На мосту он остановился. С правой стороны взгляду открывался промышленный пейзаж. Порт со складами, элеваторами и цистернами, подъездные железнодорожные пути, юркие электрокары и грузовики и надо всем – стрелы урчащих портальных кранов. Суда он даже не пытался пересчитать. Отсюда, с моста, было видно не менее дюжины, а угадывалось гораздо больше; за излучиной Венты торчал целый лес мачт. Суда, как люди, имеют свой характер, свою биографию и дороги в морях; но у них, как у домов, есть хозяева, которые налагают на них свой отпечаток. И потому было бы несерьезно пытаться их понять, окинув поверхностным взглядом с высоты птичьего полета. Ничего, еще успеется. Яункалн сознавал, что рано или поздно ему придется соприкоснуться и с жизнью порта и с судами. Даже если его не направят на службу в водную милицию. В этом городе испокон веку все связано с морем – как хорошее, так и плохое.

Начальник городского отдела внутренних дел говорил медленно, взвешивая как будто не только фразу, но и каждое отдельное слово. За десять прожитых в Вентспилсе лет полковник в совершенстве овладел латышским языком, однако, когда говорил, то на латышский все-таки переводил в уме с русского.

Зато заместитель начальника по оперативной работе сразу же взял быка за рога.

– Люди с высшим юридическим образованием необходимы нам как воздух! Будете работать в угрозыске начальником над малолетними разбойниками.

– Майор хотел, чтобы вы поняли, почему мы не можем дать вам акклиматизироваться постепенно, приобрести навыки в работе прежде, чем взять на себя руководство сектором, – счел необходимым пояснить полковник. – Займётесь несовершеннолетними. Придется иметь дело и с несчастными родителями заблудших девчонок и с отчаявшимися классными руководителями шпанистых подростков.

– Я уже говорил в отделе кадров министерства… – Яункалн хотел сказать, что никогда не ощущал в себе призвания быть педагогом.

Но майор не дал ему высказаться.

– Вы можете гордиться, что сразу получили назначение на такой ответственный пост. Завтра капитан Печак передаст вам дела. А сегодня вы могли бы познакомиться с инспекторами детских комнат, цветом и украшением нашего отдела. Сами увидите, какие они у нас красавицы, только имейте в виду – они обе замужем. Которая помоложе, та – старший инспектор, ну и, естественно, наоборот.

– Постойте! – перебил своего заместителя полковник. – А как обстоит дело с самым больным вопросом? Где поселится наш новый инспектор? Вы можете временно пожить у родителей?

– Субботы и воскресенья с удовольствием буду проводить дома. Но ездить каждый день…

– Про субботы и воскресенья позабудьте и о выходных пока не мечтайте. – Майор грустно улыбнулся. – И исполкомовское «временно» может тянуться до конца пятилетки. Я вам тут напишу несколько адресочков, это люди, которые не побоятся сдать комнату даже начальнику ОБХСС. В самом худшем случае сможем позвонить дежурному по вытрезвителю. Тишину не гарантирую, но там, в кабинете на втором этаже, есть удобный и широкий диван…

Подобная перспектива не очень соблазняла Яункална.

– Вы не могли бы позвонить в гостиницу? Помоюсь, оставлю вещи и…

– Отпадает. Гостиница забита женами моряков настолько, что скоро здание завалится. Да еще киностудия приехала, снимает здесь картину про… кстати, о чем они говорили, товарищ полковник, когда просили разрешение на съемки в нашем зале заседаний?

Полковник пожал плечами.

– Я не стал читать сценарий, больно уж толстый. Но мне обещали за счет киностудии обновить колонны, потолочную роспись, настелить паркет. Как-никак – Растрелли. Вот я и согласился.

– Сегодня утром они привезли этот знаменитый паркет. В рулонах! Красивый, конечно, но он нарисован на бумаге! Наклеят на наш старый пол и устроят шикарный бал.

– Тогда я их заставлю обуть актеров в туфли без подошв, – вскипел полковник. – Пусть шаркают пятками, если им жаль добра.

Яункалн встал. Он еще не чувствовал себя полноправным членом коллектива и не мог участвовать в разговоре.

