– И… и Джон с ними?!
– Жора что ли? Конечно, как же без него. У него зуб на выселковских.
– По… почему?!
– А он из ихних ульев мед таскал, а те его поймали. Ну, и поколотили малеху.
– Мед? А зачем ему мед?
– Как зачем? Ты прям, Антоша, как с Луны свалился! Сахар же сейчас по талонам, карамель днем с огнем не найдешь, вот на меду брагу и ставят. Ну, а потом, само собой, самогон гонят.
– Так он самогон пьет?!
– А как же! Он что не станичник, что ли?
– Станичник?!
– Ну, а кто? Городской, что ли? В станице живет, значит – станичник.
Тони, после катастрофы с долларами, думал, что его уже ничто не сможет ни удивить, ни расстроить, но сейчас он вышел на улицу, присел на завалинку и крепко призадумался.
Через полчаса в пыли улицы появились новопокровские мужики. Они шли, радостно переговариваясь и смеясь. Отбитое назад имущество они везли на большой тачке. Впереди шел Джон и о чем-то оживленно разговаривал с рябым мужиком огромного роста.
Джона Джериксона было почти невозможно узнать. Волосы, на которых покачивался видавший виды картуз, неприлично отросли и спутались. Лицо было не бритым, нос красным, под глазом – синяк. Одежда была самая простая и вся в пыли. Во время разговора он размахивал руками и употреблял множество неприличных выражений.
Бывший владелец «Траста» на повороте попрощался с мужиками и пошел с Григорьевичем к хате. Тони поднялся к нему навстречу и, с трудом сдерживая удивление, спросил:
– Джон, это ты?!
– Антоша, приехал! Дед, смотри, друган мой и твой внук вернулся! Ну, как ты, брат?
– Джонни, ой, прости… Жора, должен тебя сразу огорчить…
– Что? Что такое? Опять коммуняки к власти пришли?!
– Нет, не знаю. Я о другом. Из всех твоих денег мне удалось добыть только тридцать тысяч. Остальные растащили.
– Да и хрен с ними, с деньгами теми. Мне они теперь ни к чему.
К разговору подключился дед.
– Тридцать тысяч?! Не весть какие миллионы. На ящик водки только и хватит.
– Долларов, – уточнил Тони.
– Ух ты! Это ж совсем другое дело! Жора, да ты богат! Давай их сюда, Антоша! Мы на них хату Жорику сварганим, трактор купим, и парк с ятракционами сделаем, – обрадовался Григорич.
– Джон, то есть Жора, а как же Америка?! – спросил Тони.
– Какая, на хрен, Америка?! Нету никакой Америки! Здесь жизнь, здесь воля!
– А мне что делать? – неуверенно спросил Тони.
– А что хочешь, Антоша! Хош здесь оставайся, а хош назад к этим капиталистам – кровососам возвертайся, – ответил Джон и сказал Григорьевичу:
– Пошли, дед, в хату. Перед обедом по маленькой бы надо.
Тони стоял, как оплеванный, и не знал, что делать дальше. К нему подошел Григорьевич, похлопал по плечу и сказал:
– Да, оставайся ты, Антон, чего думаешь. Верно Жора тебе сказал. Нечего там по асфальтам скакать. На земле жить надо. Если, конечно, почувствовать хочешь ее, жизнь эту.
Дед пошел в хату. В дверях он остановился, повернулся и крикнул Тони:
– Тут и невеста для тебя, внучек, есть. Нинкой зовут. Ядреная баба! Аль не хочешь?
Коля, Коля, Николай!
Повесть
«Поле, Русское По-о-оле!» Хорошая песня, не правда ли? Но не о ней сейчас. А о Поле.
Широко оно и привольно. И порой кажется, что не имеет оно границ. Гуляет ветер по просторам, гнет пшеницу к земле и стелется та покорно, не ропща о своей участи. Но один упрямый колосок, дрожа от натуги, стоит ровно и не гнется. Ветер злится, дует еще сильнее, давит на стебли. А непослушный колосок не поддается, продолжает стоять на своем.
Отгулял ветер, пришла гроза. Бьет она молниями, гремит громом, заливает дождем. Но стоит упрямый стебелек, лишь посмеивается.
Наступила осень. Прошел комбайн и собрал пшеницу. А наш знакомец по-прежнему на месте! Увернулся как-то от острых лезвий жатки.
