В Вене было скучно и холодно. Целыми днями лил дождь. Этот правильно-красивый и чистый город под серым небом навевал на Иоле грусть. Летний театр, где она танцевала, располагался в саду, превращенном на время «в Венецию» — со своими дворцами, улицами и каналами. Иоле имела большой успех, но когда она танцевала, дождь подчас был такой сильный, что публика под зонтами разбегалась по домам.
Вместе с ней в Вене были балетмейстер Цампелли и ее партнер Масканьо, выступавшие летом 1896 года в Нижнем Новгороде и затем в Москве. Они напоминали ей о счастливейших днях ее жизни.
Шаляпину она писала: «Я все время думаю о тебе, и когда другие мужчины начинают говорить мне комплименты или ухаживать за мной, мне неприятно, потому что я люблю только одного моего дорогого Федюшу».
Из окна ее гостиничного номера было видно здание вокзала, прибывающие и отходящие поезда. Иоле считала дни до приезда Шаляпина, и ей так хотелось его увидеть, что иногда она готова была сесть на поезд и помчаться к нему навстречу…
Вскоре от Шаляпина пришло письмо. Его приезд за границу откладывался. Возникли какие-то трудности с оформлением документов. Шаляпин был расстроен, сердит. Иоле поняла его буквально: он не хочет ехать к ней, он разлюбил ее…
Реакция была мгновенной: «Послушай, мой Федя, скажи мне всю правду. Если любить меня для тебя жертва, если ты думаешь, что не будешь со мной счастлив, прошу тебя, тотчас же скажи мне об этом открыто. Ты знаешь, как я страдаю, но я не хочу, чтобы из-за меня страдал кто-то другой. Я буду еще более несчастна, зная, что ты тоже страдаешь».
На самом деле она храбрилась. Жизни без Шаляпина она себе представить не могла. В голову начали приходить мысли о самоубийстве. Целыми днями она плакала, сидя в гостиничном номере в Вене. Будущее вырисовывалось смутно — без любви, без радости, без надежды. Ждать было больше нечего. Собрав вещи, Иоле вернулась домой.
Этим летом Шаляпин все-таки приехал за границу. Но в Италию, где была его Иоле, так и не попал. Как истинный провинциал он сперва отправился в Париж, а оттуда в Дьепп — заниматься пением с профессором Бертрами и разучивать партию Олоферна в опере А. Н. Серова «Юдифь». В Дьепп приехали Мамонтов, Любатович, другие артисты Частной оперы. Шаляпин купался в море, наслаждался жизнью и писал Иоле: «Где ты и что с тобой? Мне грустно, что я не могу увидеть тебя сейчас же, сию же минуту».
А что было с ней? Она едва могла прийти в себя от этого чудовищного поступка Шаляпина, от его неблагодарного поведения по отношению к ней. Всей семьей они уехали в Белладжио на озеро Комо. Итальянское лето, не скупясь, дарило им роскошь горячего солнца. Мама лечилась, брат Масси гонял с приятелями на велосипедах, а Иоле почти все время проводила одна. И в отчаянии она пыталась найти для себя надежду. Неожиданно в голову ей стали приходить странные мысли. Это даже хорошо, что они не встретились в Вене, думала она, они бы не смогли больше расстаться!
И все же много вопросов было у нее к Шаляпину… Письма этого периода приоткрывают завесу их первого года жизни в Москве — не все было так радостно, так идиллически-прекрасно в их отношениях, как могло бы быть, и много неприятностей доставил Иоле ветреный, непостоянный характер Шаляпина…
Однако вскоре ее ожидало известие еще более страшное. Мамонтов не хотел заключать с ней контракт на следующий сезон, так как балеты по окончании опер были отменены. Шаляпина это, казалось, беспокоило мало. «Дорогая моя, может быть, ты сможешь приехать в Россию без контракта?.. — спрашивал он. — Ну что же, мы не будем богаты, но и не будем бедны. Будем жить так, как Бог устроит для нас».
Но для Иоле это была катастрофа! Поехать в Россию просто так она не могла — она не была ни невестой, ни женой Шаляпина. Она скрыла от мамы, что они уже год живут вместе. Джузеппина Торнаги воспитывала дочь в строгости, и у Иоле просто не хватило духу признаться во всем.
