Еще в поезде Шаляпин получил от В. Серова пакет с этими газетными вырезками и коротенькой припиской: «Что это за горе, что даже и ты кончаешь карачками. Постыдился бы».
Это был первый удар.
Шаляпин сразу же написал Иоле Игнатьевне и просил ее передать Серову, что его письмо причинило ему боль и что тот совершенно напрасно думает, что он встал на колени по собственной охоте.
Иоле Игнатьевне Шаляпин признался, что очень страдал из-за того, что его поставили в такое неловкое и унизительное положение.
«Я очень страдал, особенно потому, — писал он, — что это была демонстрация не очень деликатная, а с моей стороны просто бессмысленная, поскольку царь пришел в театр как раз ради меня. Но поскольку (ты же знаешь) газеты и многие люди, которые делают погоду в обществе, меня не любят, скажу больше, ненавидят меня, естественно, они пишут и говорят обо мне кто во что горазд.
Конечно, если бы обстоятельства сложились иным образом, я никогда бы не встал на колени, поскольку глубоко понимаю, что можно петь гимн и выказывать всяческое уважение, не будучи при этом униженным или рабом.
Эта история вызывает у меня настоящую дрожь, и я еще больше убеждаюсь в том, что люди на Руси скорее рабы и „нагайка“ или „кнут“ вещь для них необходимая».
Поначалу Шаляпин еще пытался держаться стойко. Вероятно, он надеялся, что это всего лишь очередной газетный скандал, каких в его жизни было уже немало: пройдет время, он побудет за границей, и все утихнет, забудется. Но события развивались иным образом. «Поступок» Шаляпина русское общество заклеймило позором. Журналисты и литераторы, недавние «друзья» Шаляпина, обливали его грязью. А. В. Амфитеатров, еще вчера горячий поклонник Шаляпина, написал ему, что он унизил звание культурного русского человека, «раболепно целуя руку убийцы, руку палача, который с ног до головы в крови народной». Копии своего письма Амфитеатров разослал в редакции всех столичных газет. Г. В. Плеханов вернул Шаляпину фотографию, которую тот ему когда-то подарил, с уничтожающей припиской: «Возвращается за ненадобностью». В Монте-Карло Шаляпина засыпали анонимными письмами с угрозами и проклятиями, и даже его лучший друг Максим Горький, живший в то время на Капри, молчал и ничего не делал для того, чтобы как-то помочь Шаляпину.
Из Монте-Карло Шаляпин уже обеспокоенно писал Иоле Игнатьевне: «Дорогая Иолина, прошу тебя, пиши мне как можно чаще и… пиши обо всем, что говорят обо мне».
Впервые Шаляпин начал серьезно подумывать о том, чтобы прекратить свою карьеру в России.
Вскоре во Франции с Шаляпиным произошел еще один неприятный эпизод, связанный с «коленопреклонением», получивший освещение в газетах. Возвращаясь из Ниццы в Монте-Карло, Шаляпин подвергся нападению со стороны русских анархистов. В прессе появлялись самые неправдоподобные слухи об этом столкновении, закончившимся, как сообщалось, дракой. Наконец удалось разыскать одного из очевидцев случившегося, который ехал с Шаляпиным в одном поезде, и от него узнать, что же произошло в действительности:
«В воскресенье 6/19 февраля Шаляпин ехал с г-жею М.В. и адъютантом герцога Лейхтенбергского после карнавала из Ниццы. Дело происходило в первом часу ночи. Увидя его, небольшая компания сильно подвыпивших русских стала усиленно шикать и кричать „холоп“. Один из компании, решивший, по-видимому, доконать артиста, сделавшего вид, что не обращает внимания на пьяных, написал на большом листе оберточной бумаги „холоп“ и приклеил слюнями этот лист к окну купе, в котором находился со своими спутниками Ф. И. Шаляпин.
Случилось это уже во время остановки поезда в Вилафранш, где компания высаживалась. В мгновение ока Ф. И. Шаляпин выскочил на перрон и замахнулся палкой на ближайшего из компании. Удар пришелся слегка по лицу, так как тот оборонился палкой. Стоявший сзади пострадавшего высокий господин выбил из рук артиста палку и в свою очередь стал своей дубиной тузить Шаляпина. В этот момент поезд тронулся, и Шаляпин, схватив с перрона оброненную кем-то из пьяной компании палку, вскочил в вагон».
Несмотря на то, что «инцидент» занял всего лишь несколько минут, эта выходка пьяных хулиганов оставила в душе Шаляпина глубокий след. Придя в себя, Шаляпин написал Иоле Игнатьевне: он решил не возвращаться в Россию.
«Милая Иолина! — писал он. — Я получил твое письмо, в котором ты сетуешь на мое долгое молчание… Извини меня.
Но я в последнее время со всякими подлостями людскими совершенно растерялся и потерял всякую энергию и, кажется, всякие желания. Совершенно никуда не хожу и совершенно ничего не делаю — и если пою спектакли, то это делаю в силу какой-то инерции. Думаю я только о том, что жить в России становится для меня совершенно невозможным. Не дай Бог какие-нибудь волнения — меня убьют.
Мои враги и завистники, с одной стороны, и полные круглые идиоты и фанатики, безрассудно считающие меня каким-то изменником Азефом, с другой, поставили наконец меня в такую позицию, какую именно желали мои ненавистники. Россия хотя и родина моя, хотя я и люблю ее, однако жизнь среди русской интеллигенции в последнее время становится прямо невозможной…»
А потому Шаляпин просил Иолу Игнатьевну продать все их имущество, «ликвидировать всякие отношения с милой Россией» и приехать к нему. Он намеревался обосноваться во Франции.
Одновременно о своем намерении покинуть Россию Шаляпин известил управляющего Императорскими театрами В. А. Теляковского и своего поверенного в делах М. Ф. Волькенштейна. «Желаю жить во Франции, — писал Шаляпин Волькенштейну, — надеюсь, что за ангажементами дело не станет. С удовольствием буду петь в Париже в „Grand Opera“. Решение мое непреклонно».
Несмотря на то что Шаляпин был против, это письмо появилось в газетах. Волькенштейн надеялся, что оно привлечет к себе внимание и поможет остановить травлю. Но результат получился прямо противоположный.
Письмо появилось в газетах в марте 1911 года под заголовком «Шаляпин покидает Россию». Газеты прокомментировали его: «Это дикое, детское решение. Россия обойдется без Шаляпина, но Шаляпин не обойдется без России. Для него как артиста родная страна — все; она дала ему свой язык и питала его вдохновение. Вне ее, без нее артист потеряет свою силу, как Самсон, лишившийся волос. Потеряет радость жизни. И вот почему мы убеждены, что непреклонное решение будет так же скоро отменено, как и принято».
Никто не отнесся к заявлению Шаляпина серьезно. Его рассматривали как детскую шалость, очередной каприз известного певца. В газетах всячески высмеивалось «непреклонное решение» Шаляпина. В «Усурийской окраине», например, фельетонист Лоло (Л. Г. Мунштейн) поместил юмористические стихи на мотив модной в то время песни «Тройка мчится, тройка скачет…», которую исполняла Вяльцева:
Россия — страна большая, и талантов в ней много. Кого же здесь можно испугать решением — не вернуться?
Теляковский тоже довольно спокойно и даже как будто равнодушно отнесся к письму Шаляпина. «…Все знают его как человека нервного, неуравновешенного, действующего под влиянием минуты», — заявил он журналистам и добавил, что в ответном письме посоветовал Шаляпину… разучивать новые роли.