– Меня куда больше интересует, как звать вчерашнего гостя?

– Сильва скажет, старший инспектор Селецкис пошел в аптеку, чтобы никто не успел ее предупредить, – сказал Страупниек.

– Гость привез австралийскую шерсть «Мохер» в мотках. В фирменной упаковке и с гарантийными печатями. Целое состояние! Хозяйка разрешила нам заглянуть в Сильвину комнату. Там же мы нашли и эту книгу. Была открыта на шестьсот двадцать второй странице. – Блумберг раскрыл книгу и принялся читать вслух: – «В «Метаморфозах» Овидия сказано, что у Цербера, когда Геркулес вывел его из ада, от гнева великого потекла изо рта пена белая, и вырос из нее ядовитый аконит, позднее в руках у Медеи стал он смертоносным оружием мести…»

– Знаю, знаю, я и сам грамотный, – махнул рукой Кашис и стал быстро одеваться. – Сейчас узнаем, кто убийца.

…Это была старая сельская аптека. На полках красовались белые фарфоровые банки с латинскими надписями, под стеклом лежали пестрые коробочки с патентованными средствами, а также самое необходимое из принадлежностей туалета и гигиены. Здесь распоряжался седой и сутулый провизор, в данный момент дремавший на ветхом кожаном стуле за окошком приема рецептов. Во внутреннем помещении приготавливали заказные лекарства – порошки, мази, микстуры. С восьми утра до четырех часов дня тут хозяйничала Сильва Калныня. Аптекарское искусство она освоила на двухгодичных фармацевтических курсах. Вот и сейчас за полупрозрачными стеклами была видна склоненная над ретортами фигура молодой женщины.

– Мы вынуждены вас и фармацевта Сильву Калныню допросить в связи с уголовным делом об убийстве Артура Румбиниека, – сказал Волдемар Страупниек, после того, как он и работники милиции предъявили свои служебные удостоверения. – Есть основания предполагать ваше соучастие в преступлении.

– Да, да, пожалуйста! – радостно закивал провизор. – Только говорите громче, в последнее время я что-то на ухо туговат.

– И общий старческий склероз, – негромко добавил Кашис, затем повысил голос: – Где вы держите яды? Список у вас имеется?

Напуганная громким голосом, из лаборатории выбежала Сильва Калныня – зеленоглазая женщина лет двадцати пяти. Голова у нее была покрыта белой косынкой. Пухлые губы дрожали от испуга, поскольку в отличие от провизора она сразу поняла, что привело сюда этих людей.

– Здесь, в шкафу, – сказала она предательски упавшим голосом. – Ключ всегда у заведующего.

Полковник Кашис пробежал глазами наклеенный на обратной стороне двери список и крикнул провизору в ухо:

– Аконитин куда запрятали?

Теперь и старик стал проявлять беспокойство. Красные пятна покрыли лицо провизора, он даже стал заикаться:

– Я никому не отпускал. Но жене он очень помогает при радикулите и невралгии тройничного нерва. Есть такая пропись: тинктура аконитина с ланолином, спиртом и хлороформом для втирания в кожу… И потом несколько дней назад… Вы уж простите, Сильва, но я должен сказать правду… В латышской народной медицине отвар корней руты применяют с целью аборта… А еще один ребенок без мужа… Но если вы пользовались аконитином по моей прописи… До сих пор ничего дурного не случалось… Сильва, вы ведь развели, как я велел?

– Пройдемте к вашему рабочему месту, гражданка Калнынь. Полагаю, мы обойдемся без свидетелей, – предложил ей Кашис, кивая на окно, за которым уже собирались любопытные.

– Рассказывайте! – достав из портфеля бланк протокола допроса, приказал майор Блумберг.

– Что вам рассказывать? – захныкала Сильва.

– Начнем с гостей. Кто к вам приезжает из Вентспилса?

– Я его вовсе не звала, Но за дверь ведь не выставишь, брат, как-никак, двоюродный! И такую замечательную шерсть привез. Сказал, если продам по пятнадцать рублей моток, то могу и себе на джемпер оставить. Сказал, в конце недели снова приедет или позвонит… Я никому еще ничего не продала, можете проверить.

– Его имя, фамилия?

– Дзинтар Вульф. Его все Чипом зовут.

