— Три раза?

— Да почти каждую неделю.

— А я думала, что с ума схожу — мне три раза вот чувствовалось, что ты рядом. А Петрович кто?

— Директор службы безопасности нашего комбината в Шмелеве. Хорошо, что ты географией мужниных предприятий никогда не интересовалась. А тут — всё под контролем.

— Знаешь, я тебе даже не изменила толком.

— Знаю. Но пару раз вздрогнул. Не знаю, простил бы или нет. Кажется, что мог бы и простить. Может быть, только кажется, потому что ничего не произошло.

— А я точно знаю: если бы изменила, я бы тебе этого не простила.

— Заблудилась?

— Ничего подобного. Я бы тебя не простила, если бы смогла тебе изменить — что непонятно?

— Ты бредишь.

— Я говорю правду — редкий момент. Женщину на измену всегда толкает мужчина. Всегда. Она не ради любопытства — как мужчины — а в поиске чего-то жизненно важного идет налево. Инстинктивно, а не гормонально. Понимаешь?

— Я не понимаю, какие меры для профилактики можно предпринять.

— Уехать жить в Шмелев. Там ты вне конкуренции на несколько сотен лет и километров. Это раз. Молиться — это два. Молиться Богу — три.

— А два — это кому?

— В чью сторону профилактику проводишь — в ту сторону и профилактическую молитву читать надо.

— Спасибо за подарок, — Сашка смотрел на нашего ангела-хранителя.

— Кстати, спросить хочу, а почему в квартире как-то пусто. Переезд?

— Трудотерапия. Будешь ремонт делать — у тебя это хорошо получается.

— Понятно. Не светит.

— Что именно?

— Чтобы молился ты на меня — чего! Давай уже вина выпьем?

— Белого?

— Вкусного. Кстати, как тебе мой подарок?

Саша поднялся и второй раз попытался найти вино, нашел и молча открыл бутылку. Не торопясь, разлил вино по бокалам.

— Вино красное — просто единственная бутылка осталась. Я давно не пополнял запасы, — он протянул бокал, — если бы это была еда, то я подумал бы: ты что-то подсыпала в эту еду. Я про твою работу. Я на нее пялился, будто первый раз в жизни увидел картину. Ее хочется трогать. Водить подушечками пальцев по холсту. Но картина — не еда. В глаза ты тоже ничего закапать не могла. Или там краски слезоточивые? Слушай, а ты, наверное, что-то подмешала в краски и они испускают какой-то запах дурманящий, да?

— Ага, это очень старый рецепт от поставщиков высококачественного «опиума для народа».

— При чем здесь религия?

— Не религия, а храм. При церкви в Шмелеве есть иконописная мастерская. Точнее, один мастер. Пишет иконы. Он научил меня готовить краски. В них только натуральные компоненты и молитва. Так что ты абсолютно прав — краски заряжены. А Верка тебе сказала, как картина называется?

— Нет.

— Ну вот, чучундра! Это ж самое главное. Она называется «Глазами жирафа».

— Погоди рассказывать — я на стул сяду, чтобы чего не вышло. Шмелевский пейзаж и жираф — это опять кино не для слабонервных.

— Не переживай, жирафов там не было. Сначала я нашла письмо тебе, где бредила жирафами. А потом долго представляла, если бы у меня шея была метра два-три… И допредставлялась. Решила написать не просто пейзаж, а картинку, как она выглядит с высоты жирафьего роста. Петрович мне такую лесенку сделал — я на нее забиралась и работала. Я хочу еще несколько видов Шмелева написать — съездим туда?

— Обязательно. Я так полагаю, должен появиться цикл: «Глазами слона», «Глазами муравья», «Глазами орла» и так далее.

— «Глазами стрекозы» пропустил.

— Прости.

— Смеешься?

— Пытаюсь не сказать, что очень тобой горжусь, — он подошел к окну и говорил спиной.

— Почему?

— Потому что придется признаваться в том, в чем признаваться не хочется. Никому.

— Очень любопытно.

— Могла бы ради приличия сказать, что интересно, — Сашка повернулся ко мне лицом и присел на подоконник.

— Нет, мне любопытно, а не интересно. Давай уже — признавайся!

— Представь, что я — это ты, — он не очень быстро покручивал бокал.

