Такое глубокое понимание азов оперативной работы настораживало – не поменялись ли профессионалы и чинодралы местами?

« …Николай Михайлович, ответьте – зачем этот подполковник пугал меня? Почему кто‑то, помимо моего непосредственного начальника, должен указывать мне, где и чем заниматься в Берлине и каким образом, оказавшись в личине бывшего капитана вермахта Алекса–Еско фон Шееля, я должен соответствовать моральному облику офицера Красной Армии».

« …но вернемся к неожиданной встрече».

« …прокрутить в памяти события и документы ближайших лет было делом нескольких секунд, тем более что право на ошибку было у нас обоих. Я перебрал в памяти ориентировки Алекса, в которых сообщались данные о его сослуживцах из Пенемюнде и Heereswaffenamt (HWaA) – Управления вооружения вермахта, куда мне тоже приходилось захаживать по служебным надобностям, – там упоминался некто Радке, – и решил рискнуть.

— Хайнц, ты ли это?! – я дружески шлепнул незнакомца по плечу.

Тот скривился от боли.

— Ранение, – пояснил он. – После того как мы исполнили долг перед фюрером, меня направили на фронт. Как поживаешь, Алекс? Судя по виду, тебе тоже пришлось хлебнуть досыта. Когда мы виделись в последний раз?

Вопрос скользкий, но я вновь рискнул.

И не прогадал. Как учил меня главный куратор этой авантюры, разведчика красит инициатива.

— Насколько я помню, в августе сорок четвертого.

— Точно, – обрадовался Радке. – Сколько лет прошло с того памятного момента!

— Каких лет? О чем ты говоришь, Хайнц! Веков! Нас угораздило очутиться в самом мрачном германском средневековье.

Мы разговорились и так с разговорами добрались до пивной на Агамемнонштрассе.

Этот Радке мне сразу понравился. Судя по рассказу Еско, его отличали не только верность фюреру и присяге, но, прежде всего, практический подход к выполнению любого самого трудного задания – главное «не переусердствовать».

— Мне повезло, – признался Радке. – Жена и дети живы. Бедствуем, конечно, но существуем. Как твоя невеста?

— Стала женой.

— Поздравляю. Вид у тебя, конечно не миллионерский, но все‑таки. Что ты делаешь в Восточном Берлине? Живешь здесь?

Я ответил не сразу. Глянул влево, вправо. Вроде чисто, да и Радке не был похож на провокатора.

— Не поверишь, Хайнц, прячусь! Едва успел унести ноги из английской зоны, где меня как военного преступника едва не засадили в лагерь для военнопленных. Теперь, как видишь, отсиживаюсь у красных.

— Какой же ты преступник?!

— А дочь господина Майендорфа, которую я взял в жены? А известный тебе курорт на Балтийском море, где всем заправлял Дорнбергер, или наш отдел, в котором занимались реактивными пукалками. Если хорошенько поскрести, у меня отыщется столько грехов, что я вполне потяну на виселицу. По крайней мере, так заявили знающие люди. Отягчающим довеском для тех, кто заседает в комиссии по денацификации, может оказаться мой счет в женевском банке.

— Чудеса! Многие сломя голову мчатся спасаться в западные зоны, а ты вернулся к красным.

Я развел руками

— Красные меня пока не трогают, а там, – я указал в сторону запада, – мое состояние до сих пор кое–кому не дает покоя. Впрочем, я не собираюсь здесь долго рассиживаться… Ты‑то как? Расскажи о себе.

— Моя история еще чуднее. Помнишь, как мы с тобой спасали фюрера от отъявленных заговорщиков?

Я кивнул.

— В благодарность меня тут же отправили на фронт, как, впрочем, и половину личного состава нашего отдела Я ничего не имел против фронта, но в начале сорок пятого его как такового уже не существовало. Фронт окончательно развалился, и, не поверишь, виноватым оказался я.

Он глотнул пива.

— В Бреслау меня назначили начальником штаба сводной гренадерской дивизии. Я пытался возразить – какой из технаря начальник штаба, однако мне приказали заткнуться. Присвоили звание оберст–лейтенанта * (сноска: подполковник) и направили в какой‑то Йозефштадт, самый захудалый городишко в Силезии, помочь командиру дивизии, какому‑то отставному оберсту, организовать на подступах к этому населенному пункту несокрушимую оборону.

