– Платье тебе на принадлежит, – отрезала Шарлотта. – Это собственность Стражей, ты не можешь ею распоряжаться. И в твоём шкафу ему делать нечего. – Она снова отвернулась к окну.

– Вредина и бяка! – сказал Хемериус.

Шарлотта не искала лёгких путей в завоевании симпатии других людей, она никогда этим не страдала. Тем не менее ледяная атмосфера в салоне на меня давила. Я попыталась ещё раз.

– Шарлотта?..

– Мы почти на месте, – перебила она меня. – Мне ужасно интересно, увидим ли мы кого-нибудь из Ближнего Круга. – Мрачное выражение её лица внезапно просветлело. – Я имею ввиду, кроме тех, кого мы уже знаем. Это необыкновенно волнующе. В ближайшие дни в Темпле будет не протолкнуться от живых легенд. Известные политики, нобелевские лауреаты и видные учёные соберутся в этих священных стенах, но мир ничего об этом не узнает. Здесь будет Коппе Йотланд, ох, и Джонатан Ривс-Хэвиленд – я с удовольствием пожму ему руку… – Её голос звучал – учитывая её характер – действительно воодушевлённо.

Я же не имела ни малейшего понятия, о ком она говорит. Я вопросительно поглядела на Хемериуса, но он только пожал плечами.

– Про этих фигляров я никогда не слышал, сорри, – сказал он.

– Всё знать невозможно, – ответила я с понимающей улыбкой.

Шарлотта вздохнула.

– Да, но иногда не повредит заглянуть в серьёзную газету или почитать периодику, чтобы быть в курсе мировой политики. Естественно, для этого требуется включить мозги… у кого, конечно, есть.

Как уже было сказано, Шарлотта не искала лёгких путей.

Лимузин остановился, и мистер Марли открыл дверцу. Причём со стороны Шарлотты.

– Мистер Джордано ожидает вас в Старой Трапезной. – У меня возникло ощущение, что он только усилием воли подавил слово «Сэр». – Я должен вас туда проводить.

– Я знаю дорогу, – ответила Шарлотта и повернулась ко мне. – Идём!

– В тебе есть что-то такое, отчего люди сразу же начинают тобой командовать, – заметил Хемериус. – Мне пойти с тобой?

– Да, пожалуйста, – ответила я (мы уже шли по узким проулкам Темпла). – Я лучше себя чувствую, когда ты рядом.

– Ты купишь мне собаку?

– Нет!

– Но ты меня любишь, верно? Я думаю, мне стоит почаще испаряться!

– Или помогать, – ответила я, подумав о словах Лесли. Хемериус может оказаться твоим тузом в рукаве. Она права. У кого когда-нибудь был друг, умеющий проходить сквозь стены?

– Что ты там мешкаешь? – спросила Шарлотта. Они с мистером Марли шли в двух метрах впереди нас, и только сейчас я заметила, как они похожи.

– Слушаюсь, фрекен Бок, – ответила я.

Meet the time as it seeks us.

(Ну что ж, судьбу мы смело встретим).

(The Tragedy of Cymbeline, Уильям Шекспир)

5

Если коротко: занятие с Шарлоттой и мистером Джордано оказалось намного более тягостным, чем я могла себе представить. Прежде всего потому, что меня пытались учить всему одновременно: пока я (облачённая в вишнёво-полосатую кринолиновую юбку, редкостно гармонировавшую с моей блузкой цвета картофельного пюре) осваивала движения менуэта, мне приходилось тут же вникать в вопрос о том, чем отличаются политические взгляды вигов от соответствующих взглядов тори, как надо держать веер и в чём разница между «Вашим Высочеством», «Вашей Светлостью» и «Вашим Сиятельством». По прошествии одного часа и семнадцати различных способов махания веером у меня началась пульсирующая головная боль, и я перестала различать, где лево и где право. Моя попытка разрядить обстановку шуткой – «Не можем ли мы сделать небольшую паузу, я уже совершенно развысочилась» – была принята отнюдь не благосклонно.

– Это не смешно, – прогнусавил Джордано. – Глупое существо.