Ее оскорбила позиция Мамонтова, отказавшегося от ее услуг, хотя она была согласна на любые условия, ее обидело безразличие Шаляпина, который ничего не смог или не захотел для нее сделать. И вот теперь разлука на год, если не больше. И кто знает, что будет потом — дождется ли ее Шаляпин, не разлюбит ли?..
«Для меня все кончено в этом мире, и, если бы не моя мама и мой брат, я не знаю, что бы сделала, потому что не вижу для себя больше ничего хорошего, — писала она. — Я страдаю, потому что очень боюсь, что я тебе безразлична. Тебе все равно, что будет со мной… Но это не твоя вина, если ты больше меня не любишь, как прежде. Сердцу не прикажешь. И теперь, когда все кончено, кончено, ты не делаешь для меня ничего. Это я одна всем жертвовала, потому что по-настоящему любила тебя, а теперь будет то, что Бог пошлет».
И вот когда все слезы уже были выплаканы и надеяться, казалось, не на что, судьба проявила к Иоле редкостное великодушие. То ли Шаляпин уговорил наконец Мамонтова, то ли тот сам не захотел терять первоклассную балерину, но неожиданно Иоле получила приглашение выступать еще один сезон в театре Мамонтова. Ей предстояло ставить и исполнять танцы в русских и зарубежных операх. Окрыленная, она отправилась в Москву.
Второй сезон Русской частной оперы открылся 3 октября 1897 года оперой «Фауст» Ш. Гуно. Шаляпин пел Мефистофеля. Здание Солодовниковского театра ремонтировалось, и спектакли временно шли в театре «Новый Эрмитаж» в Каретном ряду.
6 октября давали «Жизнь за царя». Отметив основных исполнителей оперы, газета «Московский листок» не забыла упомянуть и первую балерину: «В балете с успехом принимала участие г-жа Иоле Торнаги».
В Русской частной опере произошли большие изменения. Все балеты Иоле были сняты с репертуара. Уехали домой итальянские артисты, поредел кордебалет. Теперь Иоле предстояло войти в труппу театра, освоить новую для себя профессию балетмейстера…
Осенью 1897 года Иоле репетировала танцы к опере «Кармен». С ней работал новый дирижер, которого Мамонтов пригласил в помощь первому дирижеру итальянцу Эспозито, сменившему на этом посту итальянца Бернарди. Высокий молодой человек с несколько удлиненным лицом и серыми внимательными глазами производил приятное впечатление. Он был безукоризненно вежлив, воспитан, заботливо спрашивал Иоле, подходят ли ей предложенные им темпы. Этим дирижером оказался двадцатичетырехлетний Сергей Рахманинов. Иоле исполняла танцы в операх «Русалка», «Кармен», «Орфей», которыми он дирижировал.
В первой половине ноября во вновь отремонтированном театре Солодовникова состоялась премьера оперы М. П. Мусоргского «Хованщина». Газета «Московский листок», поместив состав участников, отметила: «В 4-ом действии — танцы персидок с участием г-жи Торнаги и кордебалета».
Декорации к опере были написаны по эскизам Аполлинария Васнецова.
Премьера «Хованщины» в Москве прошла с большим успехом. После каждого акта публика дружно вызывала исполнителей. «Миловидные персидки» пользовались особым вниманием…
Вслед за «Хованщиной» Частная опера поставила оперу Глюка «Орфей». Половина сбора от премьеры была предназначена в пользу состоявшего при Московском обществе любителей художеств вспомогательного фонда для нуждающихся художников и их семейств.
Иоле ставила в «Орфее» танцы и выступала сама. Но спектакль, как и всегда в Частной опере, готовился в спешке и не имел у публики особого успеха. Уже третье представление прошло при абсолютно пустом зале.
Однако вскоре Русскую частную оперу ожидала большая удача. Самым крупным событием сезона 1897/98 года стала постановка оперы Н. А. Римского-Корсакова «Садко», которую Мамонтов получил почти из рук самого композитора.
В конце ноября — начале декабря 1897 года работа над подготовкой оперы началась. Иоле предстояло ставить танцы морских дев в сцене подводного царства.
Позже художники К. Коровин и С. Малютин написали для этой сцены превосходные декорации. В. П. Шкафер, актер и режиссер Русской частной оперы, вспоминал: