— Он его подчинённый?

— Скорее начальник…

— Начальник Силантия?! Не много ли у Силантия начальников? Сначала вы, потом этот Миша…

— Я своему бывшему заму больше не указ, да и никогда указом не была, притворялся он моим подчинённым…

— Тогда… Как же…

— Ладно, всё! Устала! С утра голова болит…

Старуха приложила ко лбу мокрое полотенце, которое заботливо подсунула ей неслышно вошедшая баба Маша. Как выяснилось, та ни в какой сельсовет не ходила, а мирно спала, улегшись сразу после ужина. Она даже об исчезавшем электричестве доведалась от Максимки, уже утром.

— Говоришь, электрик тот хулиганил?

— Ещё как! И советовал в туалете ценные вещи держать!

Бабу Машу как током дёрнуло.

— Вот горе! Наверняка селом гуляют слухи о моём богатстве, какая-то пакость настучала! А я, между прочим, весь подаренный тобою скарб, Аделаида, по твоей же указке, под кроватью держу. Выходит, неправильно сделала? Надо было ночью вынести во двор и под туалетом закопать.

— Успеешь, — промычала ещё не оклемавшаяся мадам.

Максимка продолжил своё.

— А этот типчик, между прочим, кое-какие секреты Главного знает, он мне на экране подземельный туалет с табличкой «на ремонте» показывал, и говорил, что именно там все секреты прячутся…

Мадам неприлично захихикала.

— Не удивлюсь, если узнаю, что удирать он будет через тот же туалет! Он по части трюков большой оригинал, а старый Правитель-пройдоха, тот, по слухам, сейчас за Уралом, где-то в Сибири, точнее, в Якутии ошивается. Раз так далеко занесло его, в такие некомфортные края, значит, дело серьёзное намечается! Он раньше дальше Европы, конкретно Швейцарии, не мотался… Чую — попахивает концом света… Бр-р-р!

Она вся затряслась, снова схватила сумку, вытащила плед, укуталась.

— Вот, теперь теплее! Как подумаю о холодных краях, так меня сразу в дрожь бросает…

Баба Маша, всё то время опасливо глядевшая на мадам, наконец, промолвила:

— Не пугай, подруга, я и так вся на нервах! Конец света, говоришь? И чё нам теперь делать-то?

Мадам странно глянула на неё. Замерла.

— Стой, Мария! А ведь делать надо! Причём срочно! Мне же вчера Силантий насчёт вас с Маринкой поручение давал, а я о нём напрочь забыла…

В очередной раз покопавшись в сумке, экс-привратница достала две коричневые палочки. Затем, подумав, одну спрятала.

— Одной достаточно, думаю… — загадочно произнесла она. — Неси сюда свои молодые фотографии!

Вздрогнув и нахохлившись, баба Маша собралась было покинуть кухню. Но вдруг остановилась.

— А эти-то, твои-то, может, спрятать куда-нибудь, а то, не ровён час, польёт их кто-нибудь чайком или супчиком…

Она кивнула на фотки, лежавшие на столе. Мадам вскочила, забыв о недомогании.

— Да порву я их нафик и — в печку…

Бабу Машу снова передёрнуло.

— Стой, не надо рвать! Говорят, когда чьи-то-фото рвёшь, привязываешь к себе того человека…

Мадам сникла.

— Был бы человек, а то… Мразь. И приметы тут твои ни при чём, и без примет он ко мне ещё сунется, неоднократно подкатится, нужна я ему буду, как пить дать! Я ему время от времени сильно пригождаюсь, с большой регулярностью, иначе не заманивал бы меня в своё логово почти двести лет назад…

Она взирала на фотки с ненавистью.

— Хорошо, сожгу целыми!

— Погодите! — вмешался Максимка. — Если на всех этих фотках ваш главный недруг, только в разных обличьях, то, может, сохранить их стоит?

— Зачем?

— Ну, чтобы узнать при встрече… Когда-нибудь…

Старуха хмыкнула.

— Он второй раз в одном и том же обличье не является, по крайней мере, людям…

— Ну, тогда сожгите, что ли… — согласился Мася.

Мадам начала бросать фотки, по одной, в огонь. При каждом броске в печи возникала, будто живая, большая страшная морда и невыразимо морщилась, будто от боли. Потом исчезала.

— Морщится ещё, скотина, будто не знает, что его в самом конце ждут ещё худшие муки… — цедила экс-привратница, запугивая отсутствующего экс-начальника.

