На радостях Юра сочинил свой гимн:

К такому гимну аккурат подходит музыка Глиэра…

Сказать честно, этот гимн был написан много раньше, и вовсе не по случаю триумфа новоиспечённого «коренного». А к юбилею города — в 2003-м году. Тогда все писали гимн на музыку Глиэра — потому что был объяылен конкурс. Юра тоже решил поучаствовать. И принести его прямо в мэрию! Тогда чуть ли не каждый день в новостях показывали, как ветераны войны и труда, с гармошками и другими лёгкими в переноске, некоторые на костылях, являли свои варианты, хором и соло, перед умилённым взором городского начальства. Юра в телевизоре бывал, и не однократно, и вовсе не для этого пошёл в мэрию.

Серое здание мэрии не такое большое, как Исаакиевский собор, но всё равно впечатляет. Если кто-то ещё не в курсе, то Мариинских в Питере целых два. У Николая Первого, автора идеи, было две Марии. Мариинский дворец он посвятил дочери, а всемирно известный Мариинский театр был назван в честь невестки. Невестка пользовалась Мариинским дольше. Напротив дворца, посередине площади, примостился конный памятник родителя, подарившего Марии это здание. Правда, хвост коня почему-то смотрит в окна. Злые люди говорят, что именно поэтому Мария как-то не выдержала и, ни с кем не попрощавшись, уехала в Германию на ПМЖ с немецким мужем.

Юра выбрал время и пошёл к тому зданию, прямо к центральному входу. Который оказался наглухо заперт. И на звонок никто не ответил. Пришлось позвонить ещё раз. И ещё раз. И ещё…

Наконец, в дверном динамике послышалось:

— Кладите свою жалобу, или что там у вас, в щель…

— В какую щель?

— От почтового ящика….

Пока Юра недоумевал, за ним выстроилась очередь — таких же наивных сограждан, продолжавших верить телевизору. Непостредственно за ним, дыша в затылок — то ли водкой, то ли портвешком, стояла старуха, которая смахивала не на ветерана, а, скорей, на театральную артистку, которую отпустили с репетиции старомодного спектакля. Прикинута она была согласно моде девятнадцатого, а то и восемнадцатого века. Одежда её пахла по-музейному.

— Молодой человек, вы тоже гимн сдавать? — спросила она кокетливо.

— Да, — в унисон ей, так же игриво, ответил Юра.

— Тогда скажите, что я за вами, мне надо отлучиться… Ненадолго!..

Юра хотел посоветовать ей, чтобы предупредила стоящих за ней, как это было принято, но таинтственная дама как-то странно исчезла — будто растворилась в воздухе. А если бы и послушалась его, то это не имело бы смысла — дверь так никто и не открыл, очередь разошлась минут через пять.

Эту даму Юра наблюдал несколько позже, в том же наряде, но уже в Эрмитажном Театре, сидящей в первом ряду, прямо перед жюрейским столом. Ведь был день вручения наград и чествования победителя.

Победитель почему-то не улыбался. Остальные главные претенденты — тем более. Никто не улыбнулся и во время исполнения шедевра — детским хором.

Веселился лишь директор Пиотровский — ему было приятно возглавлять такое судьбоносное мероприятие. Ведь последняя версия гимна возникла более ста лет назад.

Старухиного лица не было видно, вполне возможно, что она тоже улыбалась.

Юре было не до ней. Он и представить себе не мог, что когда-либо встретится с ней ещё.

Породниться с Питером дело не хитрое, главное — потом не развестись. Не удержался в законном браке — дуй по-хорошему на все четыре стороны. Алиментов Петербург не принимает, у алиментщиков, медлящих с отъездом, он очень быстро отнимает всё. Юра знал это прекрасно, по богатейшему опыту знакомых. Лично он разводиться не собирался.

А как-то весной они с Лялей пошли в кино. Сидя в тёмном зале, Юра самым откровенным образом балдел: семейный поход в кино для бродяги со стажем — новейший опыт. Княжеский восторг усугублялся тем, что Ляля ранее не видела «Питер ФМ». Ни разу не удосужилась! Он поведал ей и о «мормышках», и о благородных мытарях, и о дверной теории в целом.

Ляля дико хохотала. Зрители вокруг тоже хохотали, но уже по другому поводу: их повергал в истерику Лялин смех. Кстати, супруга заметила то, на что сам Юра не обратил внимания: девчушка-«зазывала» коренная, а значит… «кустик»! Дворник будет за девчушкой как за каменной стеной. Если, конечно, всё у них склеится.

Юра положил руку на Лялино плечо. Та сняла её и передвинула пониже. Только не надо снова думать о плохом. Рука Юры легла на изрядно округлившийся живот. Там бойко шевелился их младенец. Звуки кой-какие тоже раздавались — то бурчала недопереваренная харитонья.

Бурчащих животов было не два, а три, и неродившийся младенец тут ни при чём. Рядом с Юрой бурчало, хмыкало и пукало маленькое существо, очередная Сирота Сирот, только мужеского пола. То был Маринкин внучатый племянник шести лет. У него в деревне умер последний родной дядя, а двоюродные умерли ещё раньше, даже раньше, чем папа с мамой, поэтому Маринке пришлось тащить мальца на Розенштейна.

Пацана звали Максимкой, то бишь Масей. У Юры сердце сжималось при виде него. Не потому, что малыш сирота, а совсем по другому поводу: не коренной он, а значит быть ему пугану, трёпану, искусану — как и всем без исключения приезжим. Город всех гостей любит одинаково!

Юра поклялся, что не даст пропасть этому ребёнку. Решил каждый год вывозить его из города, как можно дальше и на солидный срок. Пообещал устроить ему свадьбу с коренной. Если у Ляли родится дочь, то к ней и пристроит. Конечно, при условии, что между ними вспыхнет любовь! Просто так, без любви, родниться с городом сущее кощунство.

Юра поймал себя на том, что уже мечтает породниться с этим симпатичным малышом. Документально, на бумаге. А пока что их роднил весёлый фильм с участием Фюнеса «Фантомас». Отсюда Масина завидная кликуха: Фантомася. А «Питер ФМ» малявку не впечатлил, и правильно. Не по возрасту ему заморачиваться хитроумными теориями.

Выйдя из кинотеатра, все трое, вернее, четверо, пошли гулять по Невскому. Был ясный солнечный майский день 2007 года. Юра родился в Год Свиньи, в 1971-м, и текущий год стал для него одним из самых удачных.

Удачи в тот год действительно выпало много: князь породнился с Лялей, с Городом, с Фантомасей и с одной везучей фирмочкой по продаже испанских вин. Работа гида давно уже действовала ему на нервы. Когда тебе за тридцать, несолидно тянуть кому-то руку для приветствия, бормоча: «Юрик…» «Юрий Петрович» — другое дело. А тут как раз один приятель, бывший сокурсник-филолог, давным-давно переквалифицировавшийся в виноделы, предложил ему место своего зама. Работа обещала солидные барыши. С такой работой можно было забыть и об «Онегине», и о зарплате в сорок баксов через два дня на третий. Юра стал носить в дом дорогую еду, подарки. Мемуары даже сел писать. Ему с Городом надо было разобраться до конца, его собственная Дверная Теория начинала казаться слишком поверхностной. Город явно заслуживал большего!