Так и стоит он до последнего, доказывая всему свету, что не согнуть его и не сломать. И пользы, вроде бы, от него никакой, а уважением пользуется. Почему? Да, просто потому, что не поддался стихиям, вот и все.
Мало таких колосков на Русском Поле, но они есть. Не играют они существенной роли в общей жизни простора, но и без них она, эта жизнь, как еда без соли, пресная и невкусная.
Вагон спирта
В далекие 60-е, в тот момент, когда Леонид Брежнев, еще молодой и здоровый, выдавил с партийного трона кукурузного фаната Хрущева, в стране произошло менее значимое с общественной точки зрения событие. В небольшом приморском городе родился Николай Николаевич Живцов.
После своего появления на свет он довольно быстро из неприглядного красного комочка превратился в подвижного и озорного мальца.
– Коленька, не ешь песок! Колечка, не души котенка! Коля, не рви цветы! Николай, не дергай девочку за косу!
Постоянно ограничиваемый в своих действиях, он вынужден был углублять свою жизненную позицию и становиться все более изощренным.
Благодаря изобретательности и активности он легко и естественно стал безоговорочным лидером в детском саду. Ломать игрушки, не слушаться воспитательниц, бить стекла и кидать камнями в голубей было, конечно, интересно, но Коля с еще большим удовольствием занимался накопительством. Он умудрился присвоить себе почти все общественные игрушки, не испортив при этом отношений ни со своими сверстниками, ни с администрацией детского сада.
В школе Николай продолжал гнуть свою линию. Используя те преимущества, которые предоставляет портовый город, он выменивал у иностранных моряков жвачку и сигареты и весьма выгодно перепродавал их своим одноклассникам. Став постарше, он переключился на джинсы, бывшие в те годы исключительно дефицитным товаром. Закончил он школу не только с аттестатом зрелости, но и с весьма приличной суммой наличных денег.
Параллельно он успевал заниматься в секции бокса. И это занятие также получалось у него весьма успешно – крушил он челюсти всем подряд, не исключая и тренеров.
Жизнь страны едва поспевала за Колиным взрослением. Выполнялись и перевыполнялись пятилетние планы, принималась Продовольственная программа, собирался очередной съезд Коммунистической партии, старел, превращаясь в зомби, дорогой Леонид Ильич.
Вскорости Николай Живцов с удивлением обнаружил, что на нем одежда защитного цвета и находится он в армии. Бритая голова придала его лицу еще большую округлость, и улыбка стала еще радостнее. Глаза широко смотрели на мир и сияли светом и озорством.
Его молодой организм, обтянутый формой, приобрел возможность наращивать мышечную массу, благодаря утренним кроссам и подтягиваниям на турнике. А природная сообразительность нашла себе применение в несложных махинациях со строительными материалами, что позволило Николаю уйти на дембель не только с мощным торсом, но и с полными карманами хрустящих купюр.
Вернувшись домой, в родной приморский город, он с удовольствием закружился в веселом водовороте перестроечной эпохи. Чувствуя, что настало его время, Коля развил кипучую деятельность. Учитывая исторический момент, спекулировать джинсами уже было как-то не солидно и путем различных комбинаций он, несмотря на молодость, занял пост коммерческого директора небольшой торгово-закупочной фирмы с довольно странным названием «Фивы».
Поскольку город был небольшой и к тому же глубоко провинциальный, серьезные сделки случались довольно редко, что не могло не сказаться не только на размере банковского счета компании, но и на внутреннем убранстве офиса и на лицах его обитателей.
Кабинет Николая Николаевича представлял собой этакую причудливую смесь плацкартного вагона и склада контрабандного товара. Столом служил огромный лист ДСП, обтянутый зеленым биллиардным сукном, с чернильными пятнами и дырками от пуль. Установлен он был на двух деревянных «козлах», задрапированных пожелтевшими листами ватмана. Сидение для коммерческого директора так же не было приобретено в салоне офисной мебели, а было отобрано у зубного врача за долги. Оно представляло собой стоматологическое кресло, у которого отломали все лишнее и покрыли тканью. На стенах в творческом беспорядке висело несколько картин, но не с целью эстетического развития служащих, а чтобы закрыть дырки в обоях.