— А проще никак нельзя? Ты масло хочешь из вина взбить?

— Можно, но легкие пути — не наши. Ты получаешь в подарок картину. От жены, которая без явных причин ушла от тебя месяц назад и не сказала куда. Твои чувства?

— А картина мне нравится?

— Очень. И ты видишь, что у твоей жены талант.

— Наверное, она готовит пути к возвращению — подумала бы я.

— Ей всего 24 года.

— Почти 25.

— Странно, что ты играешь не на понижение.

— Рано еще просто.

— Так вот. Вы прожили вместе почти пять лет. И ничего. А стоило ей одной уехать в глушь, и через месяц — картина. И ты знаешь, что последние даже не месяцы, а дольше ей было как-то плохо. Не хочется думать, что с тобой. А ты просто смотрел и ждал чего-то. А без тебя — картина. Твои чувства?

— Я бы не хотела оказаться в этот момент на твоем месте.

— И вот я думаю, если всё не благодаря мне? Если всё вопреки мне? Если, думая, что я помогаю, оберегаю и защищаю, на самом деле мешал?

— Я сейчас сделаю глупость глупую.

— Неужели?

— Ага, я сниму тебя с крючка, на котором могла бы продержать, ну, если не всю жизнь, то несколько очень долгих для тебя лет. И при случае разыгрывать эту беспроигрышную комбинацию.

Сашка наконец-то оставил бокал в покое и поставил его на подоконник сбоку от себя. Скорби поубавилось в выражении его лица, что меня порадовало.

— Извини, — я взяла бокал двумя руками, — но я тоже толкну речь. Речь будет без иронии — это потому, что вино красное. Сам виноват — знаешь ведь, что я люблю и пью белое. Зачем ты положил руку на грудь, тебе плохо?

— Проверяю, на посту ли мой ангел-хранитель.

— Всё в порядке?

— В полном, можешь продолжать.

— Чтобы не схватиться за сердце оттого, что я скажу, представь, будто я тебе пересказываю умную книжку. Будто это не я, не мои мысли, а начиталась в поезде — и делюсь.

Сашка закатал рукава рубашки.

— Представил.

— Интересная у тебя школа актерского мастерства, ну, да ладно, — я глотнула вина и начала, пропустив выход от печки, — в жизни важно встретить двух людей. Сначала себя. Сначала именно себя, понимаешь? И познакомиться и полюбить. И себя, и одиночество. Потом свою пару, или вторую половину, как говорят. Тогда устанавливается правильная связь с миром и появляется источник сил, и приходит удача. У многих не случается ни одной встречи из двух. Это совместимо с жизнью. Качество ее страдает, но если не вдумываться, то жить можно. Хуже всего, если происходит только одна встреча. И сразу вторая. Часто любовь приходит слишком рано. Мы, не задумываясь, ищем вторую половину, а где же первая? Кто сказал, что встреча с собой уже состоялась и ты готов ко второй важной встрече в своей жизни? И встреча номер два иногда пугает. А иногда ты просто мстишь второму за невстреченного первого, то есть за себя. Как я тебе. А всё дело в том, что себя ты можешь встретить только сам. Самому надо это сделать, понимаешь? Так что ты ни в чем не виноват — это всё моя лень. И только. А как только я начала сама шевелиться — вот и Чуча.

— Какая Чуча?

— Талантливая — ты ж сам сказал.

Я подошла к Сашке и хотела упереться лбом ему в грудь, но он опередил и схватил меня в охапку.

— Погоди, друг! Разговор еще не окончен! — я сделала глубокий вдох и выдох.

— Тогда говори, друг, — он продолжал выступать в роли моей смирительной рубашки.

— Тогда свободу, друг!

— Держи, друг, — он поднял руки вверх.

Я прошлась по кухне туда-обратно.

— Что за кино у тебя идет? — я не знала, как начать второй акт нашего «спектакля».

— Твое.

— Имени меня?

— Твои «Сады осенью». Пытаюсь понять, почему тебе его было так надо.

— Не знаю. Как тебе фильм?

— Параллельно.

— Неужели так плохо?

— Хотел сказать: «Параллели». Странные параллели возникают вот здесь, — он постучал по своей макушке.

— Например?

— Там она притаскивает статую в его дом. Ты подарила мне картину.