Кашиса это почти не удивило. Не раз приходилось полковнику расследовать сложные преступления; неожиданные повороты в ходе следствия не обескураживали его – у жизни есть своя логика, в отличие от логики хитро закрученной версии. И лишь значительно позднее, когда дело уже бывает передано в суд, появляется убеждение, что все развивалось закономерно – если не с точки зрения милиции, то наверняка уж в соответствии в психологией преступника.

– И Чип выжал из вас аконитин? – неуверенно предположил он.

– Чип?.. Нет, лекарство я давала Иманту. Он хотел усыпить больную собаку.

– Какому Иманту? Говорите по порядку и подробно.

– Иманту Гринцитису, директору моего Эмиля. Он приезжал в воскресенье вечером.

Сильва уже укладывалась спать – перед визитом Эмиля она старалась выспаться – кто-то постучал в ставни. Оказалось, это Имант Гринцитис, он иногда приезжал вместе с Эмилем по праздникам или когда хорошей рыбки захочется. В этот раз он был чем-то сильно взволнован и озабочен судьбой Эмиля. Заставил Сильву поклясться, что будет молчать как могила, потом рассказал, что Эмилию грозит арест за спекуляцию японскими радиоприемниками. Но он сказал, что не намерен оставить друга в беде, кого надо – подмажет, недостачу покроет из своего кармана. Сказал, что станет посылать деньги и Сильве, если та будет держать язык за зубами. В настоящий момент скандал только повредит репутации Эмиля. Имант даже выдал ей аванс, затем достал из портфеля бутылку настоящего французского коньяка, чтобы спрыснуть уговор.

– И он, увы, не ошибся, – завершила свою исповедь Сильва. – На следующий вечер моего Эмиля взяли. Скажите, что ему будет, бедняге?

– На вашем месте я больше беспокоился бы о том, что будет вам за предоставление убийце яда, – холодно сказал Страупниек. – Кому из вас пришла идея насчет аконитина?

– Имант холостяк, а за больной собакой нужен постоянный уход. И настоящий хозяин всегда сам пристреливает свою собаку. Уведет ее в лес, там же и похоронит. Но Имант не охотник – где ему взять ружье? Вот и попросил какого-нибудь яда, чтобы можно было дать с конфетой; отвести собаку к ветеринару у него не хватило пороху. Мы вместе перелистали книгу по фармакологии, дошли до аконитина, и я вспомнила, что провизор продает его старухам от подагры. Хорошо, что у Иманта была с собой еще бутылка, без нее старого хрыча было бы не уломать. Наговорила ему, что мне, мол, срочно надо делать аборт, он и дал из своей заначки… Ой, Имант же не велел ничего выбалтывать, если не хочу, чтобы мой Валдик помер с голоду… – Сильва Калнынь сызнова залилась слезами.

– О вашем ребенке позаботятся, – сказал Кашис. – Я думаю, вас лишат материнства. Даже в том случае, если суд решит не лишать вас свободы… Товарищ Блумберг, оформите протокол. Да возьмите с нее подписку о невыезде из Ужавы без разрешения следователя. Я подожду на улице.

Подышать свежим воздухом вышел и Страупниек.

– Ты доволен? – спросил он у Кашиса. – На сей раз у тебя получилось как у Цезаря: пришел, увидел, победил…

– До победы еще далеко, – задумчиво сказал Кашне. – У меня такое предчувствие, что этого Гринцитиса голыми руками не возьмешь. И пока я себе очень еще смутно представляю, как организована эта махинация с приемниками, кто еще в ней замешан, какая роль отведена Мендерису и его любовнице, почему все время путается под ногами этот Чип…

– Товарищ полковник, – обратился к нему шафер машины. – Только сейчас вызывал Вентспилс. Просили, чтобы отсюда мы ехали прямиком в Интернациональный клуб моряков.

Янис Селецкис Чипа увидел сразу – тот сидел у стойки бара. Обычно посетителя, хватившего лишку, выставляли за дверь, но Ева попросила не трогать Чипа. Теперь оставалось созревший фрукт лишь снять с ветки.

Зато Кашису стоило хлопот урезонить свою тещу.

– Другой сказал хотя бы спасибо, ручку поцеловал, – выражала неудовольствие тетушка Зандбург. – А ты меня домой тащишь. Отоспаться я и в гробу успею, на этом свете хочу гулять! И вообще без Расмочки я никуда отсюда не пойду.