— Свят-Свят-Свят… — шептала баба Маша.

Воспользовавшись заминкой, она вышмыгнула из кухни и через некоторое время вернулась с двумя потрёпанными фотоальбомами.

— На, смотри, Аделаида, выбирай! Любую! — баба Маша принялась быстро-быстро переворачивать пожелтевшие картонные страницы, на которых, зацепившись углами за прорези, красовались добротные, фигурно обрезанные по краям фотоснимки времён эпохи развитого социализма.

— Эта вполне подойдёт! — сказала мадам, указав на фотографию комсомолки с толстыми косами, выложенными на груди. — Сколько лет-то тогда тебе было?

— Семнадцать, кажись. А зачем тебе такая древняя? Возьми вот эту, где я в меховой горжеточке, подаренной покойным мужем. Здесь мне уже за тридцать. Эта поприличнее будет, бери эту!

— Нет, Силантий велел дать ему комсомолок, — торжественно произнесла мадам.

— Что значит «дать»? — не поверила своим ушам баба Маша. — Для чего «дать»?

— Комсомольцы-добровольцы страну когда-то поднимали, и теперь стране то же самое не помешает! Поедешь осваивать Сибирь…

После этих слов мадам взяла коричневую палочку, побормотала над ней, и на кухонном столе возник маленький чёрный игрушечный автобусик.

— Вот на этом чёрном жуке, Мария, и полетишь туда! Хлопни по нему ладошкой, не стесняйся…

Баба Маша стояла с выпученными глазами.

— Думаю, пускай малец лучше хлопнет, а то я могу силу не рассчитать!

Максимка не заставил себя упрашивать, подбежал, хлопнул. От хлопка автобусик увеличился, примерно вдвое.

— А ещё раз можно? — спросил малец.

— Хлопай! — разрешила привратница.

— Ой, нет, сначала вынеси на улицу, от греха! — попросила испуганная баба Маша. Она правильно чувствовала ситуацию, ибо сроду не пила.

Через несколько минут Максим уже лежал на крыше огромного, допотопного, неизвестно какого года выпуска автобуса, со множеством рекламы на боках.

— Я же просила легонько хлопнуть, а ты изо всей силы зарядил! — возмутилась привратница. — Что я теперь Силантию скажу?

— Сейчас подумаем, — ответил Максим.

Он встал на ноги, подпрыгнул несколько раз, отчего автобус значительно уменьшился.

— Гы… Ты смотри, я бы не до такого не додумалась! — поизнесла мадам. И ещё раз гыкнула. И икнула…

А через пару дней, сразу после Рождества, восьмого января утром, у дома бабы Маши, прямо посреди сельского тракта, стоял тот же чёрный автобус, только в придачу битком набитый мотоциклами. Колеса некоторых мотоциклов торчали наружу, так как некоторые окна были открыты, из чего Максимка заключил, что в автобусе, должно быть, страшная холодина.

Силантий, находившийся рядом, нетерпеливо посвистывал и притопывал, трамбуя валенками снег. Он дожидался выхода из дома бабы Маши и тёть-Марины.

Наконец те появились. Бывший подчинённый мадам привратницы строго глянул на пожилых подружек. Затем сменил выражение лица и произнёс:

— Любезные дамы! А ведь вас ждут испытания! И какие!

Подруги переглянулись, пожали плечами, почти синхронно. Они в последние годы всегда синхронно реагировали на проявления окружающей среды.

— Испытания? На старости лет? А отдыхать когда? — спросила тихо баба Маша.

Как ни странно, Маринка была гораздо больше готова к переменам.

— На том свете отдохнёшь, а тут — работай до последнего, чтобы правый ответ держать перед Господом! Не профукивай время, а проживай!

— Правильно, — одобрил ход её мыслей Силантий. — А теперь — прошу следовать за мной!

Он пригласил старушек в автобус.

Из окон махины через пару минут полетели их личные вещи: сумки, пальто, валенки, шапки, платки… А сам автобус стал постепенно увеличиваться в размере, хотя, казалось бы, куда уж больше. Торчавшие колёса мотоциклов втянулись вовнутрь, окна плавно и бесшумно закрылись.

Вскоре на снегу рядом с домом бабы Маши лежал огромный чёрный дирижабль. Но и это ещё не всё. Из боков дирижабля стали вырастать крылья!