Президент поднимает свой бокал: «До дна?» — и выпивает до дна еще до того, как мы пригубим. Следуем его примеру. М-да, градусов тут под девяносто. А он уже снова наливает нам вровень с краями — пора поговорить серьезно.
Клеопатра достает из голубого пластикового пакета переплетенный сценарий Алена, кладет его на низкий столик красного дерева, столешница отделана мозаикой, имитирующей шкуру пантеры. Долгая пауза. Президент берет сценарий, с вдохновенным видом взвешивает его на ладони, рассматривает, словно бы оценивая, потом возвращает на место.
Мы все не отрываясь смотрим ему в рот. Проходит как минимум полминуты, и наконец он торжественным тоном изрекает:
— «Хеди Ламарр» — неплохое название.
И снова выпивает залпом свое странное пойло, и снова мы следуем его примеру.
Интересно, сколько бокалов я смогу осилить… Три, четыре, не больше… После этого я уже ни за что не отвечаю. Жидкость, которую так и не удалось идентифицировать, обжигает мне горло, щеки начинают гореть, на глазах выступают слезы. И ведь тут не смошенничаешь, не выльешь это в цветочный горшок, не притворишься, что выпила. Я уже в кусках, не надраться в стельку просто невозможно.
А президент, глядя в глаза Большому Боссу, опять наливает. Президент пьет профессионально, нам за ним не угнаться. На лбу Большого Босса мелкие капельки пота, он отпивает по глоточку, стараясь не потерять контроля над собой. У Мирослава туманный взгляд, на Клеопатру нападает кашель.
— Эй? Что тут такое? Что происходит? — спрашивает заплетающимся языком ошарашенный Ален.
Он с трудом выговаривает слова, и они выходят из его губ деформированными, растянутыми в длину. Еще несколько бокалов — и он созреет, еще несколько бокалов — и опять без алкогольной комы не обойдется.
— Значит, вы хотите, чтобы я подключился к вашему проекту, вошел в долю? — интересуется президент и умолкает. Потом задает следующий вопрос: — Ну и скажите тогда, зачем мне это надо?
Гробовая тишина, президент сам нарушает ее каким-то гиеньим смехом. Цеца и футболист, который до тех пор был поглощен каким-то журналом с фотографиями пышногрудых красоток в сладострастных позах, тоже смеются.
Мы смотрим на них растерянно, ничего не понимая.
— Блядь, они дурачат нас, что ли? — восклицает Ален.
Внезапно Большой Босс и Мирослав — будто отвечая президенту и остальным, — в свою очередь разражаются громовым хохотом. Мы с Аленом, совершенно выбитые из колеи, переглядываемся.
Черт побери, они тут что — совсем уже в уме повредились?
На несколько секунд образуется пролом во времени, и нас швыряет в другое измерение. Потом, по-прежнему ничего не соображая, обнаруживаем, что все снова срослось: собравшись с силами, Большой Босс на все лады расхваливает фильм, обрисовывает персонажей, покоряя слушателей как никогда. Он превзошел себя. Прирожденный рассказчик, Большой Босс изображает наше кино триллером с такой шпионской интригой, что просто дух захватывает, и — чтобы придать пикантности — с такой знойной страстью между артисткой и ученым-пианистом, автором метода распространения электромагнитных волн без проводов, что дух захватывает еще пуще. Его монолог — великое искусство, помноженное на высочайший профессионализм. Господи, какой же он мастер своего дела, Большой Босс, когда ведет игру, можно считать, что «Оскар» и «Золотая пальмовая ветвь» у нас уже в кармане, восхищенно шепчет Ален. Нет, шутки в сторону, все смотрят на него как завороженные, включая Francuzi, которые отредактировали сценарий покойного Саши. Как он превозносит текст, как он в нем разбирается, наш Большой Босс! Он запросто кого хочешь за пояс заткнет, и спокойненько так, даже и виду не подав, что испытывает на самом деле. Ален наскоро записывает в блокнот несколько уточнений и изменений с твердым намерением переработать сценарий в новом ключе.
Президент смотрит прямо в глаза теперь уже нам и спрашивает:
— Сколько?
Честно говоря, мы захвачены врасплох. Никто до сих пор и не подумал о реальных цифрах бюджета.
