— Нет, нет, сэр, я люблю свою работу, — ответил Матисак, стараясь вложить в свой голос как можно больше энтузиазма.

— Вы читали об этой бедной женщине в Сионе, Метт?

Матисак взглянул на своего босса, его лицо выражало полнейшее недоумение.

— Про какую женщину в Сионе?

— Черт возьми, вы об этом не знаете? Каждая радиостанция в Чикаго только и говорит, что об этом происшествии. Какой-то ублюдок повесил ее вверх ногами, перерезал горло и выкачал из ее тела всю кровь до капли, словно перед ним было какое-то животное.

— Я не слушаю радио.

— Ах, да, я совсем забыл, вы слушаете записи, симфонии, верно? Вы уже как-то говорили об этом. Но неужели сегодня утром вы не просматривали газеты?

Он читал «Трибьюн», которую ему доставляли на дом и, конечно же, видел эти статьи. Однако снова притворился, будто ничего не знает, и недоуменно пожал плечами.

Мистер Сарафиан прошел вслед за Матисаком в кабинет торговых представителей компании, которые то и дело входили и выходили. Он сказал Матисаку:

— Вы были в Сионе и в той проклятой больнице, где работала эта женщина, Матисак. Вам, конечно, необходимо прочитать в газетах о случившемся, — он бросил на стол, за которым сидел Матисак, номер «Санди Таймс».

Мэтт читал статью, а его босс продолжал стоять рядом.

— Может быть, вы случайно видели что-нибудь такое, что могло бы заинтересовать полицию, Мэтт?

— Я… Нет, я не видел ничего подобного, Я не знаю эту женщину. Пишут, что ее убили в ее же собственном доме.

Он взглянул на фотографию Реней, где та была в белом халате медсестры.

— Полицейским не за что зацепиться. Они вызвали ФБР.

Матисак еще раз внимательно просмотрел статью, пытаясь найти буквы Ф-Б-Р и имя доктора Джессики Коран. Ее имя было здесь, в этом утреннем выпуске. В «Трибьюн» этой информации не оказалось. Агенты ФБР выехали в Сион, так же, как и в Векошу. Доктор Коран узнает его работу, его руку в обоих убийствах, ФБР назвало это его «подписью». «Подпись» была тщательно продумана им и должна была ввести полицию в заблуждение. Сион находился слишком близко от дома, в этот раз ему все же следовало подавить в себе свою страсть. А теперь он здесь, сидит перед своим боссом, у которого есть документы, показывающие, что он был в Сионе в ночь, когда Реней ушла из жизни.

Матисак с трудом подавил в себе панику. Как много известно ФБР? Как много знает Коран? В статье об этом ничего не говорилось, репортеры не обладали информацией, которой располагала Коран.

Что же ей известно?

— Им ни за что не поймать этого убийцу, — вдруг сказал он Сарафиану.

— Почему вы так думаете?

— У них нет улик, ни единой. Вы ведь читали газету.

— Полицейские никогда не раскрывают своих карт репортерам, Мэтт.

— А, впрочем, меня это не волнует. Это не имеет ко мне никакого отношения, — мысли Матисака вернулись к важности его новых заказов, проклятому патенту Ловенталя и проблемам, с которыми ему еще предстоит столкнуться.

Он думал о том, не стало ли его послание доктору Коран самоуничтожением и безумием.

Он не знал, как долго может маскироваться, если даже сейчас, перед Сарафианом, он чувствовал себя абсолютно беззащитным, словно такой непроходимый болван, как его босс, мог разглядеть в нем чикагского вампира.

— Послушайте, Метт… мм… — казалось, Сарафиан не решается что-то сказать. — Вы обращались к дерматологу? Я имею в виду ваши руки и лицо.

— Да. А теперь я попросил бы оставить в покое мою личную жизнь! — Матисак инстинктивно спрятал руки под стол, но что он мог поделать с лицом?

— Видите ли, Матисак, когда ваша внешность начинает служить далеко не на пользу работе, это уже становится не вашим личным делом, а проблемой бизнеса — а меня беспокоит только это.

— Вам поступают жалобы по поводу моей внешности?

— Были такие случаи.

— От кого?

— От главного врача больницы в Айове.

— Ерунда.

— От врача в Канзас-Сити.

— И это все, мистер Сарафиан?

