Что было потом, стало причиной долгих сплетен. Вся Итальянская улица недоумевала, куда это уехал от родителей и от прекрасного богатого житья молодой княжич. А тот уехал на Урал, к дядьке-золотопромышленнику — с горя дело новое осваивать. Раз уж в любви не повезло. Уехал в тот же день — так осерчал на неверную красотку!

А красотка, всё то время сидевшая в плену, позднее, натурально, была выпущена. Шкаф откупоривал Архип, так что ему и досталось.

Всё шло по плану. Следующим пунктом значился капитан. Пришлось прибегнуть к химии. Известно, что науки в Смольном преподавались чисто символически: упор делался на рукоделие, танцы и иностранные языки. Математика сводились к основным понятиям, а физика — к показу фокусов.

Была в институте и химия: преподавал её один бродяга, который разбирался в ядах. А главное — выбалтывал рецепты любому встречному, полезными бутылочками снабдевал, лишь бы платили.

Получив от химика несколько бутылочек, граф начал строить новые планы. Нельзя сказать, что в тот миг у него не было сомнений. Были! Он ведь убийцею не рождался. Однако Фросенька, примчавшаяся вся в слезах, окончательно решила долю изверга.

— Он тебя выгнал?

— Хуже…

— Может ли что-либо хуже быть?!.

Как выяснилось, Фросеньку перевели из дешёвых проституток на ещё более низкую должность — в бордельные прислуги. В результате чего её финансовое положение ухудшилось до такой степени, что она уже не в состоянии была оплачивать бедный угол, в котором ютилась последние пару месяцев. Правда, капитан, за дополнительные гроши, разрешал ей убираться по утрам у него дома, паралельно ублажая толстомордых охранников — уже совершенно бесплатно, дескать, для её же женского здоровья. Далее она имела право перекусить и выспаться в каморке, служившей для хранения старых вещей — сколько душе угодно, хоть до следующего утра.

Зря поступил капитан так жестоко! План для него был сработан с ювелирной точностью.

На Садовой, близ Невского проспекта, располагался весёлый трактирчик, в котором владелец «салона любви» заказывал себе шампанское для похмелюги. Петру Сергеевичу ничего не стоило изготовить «непочатую» бутыль и, с помощью мальчика-посыльного, уложить ею наповал троих: капитана и его мордастых охранников. А когда пришёл действительный посыльный, пожилой курьер, регулярно носивший в тот вертеп шампанское, дело было, что назвается, постфактум, мальчишки и след простыл.

Пожилой курьер замешкался с доставкой не по своей воле и не по рассеяности: прямо у выхода из трактирчика ему под ноги свалился пьяный верзила и удерживал за штаны до тех пор, пока не позвали околоточного надзирателя. Нетрудно догадаться, кем было подстроено то нападение. Верзилу же звали Никита Баранов. Бывший помещик, заманенный в своё время капитаном в болотную столицу, рад был отомстить, очень рад, и на предложение Болотникова-младшего откликнулся весьма охотно.

В коротком промежутке между визитами курьеров, молодого и старого, Пётр Сергеевич лично навестил злодеев и вынес все деньги, которые нашлись в квартире.

Фросенька получила возможность вернуться к отцу, благо тот ещё не умер, дождался её. Граф же навсегда избавился от монстра, угрожавшего ему расправой в случае, если в бордель к концу недели не поступит хотя бы одна невинная смолянка. Поделом кровопийце!

А за убийство капитана в полной мере заплатил хозяин трактира, чьё шампанское, якобы, выпили трое подельников. Ведь решительно весь околоток знал, где брал капитан вино для утреннего застолья. Прямо из трактира и вывели беднягу под белы руки, запровадили на каторгу, до самой кончины.

Получалось, что обиженный губителем тайный граф сам постепенно стал губителем, и число его жертв росло. Но получалось также, что не виноват он, так уж сложилось. Бог судья!

Каменное сердце отбивало несусветный ритм. В таком ритме постоянно жить невозможно. Да и документы, выправленные однажды, давали графу не только окончательное закрепление за ним титула, но и возможность плодить других графов. И графинь. Он решил, не будучи жадиной по жизни, поделиться титулом. С красавицей, которая впоследствии должна была делиться с ним подземными богатствами. Сама пока ещё того не ведая.

