— Что Вы сказали? — я услышала только слово «молиться».

— Ничего, смету прикидываю, — он начал разминать брови, — мысли по воплощению этих идей есть? Ты эскизы обещала сделать.

— И сделала, — я протянула ему рисунки, — могу совершенно точно сказать, чего не должно быть в квартире: кафеля — ни плитки, обоев, натяжных потолков и всякого гипсокартона.

— Но гипсокартон — это идеально ровные стены и потолок. И натяжные потолки — это тоже идеально ровно да гладко, — Петрович хотел еще что-то сказать в защиту обоев и кафельной плитки, но я ему не дала.

— Не хочу ничего идеально ровного. Петрович, вообще идеального не хочу. Оно не жизнеспособно. Вы меня понимаете? Еще электрического чайника не будет.

— Мне записывать? — Петрович попытался пошутить, но получилось неубедительно — слишком уж он был ошарашен.

— Лучше посочувствуйте, — чтобы дать ему прийти в себя вне моего взгляда, я принялась заваривать чай, — хочу, чтобы любоваться видом из окна можно было начинать сразу, как только переступаешь порог квартиры. Сейчас для этого нужно подойти к окну, если порыв полюбоваться видом накрывает тебя ночью. А днем — так вообще для этого надо выйти на балкон. Потому что днем видишь еще и окно. Кстати — об окнах.

— Окна будем менять? Пластик? — без энтузиазма, но уже и без опаски спросил ПП.

Я задумалась. Вопрос важный. Очень. Смотрю на старое окно, а пластиковое на его месте не вижу. Не в смысле, что здесь нет пластиковых окон. В проекте, который существует в единственном экземпляре в моей голове, пластика нет. Равно как и гладких новых деревянных стеклопакетов. Выход?

— Так будем или как? — Петрович сам налил себе чай.

— Нет.

ПП удивленно на меня посмотрел.

— Будем сдирать краску, а потом будем красить снова, — я посмотрела на окно, — да, так и будем делать.

— Неужели? — Петрович чуть не подавился чаем.

— Горячо?

— Слишком. Если мы говорим об одном и том же.

— Да-да. Будем красить в такой сине-серый цвет. Вот как если бы мы с Вами не встретились — в такой вот цвет.

— Если бы мы не встретились?

— Ага.

— Хороший цвет. Радостный… — Петрович мечтательно прикрыл глаза.

— Вот и я о том же. И еще зеленой патины добавим, — я перевела взгляд с окна на Петровича, который сидел возле двери, — и на двери также.

ПП посмотрел пристально и укоризненно.

— Возможно, это называется не патина. Возможно. Но у меня в голове это называется именно словом «патина». И как оно выглядит — тоже у меня в голове есть. И Вам надо изловчиться и увидеть эту патину, как она у меня есть в голове, но, не заглядывая в мою голову, — показала ПП язык, — и изобразить это всё на окнах.

— Понял. Будет патина, — Петрович что-то помечал карандашом в своем блокноте.

— Я не злоупотребляю? — только сейчас эта очевидная мысль меня посетила.

— Нет, способствуешь росту моей карьеры и благосостояния, — Петрович улыбался.

— Я Вам столько не плачу!

— А я и говорю, что ты только способствуешь, но способствуешь очень активно.

Мне показалось, что он чего-то не договаривает.

— Загадками опять заговорили?

— Хороший тренинг с тобой прохожу, жаль, что только на старости лет.

— Мне надо задуматься над каким словом?

— Ремонт.

— Это само собой, но что за тренинг — не понимаю Вас, добрейший из мудрейших.

— Тренирую свою клиентоориентированность.

— А поконкретнее?

— Пожалуйста, «как оставаться клиентоориентированным, когда клиент тебе разрушает мозг». У тебя получается превосходно.

— Зло для добрейшего. Вы разжалованы и теперь просто добрый из мудрых.

— Это тебе за патину внутри головы, — ПП подмигнул.

Я сделала глоток чая и поняла, что пытать Петровича бесполезно. Его голова слишком занята моим ремонтом.

— Квиты, — сказав, я написала это слово на салфетке, поставила под ним свою подпись и положила салфетку перед Петровичем, — а то беспокойство чуть было не поселилось в душе моей.

— Не надо, — он написал «не возражаю» и поставил свою подпись, — оно с патиной не сочетается по цвету.