— Мне хотелось бы дать вам маленький дружеский совет, Мэтт. Вы не можете быть хорошим торговым представителем, не расставаясь с темными очками и широкополой шляпой… с шелушащимся лицом. Поэтому вы должны следить за своей внешностью, иначе можете потерять работу.

— Только попробуйте уволить меня на этом основании и клянусь, я возбужу против этой идиотской компании судебный процесс.

Сарафиан был взбешен и, к радости Матисака, выскочил из кабинета. Он нес несусветную чушь, блефовал. Кто бы и что ни говорил, а он, Матисак, остается лучшим торговым представителем Бэлю-Сторк. Он доказывал это снова и снова.

Мысли Матисака вновь вернулись к Ловенталю и доктору Джессике Коран, возможно, единственным людям, которые могли связать его имя с этими преступлениями. Настало время действовать, решил он, необходимо что-то предпринять, пока не поздно. Потребуется лишь ловкость рук, и его план осуществится. Возможно, ему надо просто убить мастера и убедить Коран, что именно он, Ловенталь, является вампиром.

Затеяв шумиху вокруг своего идиотского патента, старик сам подписал себе смертный приговор.

В семь часов вечера Мэтью Матисак подъехал к дому Мориса Ловенталя. Это было маленькое бунгало, заполненное старинными вещами, где свет всегда был мягким и приглушенным, а на палках стояли сотни книг, главным образом медицинских и научных, и лишь малую долю их составляла художественная литература, исторические и автобиографические книги. В маленькой гостиной, на журнальном столике перед Ловенталем лежала книга, рассказывающая о последних открытиях океанографа, человека, обнаружившего места, где затонули «Бисмарк» и «Титаник», звали его Роберт Баллард. Матисак потянулся к этой книге, чтобы разглядеть ее получше, но вспомнил, что не должен, по возможности, ни к чему здесь прикасаться. Даже на улице он локтем нажал на дверной звонок.

Ловенталь предложил гостю чай, и тот не отказался. Матисак огляделся по сторонам, пытаясь найти папку с информацией по патенту. Однако, не заметил, чтобы та лежала где-то на виду, как он того ожидал. Еще раз он мысленно обругал Ловенталя.

Тот вошел в гостиную с двумя чашками чая.

— Как вам нравится ваша жизнь в отставке? — Матисак осторожно взял чашку и блюдце, лихорадочно размышляя о том, что на фарфоре отпечатки его пальцев будут выглядеть довольно отчетливо.

— Я боялся, что это окажется смертельной скукой, так и есть. Но я стараюсь все время чем-нибудь заниматься — читать, даже что-нибудь писать! Мне всегда хотелось что-нибудь написать.

— В самом деле? Об опыте работы в лаборатории?

— Да, но теперь я немного отошел от темы, как мне кажется, и больше стал писать о себе, о своих самых сокровенных мыслях и стремлениях. Задаю вопросы, которые не требуют ответа.

— Будьте осторожны, — Матисак оглянулся по сторонам. — Это может быть опасным.

— Возможно, это и самоубийство, но я живуч, Мэтт. Я всегда был таким, и если что-то возбуждает мой интерес, как скажем, наше маленькое устройство…

— Да, кстати, именно из-за него я здесь. Где… где документы, которые вы составили?

— Они в надежном месте, можете мне верить.

— Но ведь вы сказали, что мы просмотрим их сегодня вечером? — Матисак начинал понемногу выходить из себя.

Ловенталь вскинул руки вверх, словно на него уставилось дуло пистолета. Встав с кресла, он принялся расхаживать по комнате и, состроив гримасу, произнес:

— Мы — равные партнеры в этом деле и сообща должны владеть документами. Но, что касается меня, Матисак, я доверяю вам, независимо от того, доверяете ли вы мне или нет, — потянувшись за чаем, он отпил глоток и снова уселся. Ловенталь уютно чувствовал себя в своем доме, в окружении своих вещей.

Матисак догадался, что единственная причина, заставившая старика затеять всю эту возню с патентом — его стремление к любой деятельности, как он уже говорил. А занимаясь этим делом, он воодушевился перспективой использования инструмента. Эта работа стала для Ловенталя блестящим примером того, как он может помочь облегчить страдания человека, оставить после себя что-то такое, из-за чего его жизнь не считалась бы прожитой напрасно.