Словом, бывшему Болотникову, ныне графу Скобелеву требовалась передышка. С месячишко.

Предвкушая отдых, Пётр Сергеевич несколько раз пересчитал свою наличность. Должно было хватить на некоторое время. Уж тут с гостиницами шиковать не приходилось вовсе. Пришлось выбрать небольшой доходный дом, находившийся всего-то в полудне езды на бричке — в Петергофе. В таких убогоньких ночлежках и мебелишка, как правило, убогая. С нею можно творить что угодно, спать на ней с кем угодно. Отдыхать так отдыхать!

Сильно расслабился и размечтался граф на вынужденном досуге. И не хотел бы отдохнуть, так всё равно пришлось бы: у его названной сестры Анны пока не было никаких документов, подтверждающих их родство.

А посему желательно было срочно заняться этим делом. Заодно и развеяться, стряхнуть с себя усталость. И все обиды. От души поваляться на кушетках и кроватях. Посидеть на мягких стульях… Желательно на чьих-то, за неимением своих.

Глава 33 Комната с зеркальным шкафом

Громоздиться на мягкое сиденье стула, пусть даже новыми туфлями, пусть даже с перламутровыми пряжками, моветон. Но иногда такое действие не предосудительно.

Из окна неопрятного номера, где пахло невесть чем, наипаче мышами, было видно совсем немного: лишь купола дворцовой церкви. Со стула открывалась более щедрая панорама, хотя тоже не ахти: щуплые полупрозрачные деревца заслоняли половину царского двора, из-за чего нельзя было понять, присутствует ли там суета, намечается ли панихида.

Пять лет назад скончался Александр Первый «Благословенный», в народе «Отцеубийца». А кто нынче не убийца? Каждый убивал: хоть что-то, хоть кого-то. Не суди, да не судим будешь!

Если панихида состоится в Петергофе, то ближайшими днями в парке будет не протолкнуться. В такой-то суете удобно разные делишки делать.

Граф Скобелев, несмотря на свою молодость и яркую блондинистость, был персоною довольно тёмной. Собираясь грациозно соскочить со стула, он заметил, что ветхая обивка надорвалась, обнажив внутренность сидения. Довольно-таки неприятную! Гвозди были ещё крепки, а ткань вела себя, что называется, предательски. Не хватало ещё разговоров с хозяином.

В ответ на графские мысли за дверью раздался кашель. Стало ясно, что манёвры сыщика осуждены. Неумеха-соглядатай нахмурился. Эх, ведь хотел же занавесить скважину! Но разве обо всём упомнишь, когда такая сумятица в голове.

Как бы там ни было, а на кашель стоило отреагировать, ведь за номер уж три недели как не плачено. Или четыре. Впрочем, неважно, потерпит хозяин, ничего другого ему не останется, ибо, кроме Петра Сергеевича, не нашлось более дураков селиться в доходном доме глубокой осенью, близ отключенных на зиму царских фонтанов, в страшной дали от столичных театральных утех. Кстати, петербургский оперный сезон давно уж начался…

Как и ожидал Пётр Сергеевич, за дверью «собственной персоной» находился Свирид Прокофьевич Барский, владелец той маленькой и весьма дешёвенькой ночлежки, тухлого, насквозь прогорклого заведения. Кто ещё мог дежурить под дверью? Предполагать другое было бы наивно. Надеяться на то, что кашлявший мигом отскочит от двери и устремится в глубины пыльных гостиничных коридоров, также не приходилось: слишком уж общительная личность был господин Барский. Ничуть не стеснительная, а прямо-таки жутко откровенная и незастенчивая личность. Да в придачу с претензией, да в придачу с гонорком.

— Зачем вы мебель мою искалечили? — раздался голос хозяина гостиницы. Дверь распахнулась.

Общительность хозяина объяснялась недостатком собеседников, и граф в этом смысле был для него находкой. Редкая птица залетала под крышу того гостеприимного мышатника, а уж чтобы гнёздышко свить — такого и вовсе не предвиделось. Кухня безнадёжно пустовала, как, впрочем, и всё здание, а посему была напрочь лишена запахов, в отличие от номеров, где кормёжка, хоть и бедная, иногда водилась. Птицам, насекомым и прочим тварям случалось поживиться разве что из рук редких постояльцев, покупавших снедь в соседнем ресторанчике.