– А хозяюшка чужих пускать не велела!

Домовенок, чистый и ясноглазый, высунул ладонь в окошко и ловко скрутил шиш незваным гостям. Кот Боян поперхнулся, а Змей Горыныч ошалело поглядел на ловко переплетенные пальчики.

– Съем окаянного! – Рявкнул он, но ломиться в дом к Кощею не решился.

– Треснешь, разлюбезный, – домовой помахал шишем и скрылся в избе.

Друзья переглянулись и уныло поплелись к лавочке у входа.

Кот – большой, черный, с яркими зелено-желтыми очами на пол-морды, был знатным сказителем и мог заморочить любого. Роду-племени он был неясного, характера балагуристого да хитрого. К несчастью, хозяйка его, Яга, отказывалась варить оборотное зелье, так что чары свои Боюну приходилось испытывать только на окрестных кошках, коих нашлось немало. Змей Горыныч же по-простому звался Горыней и был неприметным парнем довольно высокого роста с темными волосами и медового цвета глазами. Худой и поджарый, он мог оборачиваться змеем – огромной черной рептилией с размахом крыльев в две с половиной сажени[3], а в жизни был неразговорчив и хмур.

Пришли они к Кощею исключительно по делу – Царь Берендей прислал письмо с горлицей, где слезно умолял украсть его дочь-царевну, уже отчаявшись выдать ту замуж. Вправду сказать, принцесса была на редкость некрасива, отличаясь только умом, который не у всякого мужика встретишь. Баяли в народе, что заколдовали царевну во младенчестве, и если полюбит ее прекрасный принц, обернется она раскрасавицей. Время шло, а желающих больше не становилось. Не спасло положение даже пол-царства, обещанное вместе с рукой Василисы Премудрой.

– Что ты, кляча, спотыкаешься? – с досадой пробурчал Кощей, пока Морана пищала от страха и прижималась к нему еще теснее.

Огневица перешла на иноходь и обиженно всхрапнула.

– А ты, хожаин, меньше жлись, дольше проживешь. – Лошадь пожевала удила. – Не гнал бы меня так, глядишь, больше б толку было. Жмея чую.

– Змея? – удивился злыдень. – Какого-такого змея?

– Горыныча.

– Вот, итить, – Кощей расстроился еще больше.

После того, как водяной помешал ему поцеловать Мору на берегу, мужик надеялся на хорошую компенсацию в собственном тереме. И, кажется, зря…

– Не хочу змея, – шепот был очень тихим и жарким, отдаваясь в левое ухо блондина выдохом теплого воздуха. – И в терем не хочу. Хочу поцелуй.

Не думая, Кощей натянул поводья, остановив лошадь. Огневица удивленно заартачилась, но потом все же послушала хозяина и спустилась на землю, мелко перебирая копытами.

– А ты, чего это, хозяин, пешком пойдешь? – недоверчиво прищурилась лошадь. – Тут, почитай, верст[4] пять по лесу волшебному...

– А я прогуляюсь, – засопел Кощей. – Воздух лесной. Полезно.

– Жену на закорки посадишь? – заржала Огневица.

– Хоть и так, все одно по-моему будет!

Плюнув на землю так, что зашипело, Кощей указал в сторону дома. Лошадь насмешливо тряхнула густой гривой и весело застучала копытами в указанном направлении. Мужик проводил ее взглядом и шумно выдохнул. И только потом понял, что натворил.

– Я... – начал он.

– Спасибо...

Ясные глаза Мораны глядели на мужа с таким восхищением, что ему стало немного не по себе. А как иначе, если не доверяли злыдню уже многие века? А она... Пнув мухомор, некстати выросший прямо на его пути, мужчина уставился в землю. Дела...

– Велс, – позвала его девушка.

– М-м-м?

– Я очень рада, что стала твоей женой.

Небольшая зеленая поляна была усыпана цветами и окружена густым малинником. Душистые красные ягоды тяжкими каплями пригибали ветви к земле, привлекая не только лакомок, но и многочисленных комаров да мошек. Впрочем, благодаря волошбе, Морану с Кощеем они не трогали.