Петрович ушел. Ремонт пронесся по квартире так же стремительно, как эвакуация на помойку вещей прежней хозяйки. На стены и потолок неведомые мне мастера нанесли штукатурку средневекового цвета, даже в ванной комнате и на кухне. Штукатурка выглядела грубой, будто бы стены и не обрабатывали вовсе. Окна и двери покрыли патиной. Самым удивительным получился пол. Линолеум, паркет, ковровое покрытие — никак не попадали в концепт. Поэтому полом стали страницы книги. Случайно открыла том Тургенева и поразилась красоте шрифта. Идентичные копии страниц этой редкой книги были аккуратно уложены на пол и покрыты несколькими слоями лака. Ходить дома я стала только босиком, потому как топтать книги обувью плохо совмещалось с моей, пусть пока еще примитивной, жизненной философией.

Полом список достопримечательностей не исчерпался. Ничуть не меньше поражал камин-обманка. Раму камина собрали всё из того же чудо-материала — из книг. Стопки книг каким-то волшебным образом залили в полиэтилен и получились колонны. Постепенно привыкая к чудесам, Петрович к завершению ремонта расслабился и тут получил «последний привет», в смысле испытал заключительный шок.

— Дивана не будет, — сказала я, когда мы с Петровичем устанавливали телевизор на тумбу из книг.

— Тогда зачем телевизор?

— Вы только не волнуйтесь, Петр Петрович, будет кресло-качалка, а вместо дивана я хочу поставить лестницу.

— Ты решила снять до кучи квартиру этажом выше?

— Я не шучу. Лестница будет делать небольшой изгиб и «уходить» в стену.

— Тебе, конечно, виднее, как удобнее биться о стену головой.

— Вот и договорились: лестницу вместо дивана. Я ее уже выбрала.

— Уверен, что ее уже и сделали.

— Сделали и сейчас привезут.

Слов у Петровича не было, и он остался из любопытства. Пока собирали лестницу, мы сидели с ним на балконе. Теперь здесь стоял маленький круглый стол на кованой «ноге» и два венских стула — взнос хозяйки в новый интерьер. Росли в горшках странные для балкона растения — кусты алоэ. Петрович пил холодный кофе. На моей стороне столика стоял бокал с белым вином. Странное смешение частного кафе и дома. Петрович поставил свою машину под балконом, и из нее звучал «Вальс цветов».

— Это Чайковский или, как у вас принято, кто-то из друзей хорошо сделал под него? — хотелось разогреть его перед приемкой лестницы.

— Это Чайковский, — Петрович сказал спокойно и чуть грустно.

— Почему не ответили колкостью?

— Не расположен.

Нас позвали принимать работу.

— Ну, как? — мой голос торжествовал.

Темного дерева с широкими ступеньками и перилами, лестница на высоте метра от пола исчезала в стене. Петрович поднялся на пару ступенек и присел. Потом прислонился к перилам. Потом попросил принести его кофе с балкона. Я поднялась выше него еще на пару ступенек. Поставила рядом с собой бокал и тоже прислонилась к перилам, только с противоположной стороны ступенек.

— Удивительно, — он говорил то ли себе, то ли чашке кофе, потому что мне он так не говорил никогда.

Я боялась спугнуть незнакомого мне Петровича.

— Удивительно вообще или что-то конкретно? — я таки решилась поддержать диалог.

— Вроде бы должен был получиться холод. Я думал, что жить здесь будет нельзя. В такой прохладе и неуюте. Недомашние стены. Слова под ногами. А вот сижу на лестнице в никуда, и хочется не к обоям и паркету, а завернуться в теплый плед, налить коньяку и быть в этом холоде.

— А как же диван?

— Разве о нем речь? В моем доме Чайковский слушаться не будет.

— А Вы пробовали?

— Глупо прожить в доме тридцать лет и вдруг начать слушать Чайковского.

— Глупо прожить в доме тридцать лет и начать скрывать, что хочется слушать Чайковского. Если дело только в нем, конечно.

Пока шел ремонт

Сидеть дома, пока шел ремонт, было невозможно. Я бродила по городу. За два дня город был исхожен вдоль и поперек. Оказалось, что делать здесь нечего. Настолько нечего, что остается начать искать работу. Меня мне оказалось слишком много. Конечно, я хотела остаться наедине с собой, но не так много и не так вдруг. Совсем без подготовки — оказалось слишком. Меня от меня не отвлекало ничто. Даже сотовый телефон. Уже несколько дней как я жила без него. Другие звонят, разговаривают, а меня даже не тянет. Нисколечко. Наверное, заядлые курильщики, когда бросают курить, также считают дни и анализируют свое самочувствие.