Личный состав был из местных жителей – точнее, дряхлых стариков. Ни боеприпасов, ни горючего, ни тяжелого вооружения кроме гранат для фауст–патронов. Этих гранат у нас были горы, но беда в том, что самих пукалок было раз–два и обчелся. Кроме того, применять это оружие имеет смысл на закрытой территории или в городе, а на открытом пространстве, да если тебе под семьдесят и ты несколько часов сидишь окопе зимой на свежем воздухе, попробуй попади в надвигающуюся русскую громадину.

Одним словом, полная ерунда…

Командир дивизии отправился в Бреслау за разъяснениями, а я дал приказ «спрямить линию фронта» и отойти к городу. Укрыться за постройками. Местный крайсляйтер счел этот приказ предательством и прислал команду эсэсовцев. Не стану рассказывать, как мои старики отбили меня у этих мерзавцев, которые первыми дали деру, как только заслышали грохот советских танков.

Затем, словно, извиняясь, признался.

— Плена сумел избежать. Не хочу в Сибирь, – он развел руками. – Сначала прятался у знакомых, потом добрался до Берлина и укрылся у жены. Мы тут живем неподалеку, в Альт–Трептове. На нашей улице сохранилось несколько домов, нам повезло – мы проживаем в одном из них. Чтобы легализоваться, воспользовался документами отца. Ему было далеко за шестьдесят, когда он попал под артобстрел. Больше его никто не видал. Мне повезло, мы с ним очень похожи, да и за эти месяцы я так постарел, что красные до сих ни разу не придрались ко мне.

Скоро освоился. Нашел работу, чиню все, что приносят. Бежать пока не собираюсь, пусть по документам я числюсь Вильгельмом, а не Хайнцем.

Не вижу смысла.

Как‑нибудь и здесь все наладится. Русские, по крайней мере, в концлагерь не сажают и за пустяки не расстреливают. Наоборот, привлекают… Пора, говорят, господин Радке, налаживать электроснабжение, а специалистов нет. Вы, господин Радке, нам электропроводку, а мы вам талоны на питание…

Он замолчал, потом философски подытожил.

— Если комиссарам нужно электропитание, значит, они здесь всерьез и надолго. Женщины, старики и дети разбирают развалины, значит, когда‑нибудь разберут? Или не разберут?.. Если открываются пивные, значит, это кому‑то нужно?

Пауза.

— На западе у нас родственников нет, а здесь у меня твердый кусок хлеба. Дети пошли в школу, – голос у него дрогнул. – Нет, я не жалуюсь. Я испытываю сомнения, тем более, что появился здесь один такой… старый знакомый. Подзуживает – скоро комиссары наведут здесь свои порядки… тебе не миновать Сибири, Хайнц… соглашайся, Хайнц, втирайся в доверие, а мы поможем тебе. Спрашиваю, кто мы? Это те, отвечает, кому ненавистно «большевистское иго», кто решил бороться за новую «демократическую» Германию. Он так и заявил: «Долой «коммунистический огрызок Советов!..» «Надо сражаться, Хайнц!..»

Алекс, опять сражаться?

За что?

За то, чтобы вновь угодить в лапы к новоявленным «демократам», перекрасившимся из бывших эсэсовцев?

А этот жужжит – нам нужны свои люди в советской зоне. Пугает – у тебя семья, дети. В случае чего поможем перебросить их на запад или еще куда подальше, где их не смогут достать «бандиты из Кремля». Спрашиваю – в случае чего? Мало ли, отвечает, вдруг комиссары что‑то заподозрят.

Послушай, Алекс, а ты не хочешь помочь новой «демократической» Германии? Хочешь, я тебя сведу с этим парнем? Мало ли?.. Вдруг он в силах помочь тебе убраться куда подальше?..»

* * *

Из отчета А. Закруткина:

« … когда Николай Михайлович услыхал, что я дал согласие на встречу с «добрым парнем, который будто бы имеет возможность помочь Алексу убраться куда подальше» – Трущев вышел из себя…»

« …Прикинь, дружище, как я должен был поступить? Неужели я должен был отказаться от такого выгодного предложения?»

« …Алекс поддержал меня. Он начал доказывать полковнику – Радке можно доверять, здесь даже не пахнет подставой, а выгода, которую можно извлечь из его предложения, куда как весома.