Злыдень сидел на своем кафтане, наблюдая за своей женой, живо собиравшей малину и уже от души перемазавшейся яркой ягодой. На душе его было спокойно и благостно, что и отражалось на довольном мужском лице. Хотя было еще кое-что, чего он хотел, но... Кощей был согласен подождать немного. До вечера, не дольше.

Сверкая довольной улыбкой, Морана подбежала к мужу и присела возле него на колени. Её тонкие пальцы были покрыты малиновым соком, щедро разбрызганным по белой коже лица и ярким губам. И пахло от нее по-летнему сладко. Спелыми ягодами и радостью.

– Хочешь? – на её ладошке румянились округлые малинки.

– Угу, – пробормотал Кощей, глядя совсем не на протянутое ему угощение.

Её губы. Лукавая улыбка, таинственная, щедро сдобренная малиновым цветом и запахом манила мужчину гораздо сильнее. Он не хотел пугать свою юную жену, но ладонь его самовольно потянулась к её волосам, утонув в блестящем черном шелке. Кожа на щеке Моржаны оказалась нежной и мягкой, с легким пушком.

– Мора, – выдохнул мужчина.

Это было так неожиданно и приятно.

Руки его были по-мужски крупными с длинными сильными пальцами, но… Касания Велса оказались такими теплыми и легкими, будто Морана была стеклянной. Губы мужчины осторожно собирали малиновую сладость с женских уст и щек, оставляя голую горящую кожу, обласканную его прикосновениями.

Это было волшебно.

Он будто знал, куда надавить и где погладить, чтобы вызвать самый сильный трепет в её теле. Как поцеловать, чтобы дыхание сбилось, и мелкой дрожью отозвались колени. И откуда у него эта выдержка, чтобы так долго с тихим шепотком говорить жене какие-то глупые нежности, которые она совсем не понимала, да и не хотела понимать…

Это было так, как рассказывают в сказках, когда оканчивают их фразой «и жили они долго и счастливо».

Это так и было.

Примерно 9 месяцев спустя…

Мерный стук Кощеева лба о стену отдавался буханьем во всем тереме.

– Ну, шо ж ты так убиваесся, хозяин, – пробасил Нафаня. – Ты ж так не убьесся…

Не слушая домового, злыдень продолжил свое черное дело. Ему было плохо. В основном потому, что помочь Моране сейчас он совершенно не мог. По дому снова разнесся протяжный стон. Кощей в мгновение остановился и, побелев, выдохнул.

– Ну что ты, как дитё – снова начала уговоры коротыш, – отмучается баба немного, зато потом все счастливые будете. Зря, чтоль, Яга да Прасковья Никитишна пособляют?

Если Ягу домовой побаивался, то бабку Параську считал почти даром с небес. Появившись в доме этим летом, старуха не только успела установить железный порядок, но и регулярно потчевала Нафаню молоком и ватрушками, за что тот готов был помогать ей почти во всем. Единственная, кого домовой почитал больше – была его хозяйка, Моржана. Ничего не ответив, мужик снова поворотился к стене и стал методично стучать о нее головой…

– Ну, все, Кощей, – голос Яги громко разнесся по горнице. – Иди, давай. Гляди.

Сорвавшись с места со скоростью, достойной самой Огневицы, блондин едва не снес с дороги бабку Параську, нагруженную испачканными простынями. Семенящий за ним Нафаня только подивился ловкости, с которой старушка увернулась от летящего ей навстречу мужика.

– Тьфу ты, ирод, – пробормотала она, – совсем сбрендил от счастья.

Почему-то весь его запал исчез перед входом в светлицу. Велс просто стоял, не в силах отворить дверь и войти. Минуту спустя он все же собрался духом и заглянул внутрь. Моржана была на огромной кровати, а по обеим сторонам от нее лежали два розовых сопящих комочка, укутанных в цветастые одеяльца. Происходящее было так волшебно. Никакая магия не могла сравниться с таинством рождения новой жизни.

– Мора, – прошептал Кощей и шагнул в комнату к своей семье.

***

– Ох, – мечтательно вздохнула Марья. – Такая любовь, поди, только в сказках и бывает.

– Ну почему же, – Боян залихватски откинул со лба темную прядь, упавшую ему на глаза. – Сказки, они не на пустом месте вырастают. Как знать, любит, поди, Кощей, свою Морану-Смерть до сих пор.