Здание, в котором находилась детская комната милиции, Яункалн отыскал без труда по описанию майора, а нужную дверь – по громкому плачу, сотрясавшему второй этаж. У Тедиса замерло сердце – сразу стало ясно, что разговор в кабинете полковника был лишь прелюдией, этакой нежной увертюрой перед грозными аккордами, в сопровождении которых солисту предстояло теперь сделать первые самостоятельные шаги. Но ребенок орал во всю глотку, и Яункалн из этого уразумел лишь одно – что бы там ни происходило, но пытку надо немедленно прекратить!

Без стука он распахнул дверь.

– Инспектор Яункалн. Попрошу сейчас же прекратить это безобразие!

– Слава тебе, господи, хоть, кто-то пришел! – На него в упор смотрели крупные синие глаза, на бронзе лица казавшиеся особенно чистыми. – Я сама уже была готова завыть, – и инспектор детской комнаты с этими словами вручила Яункалну отчаянно вопящую девчушку. На вид ей было годика два. – Не пугайтесь, это она от слез мокрая.

Ребенок прижался к Яункалновой груди, даже было попробовал обнять его за шею и – надо же случиться чуду! – замолк. Хотя маленькое тельце еще продолжало вздрагивать от всхлипов.

– Лига в отпуске, а я с такой крохой никак не могу справиться. Стоит взяться за телефонную трубку или потянуться к сейфу – голосит, как милицейская сирена. За стеной еще подумают, что мы тут пытаем детей.

– Разрешите, я вам помогу, – предложил Тедис, видя, как инспектор силится открыть тяжелую стальную дверь.

Он только подумал посадить ребенка на стул, как вновь раздался рвущий барабанные перепонки рев. В точности как говорящая кукла, девочка молчала только в вертикальном положении. Тем временем инспектор достала из сейфа потрепанного плюшевого медведя и лилового резинового зайчика.

– Последняя реформа вашего предшественника: игрушки надо держать под замком, чтобы задержанные тут не чувствовали себя как в детском саду… Было бы лучше всего снять с нас заботу о найденных грудных младенцах. Эта барышня, например, притопала на рынок и не знает откуда она – из деревни или городская.

– Вы сами еще не сказали, как вас называть.

Инспектор не успела ответить, так как открылась дверь и сержант милиции ввел в комнату заплаканную женщину. Вырвав дочку из рук Яункална, она быстренько надавала ей шлепков. Девочка даже не пискнула. Зато мать, обретя душевный покой, дала волю накопившемуся волнению.

– Вы только подумайте, я ей покупаю малину, ну, пока поторговалась, рыбаки, они ведь деньги из моря не черпают, ну, заговорилась, конечно, а эта уж и минутки спокойно постоять не может. Я там по радио лью слезы на весь базар, а она преспокойно с чужими дядями тары-бары… Под машину попала бы, тогда бы узнала…

Дальше Яункалн не слушал. Его занимал вопрос, является ли дежурный инспектор начальницей детской комнаты. И если она – младший сотрудник, следовательно старшая по возрасту, то сколько же может быть лет убывшему в отпуск старшему инспектору по имени Лига? Тедис чувствовал, что ему не под силу разрешить этот ребус из возрастов и служебных положений.

Внезапно в комнате воцарилась тишина. Простыл след матери и дочки, успел шмыгнуть за дверь и сержант. И лишь в углу забытый плюшевый медвежонок поблескивал глазами, радуясь воссоединению семейства и вновь обретенной свободе.

Инспектор заперла в ящике стола журнал регистрации происшествий.

– Хорошо, что ничего не успела записать.

– Мать-то вроде бы даже спасибо не сказала!

– Я тут работаю четвертый год, а благодарности еще ни разу ни от кого не слыхала. Материнские слезы, отцовские чертыхания, упрямое молчание самого виновника. Из такого даже клещами другого слова не вытянуть, кроме «да» или «нет»… Да что я вам рассказываю, скоро и сами вдоволь отведаете этого счастья. – Она бросила на Тедиса короткий взгляд. – Вы ведь пришли вместо Печака, да, инспектор? Извините, я не расслышала вашу фамилию…