— Так сколько вам нужно, чтобы сделать это кино? — повторяет он весьма серьезно.
Большой Босс, ничуть не смутившись и развивая достигнутый успех, называет число даже и не знаю со сколькими нулями — совершенно безумное.
Я перестаю дышать, но сердце бьется с такой скоростью, что это становится опасным.
— Идет! — ни на секунду не задумавшись, восклицает президент, и в синхронном порыве он и Большой Босс сталкивают ладони, окончательно скрепляя таким образом данное слово.
Партнерство с почетным президентом Черногории! Сказали бы мне такое совсем недавно…
— Готово дело, — радуется Клеопатра и — чрезвычайно восторженным голосом, потряхивая челкой, предлагает: — Чокнемся, друзья, выпьем за «Хеди Ламарр»?
— За «Хеди Ламарр»! — хором поддерживают тост почетный президент Черногории, Большой Босс, Мирослав, Цеца, футболист и — Francuzi!
Дальше ничего не помню, ударная волна гасится встречной, ну и, конечно, перебрала я этой, девяностоградусной…
Одна за другой в кают-компании появляются полуголые спонсорские телки, появляются и исчезают, это похоже на модное дефиле. Некоторые из них, покачивая бедрами и задом, скрываются в каютах, не обратив на нас ни малейшего внимания, идем, дескать, себе по своим делам, а вас в упор не видим. Мы смотрим, как они шествуют мимо, и эти спонсорские телки кажутся нам далекими и недоступными созданиями, эстетическим наслаждением для глаз. Наверное, в этом состоит одна из ролей, которые им назначено играть здесь, остального даже и вообразить не решаюсь.
Теперь президент говорит о необходимости зачислить в киногруппу его брата-оператора так, словно это для фильма важнее всего, излагает братнин curriculum vitae[93] весьма сосредоточенному Большому Боссу и Мирославу, который не очень-то понимает, что это за должность такая «кинооператор», но ему интересно узнать.
— Естественно, брата-оператора надо зачислить, — соглашается Клеопатра.
Цеца снова требует себе роль, потому что ей тоже есть что вложить, да-да, у нее есть капитал, и он куда больше, чем можно себе представить, особенно после гибели ее дорогого Аркана. И вкладывать деньги в киношку, разумеется, куда приятнее и забавнее, чем в ультранационалистическую партию. Футболист, скручивая себе косячок, кивает.
Звонит мобильник. Это совсем потерявшая голову Ангелина. Из последних сил сгребаю в кучку все свои уцелевшие нейроны и понимаю, что она нас уже давно и повсюду ищет. Она уезжает на съемку «Милены» в микроавтобусе с Вуком, Стояном, механиком и Мистером X, она умоляет нас не бросать ее, она дает понять, что если мы додумались таким способом отомстить ей, если это только из-за «мерседеса», то с ним nema problema, она уже все уладила с продюсером. Смотрю на часы. Батюшки, уже полвосьмого вечера, и мы совершенно забыли о начале смены. Чтобы выиграть время, начинаю склочничать:
— Мы согласны только на «мерседес» с шофером, кондиционером и с опускающимся верхом.
— Чтооо? — стонет на той стороне волны просто-таки убитая (по голосу слышно) Ангелина. — Вы в гроб меня вогнать хотите, а, Francuzi?
— Только с опускающимся верхом и никакой другой, — требую я не просто нагло, но на грани садизма.
Она загнана в угол, она уступает:
— Да-да, хорошо, будет «мерседес» с опускающимся верхом.
Пользуясь ее состоянием, осведомляюсь, что она думает насчет эпизодов с Аленом, снимать которые предполагается около двух часов ночи, — съемка-то ведь, скорее всего, начнется ближе к четырем, вспомни, вспомни, насколько Нелле наплевать на расписание! Оказывается, и с этим все легко уладить.
— Ладно, тогда мы приедем к часу, Ангелина. Бессмысленно торчать на площадке, ничего не делая, особенно тем, у кого даже вагончика еще нет, — добавляю я громче, чтобы все слышали.
— А наша квартира с видом на море? — вмешивается, чеканя каждое слово, Ален. — Нам нет никакого резона отказываться от нашей квартиры с видом на море! Она в контракте записана!