Старая Трапезная оказалась просторным помещением на первом этаже, с высокими окнами, выходящими во внутренний дворик. Мебели тут почти не было, не считая рояля и нескольких стульев у стены. Поэтому Хемериус, как обычно, устроился на люстре и аккуратно сложил крылья за спиной.

Мистер Джордано представился следующим образом:

– Джордано, просто Джордано, будьте любезны. Доктор исторических наук, прославленный кутюрье, мастер рейки, креативный дизайнер украшений, известный хореограф, адепт третьей степени, специалист по XVIII и XIX столетиям.

– Ни фига себе! – заметил Хемериус. – Тут, похоже, кого-то в детстве уронили головой!

К сожалению, я не могла с ним не согласиться. Мистер Джордано – пардон, просто Джордано – фатально походил на какого-нибудь ненормального продавца из «Телемагазина», разговаривающего так, как будто у него на носу сидит прищепка, а в ногу вцепился карликовый пинчер. Я всё ждала, когда он растянет в улыбке свои (силиконовые?) губы и скажет: «А теперь, дорогие зрители, мы переходим к нашей модели «Бригитта», это комнатный фонтан абсолютного экстра-класса, маленький оазис счастья, всего за двадцать семь фунтов, почти даром, не пропустите, у меня самого два таких дома…».

Но вместо этого он – без улыбки – сказал:

– Моя дорогая Шарлотта – привет-привет-приветики! – и чмокнул воздух слева и справа от её ушей. – Я слышал, что произошло, и нахожу это – не-ве-ро-ят-ным! Пропали годы тренировок и такие таланты! Какая жалость, какой взывающий к небу скандал и какая несправедливость!.. И это вот она, да? Твой второй состав. – И он принялся разглядывать меня с головы до ног, выпячивая при этом толстые губы. Я ничего не могла с собой поделать, я зачарованно таращилась в ответ. У него была необыкновенно вычурная причёска, зацементированная тоннами лака и геля. Узкие полоски чёрных волос рассекали нижнюю часть лица, как реки карту. Брови были выщипаны и подведены тёмным карандашом, а на носу, если я не ошибалась, лежал слой пудры.

– И вот это должно послезавтра органично вписаться в суарею 1782 года? – вопросил он. Под «этим» имелась ввиду, очевидно, я. Под суареей – что-то другое. Вопрос только, что.

– Ого, по-моему, губошлёп тебя оскорбил, – сказал Хемериус. – Если ты ищешь ругательное слово, которое сможешь бросить ему в лоб, – я как суфлёр к твоим услугам!

«Губошлёп» было уже неплохо!

– Суарея – это такой скучнющий вечерний приём, – продолжал Хемериус. – На тот случай, если ты не знаешь. После ужина все усаживаются рядком, играют друг другу на фортепьянах и стараются не уснуть.

– Ах, спасибо! – сказала я.

– Я всё ещё не могу поверить, что они действительно собираются рискнуть, – заметила Шарлотта, складывая пальто на спинку стула. – Пустить Гвендолин к людям – значит нарушить все правила секретности. Стоит на неё только взглянуть, как сразу понимаешь, что с ней что-то не так.

– Да, и я о том же! – вскричал губошлёп. – Но граф известен своими эксцентричными настроениями… Вон там её легенда. Ну просто волосы дыбом – прочти, пожалуйста.

Моя, простите, что? Легенды я до сих пор встречала только в области сказок. Или на географических картах.

Шарлотта принялась листать лежавшую на рояле папку.

– Она должна изображать подопечную виконта Баттена? А Гидеон – его сына? Не слишком ли рискованно? Ведь там может оказаться кто-то, кто знает виконта и его семью. Почему они не остановились на каком-нибудь французском виконте в изгнании?

Джордано вздохнул.

– Это невозможно, из-за её недостаточного знания языка. Вероятно, граф просто хочет подвергнуть нас испытанию. Мы должны будем доказать, что нам удастся превратить эту девушку в даму XVIII века. Мы просто обязаны! – Он воздел руки.

– Я думаю, что если этого добились с Кирой Найтли, то можно добиться и со мной, – сказала я уверенно. Ведь Кира Найтли была действительно современной девушкой и тем не менее прекрасно смотрелась в костюмных фильмах, даже с самыми дурацкими париками.