А может быть, причина сводилась к тому, что она все еще чувствовала себя неуверенно в далекой стране, где не только язык и культура, но даже дождь представлялись ей чужими. И это уже не отвлекало ее, а порождало беспокойство.

Как там Дженни, скучает ли по маме? Огромное расстояние, океанские просторы — усиливает ли все это чувство одиночества? А ведь их разделяет еще и шестичасовая разница во времени: когда дома день — здесь ночь, и дочери, учитывая расписание ее занятий, не так-то легко с ней связаться. Сейчас Барбара жалела, что не позвонила Дженни перед тем, как легла спать, ведь девочка наверняка была дома. Она рассталась с дочерью всего два дня назад, но забыла предупредить, что теперь не сможет звонить ей так часто, как во время предыдущих отлучек. Хотелось надеяться, что Дженни не почувствует себя покинутой. Или, хуже того, не вообразит, будто маме больше нет до нее дела. После того злосчастного происшествия Дженни стала непредсказуемой и слишком чувствительной.

Снова прогремел гром. Дождь снаружи барабанил с такой силой, что это напомнило Барбаре топот копыт мчащихся по равнине лошадей. Ритм дождя навеял сон, но сон беспокойный: взмыленный гнедой скакун, вытянув вперед шею, во весь опор мчался по зеленому, со вспышками желтых цветов, лугу. Потом дождь стал стихать и удаляться, а вместе с ним растворился вдали и конь, которого Барбара так отчаянно пыталась догнать. Конь, уносивший прочь девочку с каштановыми волосами.

Барбара забылась в беспокойном сне.

Поутру к ней вернулся оптимистичный настрой. Непогода больше не буйствовала, и снаружи сквозь планки просачивался намек на свет. Барбара порывисто вскочила с постели: после беспокойной ночи ей хотелось поскорее увидеть дневной свет и так тронувший ее вчера своей красотой пейзаж.

Однако сегодня воздух был тяжелым и неподвижным, а вид с балкона открывался довольно унылый. Обрамлявшие озеро утесы были скрыты облаками, серая пелена тумана, сползая с гор, окутывала лес и дома. С большим трудом ей удалось разглядеть противоположный берег; разорвать плотную завесу удавалось лишь проблескам маяка. Завтракать на балконе не имело смысла: она решила спуститься и присоединиться к остальным.

— Привет.

— Ну и ночка.

Джуди и Диди приветствовали ее почти одновременно, как только Барбара села на остававшийся свободным стул, тот самый, который занимала в прошлый вечер. На столик она поставила поднос с выбранными в буфете лакомствами.

— Надеюсь, в отличие от меня, вам удалось толком поспать, — произнесла Диди, перекрывая гул наполнявших зал голосов и, видимо, продолжая уже начатый разговор. — А я так просто глаз не сомкнула.

Она налила себе чаю из серебряного чайника. Рельефная гравировка изображала перья, а носик походил на жадно разинутый клюв нетерпеливого птенца.

Все столики поблизости были заняты. Посетители выглядели оживленно и завтракали с отменным аппетитом. Немецкая туристка пила обезжиренный йогурт, в то время как ее муж, развернув «Ди Вельт», зачитывал супруге вслух избранные выдержки. Плотная, с внушающим почтение серебром в волосах, матрона из Милана, сидя в окружении представителей нескольких поколений своей семьи, что-то вещала, медленно и важно выговаривая каждое слово. Она откровенно радовалась возможности чувствовать себя значительной персоной, в частности тому, что родичам, сидевшим подальше, приходилось вытягивать вперед шеи, ловя каждое слово. Официанты, обмениваясь добродушными шутками, сновали меж столиков, бойко обслуживая гостей.